Лес рос и рос себе, пока не начал подпирать небо верхушками деревьев. В лесу том, старом и дремучем, дикие звери водились в избытке: и медведи, и волки, и кабаны. По крайней мере, так говорили, и охотники нет-нет да и притаскивали свежее мясо. Вот этими зверями непослушную детвору и пугали, мол, забредешь куда подальше, там тебя и съедят! И косточек не оставят! Но разве ж детей этим дома удержишь? Если только самых маленьких, а те, что постарше, нарочно в чащобе плутали с надеждой встретить хоть самого маленького медведя: страсть как любопытно ведь! Но ни тебе медведей, ни медвежат, ни даже сладкой малины. Может, одно как-то с другим связано было? Может, и было. Так или иначе, но лес ребятню не пугал, бегали они по нему как по родному селу и только перекрикивались весело. Домой с пустыми руками никогда не возвращались: ягоды-грибы или рыба из лесных озер на столах селян водились исправно. А чем дальше в лес, тем ягоды слаще, тем грибы толще! Вот селяне хоть и ворчали на ребятишек, но двери не запирали и особенно не волновались, так, по привычке напоминали, чтобы аккуратными были. А потом как-то младший сын сельского старосты домой пришел и рассказал, что видел возле лесного озера девушку. Она на них смотрела-смотрела, а потом раз – и исчезла! Вот вроде и нет никакого повода для беспокойства, но староста все равно всполошился. Девушка? В лесу? Одна? Дорога к селу известна, и ведет она вовсе не через лес. Что ж за девушка-то там?

Собрались селяне это дело обсудить и порешали, что несколько молодых мужчин сходят да проверят, что это там за девушка по лесу разгуливает. Может, помочь чем надо, может, заблудилась или память отшибло.

Ушли на следующее утро мужчины, полные хороших предчувствий, а вечером не вернулись. День их нет, два нет… Родственники заволновались, уже второй отряд собирать хотят, как вдруг видят: идут! Идут! А ближе подходят, и видно: глаза задурманенные. Будто смотрят и не видят. Или видят, но что-то другое. Целую неделю приходили селяне в себя, а когда смогли говорить, то выяснилось, что ничего они не помнят, разве что урывками. Кто-то платье вспомнил, кто-то – ноги босые, кто-то – звонкий смех.

Первым «Ведьма!» выкрикнула жена старосты, продолжая взволнованно гладить своего любимого сына по голове. Вот вроде и живой вернулся, и память лишь чуть отшибло, а тревоги все равно не унять. Кто виноват, что делать? Так девица та и виновата, что в лесу шныряет! Ей помочь хотели, а она что?!

«Ведьма, ведьма!» – дружно согласились селяне и строго-настрого запретили ребятне в лес ходить. Ну и что, что грибная да ягодная пора в разгаре? Вон с другой стороны села еще один лесок высится: попроще да посветлее. Туда можно.

Понятное дело, что детишки родителей слушали только первые пару дней, а потом снова в лес зачастили: на ведьму поглядеть. Да и старший сын старосты все в лес норовил с той поры уйти. Поговаривали, приглянулась ему лесная колдунья, не забыл он о ней, как остальные, а может, сама она специально ему памяти немного оставила, чтобы вернулся однажды. Так или иначе, но никакого зла от ведьмы селяне больше не видали, да вот только жена старосты зла на язык всегда была. Она и носила от дома к дому сплетню, что, мол, опасно под боком магичку иметь, надо бы собраться да выкурить ее к чертям, пока хуже не стало. А раз мужикам хода нет в лес, значит, бабам нужно идти! Долго ли, коротко ли старостиха подгоняла товарок, но однажды и впрямь селянки собрались. Факелы зажгли, за руки взялись и в лес направились на ночь глядя – чем думали только? И ведь отыскали жилище колдуньи, умудрились таки! Ничем не примечательный лесной домик стоял на опушке, и окошко единственное мягким светом светилось. Старостиха, сама удачи не ожидавшая, первая бросила факел да завопила дурным голосом, когда он, не долетев до дома, потух и на землю упал. С остальными факелами та же беда приключилась. Ой, и заголосили тогда женщины, ой, и запроклинали девушку, из домика как раз выглянувшую. И ведьма-то, мол, она, и пусть убирается подобру-поздорову, и не ее это лес, и как она посмела парням головы задурить да памяти лишить!

