Когда любишь женщину, нужно быть готовой ко многому, если не ко всему. С мужчинами проще, всегда есть десятки причин, почему нельзя найти взаимопонимание. Им можно рассказывать про ПМС, головную боль и ругать за неопущенную седушку унитаза. С женщинами все по-другому. Природа обязывает знать их, как саму себя, и вряд ли удастся использовать гневное «вы, другой пол, такие странные!»

Жизнь с женщиной — колода жанров. Комедия может в секунду превратиться в трагикомедию, та — в трагедию, а заканчивается все непременно чистой драмой. И это в лучшем случае. В худшем, хороший режиссер может поставить на сцене уютной квартиры пьесу из репертуара театра абсурда, а умному актеру останется только быстро убрать со стен все ружья. Но даже тогда все равно прозвучит выстрел.

Жить с коллегой по сцене — весьма забавный опыт, от которого невозможно отказаться. Соблазн слишком велик, и рано или поздно грань между персонажем и собственной личностью сотрется, поэтому лучше сделать первый шаг до того, как в голове поселятся томительно-сладкие слова, а на губах — печальные вздохи. Непрофессионально? Пусть. Зато помогает понять роль, прочувствовать на собственной шкуре каждый жест, каждый взгляд, каждую фразу, да и просто развлечься.

— Не ожидала встретить здесь такую женщину.

— А какую ожидали?

— Проще. Похожую на других. Такую же как я. Обычную.

— Я тоже под маской. На мне тоже корсет. А на носу, видите, пудра.

— Белый цвет вам не идет. Вы знаете? Белый вообще плохо сказывается на картинке.

— Мы не перед камерой. Мне все равно.

— Вы танцуете?

— Я пою.

— Перевираете.

— Импровизирую.

А когда закончится обмен словами, которые кто-то написал, и зрители сбегут к гардеробу, можно будет уединиться в гримерке, снять с лица яркие краски и улыбнуться, какой ужас, бледными губами.

— Тебе помочь?

— Вам.

— Мы не на сцене.

— И все же — вам.

— Вам помочь?

— Только будьте нежной.

Жить с женщиной-актрисой — сущее наказание. Тем более, когда работаешь на одной сцене. Развлечение для истинного мазохиста. Днем спорить за роли под рампой, ночью — под одеялом, и только вечером гармонично делить дорожки на двоих.

— Вы же говорили, белая пудра мне не идет.

— Это ваш стиль, разве я имею право вмешиваться?

Иногда сложно провести четкую грань между работой и домом. Иногда и не хочется. Какая разница, для кого играть: для зала или только для любовницы с белой пудрой на бледном лице? Чувства все равно написаны кем-то другим, главное — вовремя произносить свои реплики. И с правильными интонациями. Интонации дьявольски важны, иначе режиссер не поверит, и главная роль может уплыть в руки конкурентки, которая не моложе, не талантливее, не красивее, такая же, под маской и в корсете, знает все диалоги наперед и в какой момент нужно задохнуться от возмущения.

— Мне кажется, вы сегодня смотрели на другую.

— Вам кажется?

— Мне кажется.

— Побойтесь Бога. Лучше перекреститесь. Мой взор прикован только к вам.

— А в зале?..

— Я не вижу зала. Рампы.

— Вы лжете.

— Я не лгу.

— Нет, лжете.

— Хорошо, я лгу. Я вижу зал. Десятки лиц. Повернитесь к окну, видите? Их миллионы, и они смотрят на нас, а мы — на них. Вы тоже — смотрите, не только я.

— Лишь потому что вы сказали!

— Но смотрите!

— Вы... Вы... Ненавижу!

— Я на диван?

— В постель! Сначала в душ!

— Пора бояться?

— Разговоры!

Так смешно проигрывать в словесной дуэли, подчиняться, отдавать главную роль и не думать о белой пудре на бледной коже, а другим вечером, много часов спустя, затягивать корсет на уязвленном теле и прикалывать шиньон к возмущенным волосам, наслаждаясь гневной дрожью любовницы. Любимой.

— Вы точно знали, что так и будет.

— Роли давно распределены. Мы репетировали. И это не первое выступление.

— Но ты обещала!

— И отдала тебе роль. Дома.

— Вы.