Кричали бабы и кричали, ногами топали, но подойти ближе не осмеливались. А лесная колдунья руки на груди сложила и смотрела на них сурово и молча. Потом вдруг вперед шагнула, и в тот же миг поляна визгами оросилась: селянки бросились врассыпную, кто куда. Только одна стоять отчего-то осталась, будто ноги в землю вросли. Совсем еще юная, невысокого роста, с глазами черными, как угольки в печке. Она и идти-то сюда не хотела, но мать заставила, сказала, что негоже отбиваться от остальных. Факелами селянка не бросалась, и все равно в груди что-то екало натужно, будто подсказать пыталось. Так они и стояли друг напротив друга, пока вдали затихали женские крики.

– Что ты, боишься меня тоже? – наконец, оскалилась колдунья в понимающей усмешке. Глаза у нее были небесно-голубые и диковатые, а прядь светло-русых волос выбилась из туго заплетенной косы и упала на щеку, да так и осталась там лежать.

Селянка помолчала, потом медленно помотала головой.

– Не боюсь.

Она чуть вскинула подбородок – будто бы с неким вызовом.

Колдунья удивленно и задумчиво посмотрела на девицу, поджав губы, потом снова хмыкнула:

– А зря.

Взгляд отчего-то стал чуть мягче.

Теплый ветер дунул из-за спины колдуньи и в мгновение ока добрался до селянки, поцеловал ее в шею и был таков. Девушка вздрогнула, моргнула и поняла, что нет уже колдуньи, и теплый свет в домике погас, будто и не горел никогда. А тут еще послышался материнский голос: женщина себя переборола и вернулась за дочерью. Девушка снова поглядела на домик и ушла, отвернувшись.

Шло время, бежало, летело прочь. Вот уж и осень разгулялась вовсю, разбросала вокруг разноцветные листья. Ребятишки в лес по-прежнему наведывались и сказывали, что лесная колдунья им помогает найти остатки грибов да ягод. Ох, и страшно же родители их ругались, пороли и дома запирали, но навечно ведь не запрешь. Селянки факелы больше не запаляли, но за мужьями да сыновьями цепко приглядывали, чтобы ничего не случилось. А все равно случалось: то и дело какой-нибудь отважный молодец уходил в лес, чтобы счастья попытать с лесной колдуньей. Кто-то поцелуев от нее хотел, а кто-то и смерть ей собирался подарить. Первые возвращались одурманенные, и нельзя было сказать, получили они то, что хотели, или нет. А вторые… Вторые возвращались глубокими стариками с трясущимися головами и слепыми глазами – как только дорогу обратную находили! Селяне гневались, но войной на колдунью идти не спешили: уж если она может такое проделывать, так ведь и вовсе опасно ее тревожить! Эх, где бы знающих людей отыскать, что с ней справиться помогут!..

Черноглазая девица, что без факела тогда вместе со всеми ходила, прослышала одним прохладным утром, что односельчане деньги собирают на колдуна, и в лес ушмыгнула при первой возможности. Не верила она, что колдунья так плоха, как о ней сказывают. Вон, и ребятам помогает, и парней, в общем-то, не трогает, только тех, кто к ней со злом идет – так, а за что ее тут винить?

Добралась девушка до опушки и остановилась в растерянности. Подходить к домику боязно было: может, против незваных гостей там много чего придумано. Хоть и вечерело уже, но свет в окошке не горел, и девушка, потоптавшись немного, решила уже возвращаться, когда дверь скрипнула, и на пороге встала колдунья.

– Ну, чего смотришь, селяночка? – с ухмылкой кивнула она. – С добром или с худом?

И снова ветер обвился вокруг нее, как родной.

Девушка выдохнула с облегчением.

– Выжить тебя отсюда хотят, – пробормотала она, руками разводя. – Ты бы уж побереглась, что ли…

Колдунья чуть сморщила лоб.

– Тебе-то до меня что за дело? – потребовала она ответа. – Я тебе никто, и звать меня никак. А ну если дурное сотворю?

И она топнула ногой, вперед шагнув, словно напугать стремилась. Селянка отшатнулась было, но головой тряхнула и дерзко отозвалась:

– А ты не пугай, колдунья, не пугай! Я к тебе не в подружки напрашиваться пришла! Помочь захотела, а почему – то мое дело, твое – послушать меня или нет. Вот так-то!

Разозлилась она на колдунью и отвернулась, собираясь уйти, когда услышала примирительное:

– Спасибо, селяночка.

Девушка возвращаться не стала, хоть и было желание. Но, в самом деле, что ей та колдунья? Помогла – и хватит. Дружбы у них не выйдет.