— Обещала.

— Вы обещали.

— И отдала вам роль. Дома.

— Это предательство.

— Это из второго акта. Кларисса возмущена тем, что Дороти все еще номер один на светских раутах. Рекомендую побольше страсти и чуть-чуть ненависти, иначе не дотягиваете.

— Ты... Ты...

— Вы.

— Вы хамка!

— Я просто вас люблю и желаю всяческих благ.

— Акт третий, ближе к финалу, Дороти признается. Неубедительно.

— Спасибо. Постараюсь подтянуть.

Порой кажется, что игра стала жизнью. Или жизнь давно превратилась в игру. Фальшивые чувства, чужие реплики и даже волосы — накладные. Но стоит представить, что женщина-актриса уходит, как сердце сжимается и пересыхает горло. Впереди еще столько белой пудры на бледной коже, что просто невозможно отпустить ни уязвленное тело, ни возмущенные волосы.

— Если вы меня любите, то почему не останетесь дома, не дадите мне блистать? Именно мне?

— А как же я? Я хочу блистать. Рядом с вами.

— Вы свое уже отгорели. Найдите мужа, создайте семью, не мешайте тем, кто моложе...

— Наглее и глупее?

— Я не глупее. А без наглости ничего не добиться.

— Все ложь. Надо слушать сердце.

— Сердце? Какие глупости! Вы слушали сердце, когда покоряли эту сцену?

— Нет. Поэтому точно знаю, какие ошибки совершила.

— Но не можете понять своей самой главной. Вам пора уходить. Вы устарели. Маска больше не скрывает... морщин. А ваша грудь? Она не смотрится даже в корсете. Уйдите с достоинством.

— Без вас?

— Конечно, без меня. Я не попадусь на ваши тонкие уловки. Смутить меня? Как будто мне не рассказали о ваших подлости, и коварстве, и страхе забвения.

— Есть операции. Сейчас не Средние века.

— А вы застряли именно в них.

— Вы оскорбляете женщину.

— Я сделала больно? Простите.

Забавно, что она наслаждается этими репликами. Как будто компенсирует потери в настоящей жизни. Но ведь точно знает, что вернется в наш дом на тех же условиях, на каких ушла сегодня на работу. Снова будет отвоевывать право быть сверху. Будет глубоко затягиваться, размахивать тонкими руками, покрывая пеплом холодную кухню, и продолжать разговор из чужих реплик, изредка импровизируя.

— Если бы вы меня любили...

— Перевираете фразу. В ней сомнение в моих чувствах. А вы уверены, что я люблю. Уверены же? Не задыхайтесь от возмущения. Любите слова, как будто они ваши, родные, а не погибшие под чьим-то пером.

— Это мои слова! А вы!..

— Чуть старше. Чуть больше думаю. Не ношу шиньон, мне и своих волос хватает.

— Смеетесь, да?

— Смеюсь. Так заметно? Ваша сигарета потухла.

— К черту!

— В душ?

— На диван!

— Спокойной ночи.

Смешно спать по отдельности. Смешно и холодно, но жарко. В голове копошатся мысли: как она там на огромной кровати, кто согреет ей ноги, нравится ли ей потолок и далее. Они цепляются друг за друга, спариваются решеткой одного местоимения и щекотят мозг. Так безумно весело любить женщину, тем более актрису. Они играет во всем, даже в неглиже. Ведет себя то гордо и неприступно, то развратно и легкомысленно, зависит от того, какая роль в ее голове, чьи мертвые слова выбивают чечетку эмоций.

— Теперь я уверена, вы меня не любите.

— От чего такой вывод? Кофе?

— Да, спасибо, черный. И сделайте тосты. Если бы вы... Не перебивайте, Бога ради, я помню вашу лекцию о важности слов. Если бы вы меня любили, в чем я очень сильно сомневаюсь... И джем. Смородиновый, пожалуй. Если бы вы любили, то пришли бы в мою постель независимо от того, что я сказала.

— Я всего лишь пытаюсь уважать...

— Вы не любите!

— Осторожнее с чашкой. Это фарфор, а не подвальная керамика.

— Вам чашка дороже?

— Не могу понять, чью роль вы примеряете.

— Не хмурьтесь, морщи... Хмурьтесь.