Через какое-то время староста привел в село дряхлого старика, который пообещал с лесной колдуньей разделаться раз и навсегда. Пока селяне дружно и шумно выражали радость, черноглазая девушка с тревогой теребила кончик темной косы, гадая, успеет ли она снова добежать до колдуньи. Не успела: снарядились мужики споро и отправились в лес, старика прихватив. Отсутствовали они пару дней, а вернулись хмурые и пыльные, да еще и без деда. Никто из них говорить ничего не захотел, как жены и матери ни допытывались, а девушка только облегченно вздохнула. На следующее утро у нее под дверью нашлась корзинка свежих грибов, и мать шутливо сказала, что кавалер, видать, завелся. Девушка только нахмурилась. Знала она отлично, кто ей ту корзинку принес. Знала она и то, что колдунье тут появляться опасно. А потому выбрала момент и сама к ней отправилась.

Колдунья ее будто ждала. Встретила на краю поляны, в глаза заглянула и сказала весело:

– Спасибо тебе, селяночка, выручила ты меня.

Девушка на нее в ответ взглянула.

– Ты в село не приходи больше, – вздохнула она. – А ну как заметят!

Колдунья хмыкнула.

– Не заметят.

Все еще весело ей было, поди ж ты!

– Не приходи, – упрямо повторила селянка.

Колдунья к ней склонилась: хоть и немного разницы в росте было, а все же. Пахнуло от нее свежестью и ягодами. Селянка невольно слюну сглотнула – пить давно хотелось.

– Зайдешь, может? – предложила вдруг колдунья. – Чай я заварила свежий. Если поищу, может, и к чаю найду что. Или, – сузила она глаза свои светлые, – все еще боишься меня?

Селянка вскинула подбородок – прямо как в их первую встречу – и в дом пошла. Боится она… Ишь, чего удумала!

Так и стали они встречаться и чаевничать. Осень медленно, но верно к концу подходила, холодало, по лесу особо не побродишь, а в домике всегда тепло, уютно и травами пахнет так, что голова кружится – но по-хорошему. Колдунья разговорчивая оказалась, селянка только и успевала, что над новой историей смеяться да в ладоши хлопать. Болтали они обо всем на свете, и только вечерняя зорька вынуждала расставаться: домой нужно было вернуться так, чтобы никто ничего не заподозрил. Селянке-то все равно было, а вот колдунья настойчиво ее выпроваживала на закате, говоря, что, мол, у нее и ночевать-то негде, а если случится так, то снова с вилами придут. Вот уж чего-чего, а этого не хочется.

И то верно.

Девушка помнила, что не гадала о дружбе, но так выходило, что колдунья лесная стала ей ближе всех товарок-односельчанок. Обо всем с ней можно поговорить было, все сказать, все рассказать. И не страшно было, что осудит или посмеется зло.

Девушка рассказывала про прочитанные книги, а колдунья учила ее варить вкусные и разнообразные отвары из лесных трав и ягод. Иногда приходил кто-нибудь из села, и колдунья показывала, как ловко умеет их обратно отправлять так, чтобы вреда не причинить. Не злая она совсем оказалась, только прикидывалась умело, ну да девушка и так понимала, что без этого в лесу одной не выжить, особенно если то и дело приходят всякие да намерения свои суют без спросу.

Спросила девушка однажды про наведывающихся время от времени парней, мол, неужто не приглянулся никто. Зачем спросила? Сама не ведала. К слову пришлось, наверное. Колдунья плечом небрежно повела и в сторону поглядела.

– А может, и приглянулся, – отозвалась она бодро.

Девушка тут же принялась выпытывать имя, но колдунья только смеялась и головой качала да глазами своими невозможными смотрела, будто в самое нутро хотела пробраться. От взгляда ее жарко становилось, как от самой горячей печки, и девушка когда к себе возвращалась, то никогда по пути не мерзла: вот такое волшебство было! Одна доброта от него!

В последние осенние деньки дожди зарядили. И шли они, шли, да так упорно, так обильно, что никак было не улучить момент, чтобы в лес сбежать. Девушка уж и волноваться начала, как бы весточку о себе подать, что не забыла она о своей колдунье. Отец с матерью на ярмарку уехали, дом наказали не оставлять без присмотра. В один вечер постучали в дверь. Девушка метнулась открыть, смотрит – а порог-то пустой. Неужто почудилось? Да нет, громкий стук был, настоящий. Она в недоумении даже вышла, может, долго из подпола бежала, но нет – никого. А вернулась обратно и ахнула, не успев рот прикрыть.