— Ах, не злорадствуйте. Морщины все равно появятся, как и у вас. Просто потому, что жизнь — самая завистливая конкуретка.

— Вы уводите разговор в сторону.

— Я? А может, все-таки, омлет?

— Издеваетесь? От него пахнет... яйцами. И да, вы.

— Может быть, нам расстаться?

С женщинами нельзя глупо шутить. Они верят каждому слову и начинают задыхаться. Бледнеть, краснеть, зеленеть. А некоторые могут и в обморок упасть. Разбив дорогой фарфор, накрыв пол мягким ковром черных волос и напугав до полусмеха.

— Я всегда завидовала вашим красоте и успеху.

— Кларисса, милая, здесь нечему завидовать. У вас есть юность и потенциал.

— Вы правда заберете меня из этого прогнившего города?

— Подальше от разложения.

— Навсегда?

— Навсегда.

— А наши родители?

— Смирятся. Вам уже есть восемнадцать, мне и вовсе за тридцать. Мы ни от кого не зависим, нам хватит денег на двоих.

— И когда мы уедем?

— Хотите, сегодня?

— Да! Хочу! Сегодня!

— Собирайтесь.

— Что брать?

— Что посчитаете нужным?

— А можно жениха?

— Мо... Кого?

— Жениха. Знаете, руки, ноги, голова и пенис. Конечно, у него и туловище есть.

— Но вы...

— Вы думали, я вам поверю? Вам? Да даже если вы любите, что с того? Сколько вам? Слегка за тридцать? Мне девятнадцать будет в мае. Вы для меня стары... потасканы... бесперспективны. Мне — девятнадцать!

— От силы пять.

— Вы улыбаетесь?

— Конечно. Вы избалованы и капризны, как я когда-то. Наверное, потому и влюбилась, что увидела себя. Я всегда наслаждалась нарциссизмом.

— То есть... вы меня не любите?

— Не бледнейте. Я этого не говорила. Покоряйте высший свет, блистайте бриллиантами, больше нечем, наслаждайтесь.

— То есть... деревни не будет?

— Нет.

— И вечеров у камина?

— Нет.

— А как же?..

— Нет же.

Иногда кажется, что плачет не ее героиня, а она сама. Сердце сжимается, несмотря на гордость (я — ее боль, а она хороша, но я — ее боль). Она бессовестно хороша, ей дают роли девятнадцатилетних, а эта дурочка с белым носом стремится к тем, кому за тридцать. Будет так рваться, перейдет в лигу Дороти, которую ее героиня так любит посылать в деревню, к копошащимся червям.

— Удачное было выступление.

— Вы считаете?

— Ты.

— Ты?

— Да, ты. Эта пьеса в прошлом. Еще один раз. Завтра репетируем новую.

— Так быстро? Я не заметила.

— Ты вообще на мир странно смотришь.

— Как?

— Как будто он сплошной театр...

— А люди в нем актеры...

— Не перебивай и не бубни!

— И не думала.

— И не блещи интеллектом.

— Я не читала пьесу. Я не знаю твою роль. Я сейчас слепец без поводыря, но на автомагистрали.

— Эритроцит, случайно попавший в вену?

— Слишком сложные для меня слова. Какой жанр?

— Как всегда.

— Абсурд, любовь и лесбиянки?

— Вот видишь, а говорила, не читала.

— Мне срочно нужен сценарий! Не смейся. Они хоть любят друг друга?

— Да.

— По-настоящему?

— Да.

— С драками?

— И разбитым фарфором.

— Надо срочно купить подвальной керамики.

— Только фарфор!

— Не топай ножкой. Или вы?

— Ты. Не буду.

Когда любишь женщину-актрису, жизнь протекает совсем по-другому. Ярко, со взрывами написанных эмоций, на крошках чужих мертвых слов, которые покрывают супружескую постель, как ни вытряхивай простыни. Но к этому привыкаешь и подсаживаешься на предсказуемость реплик и жестов, как на белую пудру.

— И не забудь подстричь ногти. Отрастила, понимаете ли.

— Это сейчас?..

— Я.

— Хорошо. И в душ?

— И в койку!

— Мне срочно нужен сценарий! И прекрати хохотать!

Конец