– Здравствуй, селяночка моя, – колдунья шагнула вперед от печки. – Прости, что без спросу.

И руки протянула. Девушка без страха свои пальцы ей в ладони вложила.

– Случилось что? – с тревогой спросила она. Не осталось незамеченным грустное лицо колдуньи. И сердце замерло в ожидании.

– Ничего, моя милая, – вздохнула колдунья. – Пришла сказать, что не увидеться нам до весны будет.

– Почему? – воскликнула девушка и сильнее сжала чужие пальцы. – Что случилось?

Мелькнула грустная мысль, что слишком долго она о себе знать не давала, чем и обидела.

Колдунья засмеялась и головой покачала.

– Зима идет. Не мое время. Тяготит оно меня, дурное настроение навевает. Не хочу с ним тебе показываться. Не понравлюсь я тебе такой.

Девушка к ней шагнула и на порыве искреннем обняла, да так крепко, что испугалась, что больно сделает.

– Как так? – изумленно выдохнула. – Я тебя всякую люблю, ты же знаешь!

Никогда она прежде никому, кроме матери да отца, про любовь не говорила, а тут будто само на язык легло. Да так славно вышло, так ладно, словно ничего другого и нельзя было сказать при всем желании.

Объятие неловким вышло, уж больно напряглась колдунья при этих словах. Девушка это заметила и руки разжала, в глаза заглянула.

– Что ты? – спросила ласково. – Зачем до весны? А как же в снег упасть и человека снежного вылепить? А сосульку облизнуть?

Хотела она повеселить подругу, но как-то не смешно все это вышло.

Колдунья лбом ко лбу ее прижалась и глаза прикрыла. Вырвалось у нее тревожным дыханием:

– Доживи до весны, милая, а там поглядим-посмотрим. Может, забудешь меня, как давний сон, станешь по осени только вспоминать.

Чувствовалось, что не хочется ей всего этого говорить, но говорит зачем-то, себя превозмогает. И руки вон дрожат…

– Что ты? – грустно спросила девушка. – Обидела я тебя чем? Ты скажи, не молчи. Сама знаю, что долго не приходила, ты, наверное…

Уж не ожидала она, что ей рот закроют поцелуем, и будет тот поцелуй с привкусом ягод и трав. Нелепо руками только взмахнула и на плечи чужие их опустила с трепетом, невесть откуда взявшимся. А когда прохладный язык пробрался мимо приоткрытых губ, коснулся ее языка и затеял с ним нетерпеливый танец, что-то потянуло внизу живота туда, где ноги сходятся. Сладкий поцелуй вышел и славный и так долго он не заканчивался, словно всю жизнь они с колдуньей только и делали, что целовались в полутьме.

– Что ты… – шепнула девушка растерянно, когда отпустили ее ненадолго. – Это как так? Так можно было?

Сердце быстро билось в груди, словно взлететь хотело.

– Только так и можно, – туманно отозвалась колдунья. – Я тебя не обидела, милая? Не напугала? – в голос ее пробралась тревога. – Ох, не хотела я приходить, ох, не хотела…

Девушка не дала ей досетовать, на этот раз сама поцеловала отважно. И только заметить успела, как глаза у колдуньи стали шальными и потемнели будто, а может, так показалось только.

– Ох ты ж, селяночка моя… – хрипло прошептала колдунья чуть позже. – Сама не знаешь, что говоришь… Что творишь…

Долго целовались они и говорили что-то друг другу неясное, и обнимались, пока не ослабели ноги окончательно, и ничего не оставалось, как улечься на широкую лавку да на мягкое одеяло. И не оказалось ничего страшного или стыдного в том, чтобы пустить чужую руку себе между ног, а чуть позже выдохнуть стон удовольствия, доселе неведомого.

– Так бывает? – сонно спросила девушка, устроившись на плече колдуньи.

– Так бывает, так бывает, – пропела ей та на ухо едва слышно. – А если бы не бывало, то не было бы меня сейчас рядом с тобой. Спи, моя хорошая, спи, моя селяночка. Сон твой постерегу.

Колдунья прижалась поцелуем к влажному виску. И честно стерегла сон своей селяночки до самого утра, ускользнув лишь на рассвете.

А дальше что?

А дальше зима пришла. И дорогу в село замела. И деревья белым укутала да озера лесные прочным льдом покрыла. Сны навеяла – до весны.

До самой настоящей весны.

Конец