- Я ничего о тебе не знаю.

- Ты знаешь достаточно.

(The Walking Dead)

В каждом движении Мишонн, настороженном, плавном и всегда рассчитанном, чувствуются повадки хищного зверя. Кого-то из кошачьих. 

В лихорадочном сознании Андреа легко вырисовывается жилистое гибкое тело с блестящей гладкой шкурой кофейного цвета – такого же цвета, как кожа Мишонн.

Когда она склоняется к Андреа, чтобы дать воды, или просунуть пару таблеток между онемевшими запёкшимися губами, или кладёт жёсткую прохладную ладонь на пылающий лоб, Андреа видит перед собой пару кошачьих глаз тёмно-янтарного цвета и чувствует звериный мускусный запах. Каждый раз, когда Мишонн прикасается к ней, не слишком часто, чтобы к этому можно было привыкнуть, Андреа невольно вздрагивает, потому что прикосновение слишком чужое, слишком сложно разгадать выражение глаз, в глубине которых временами вспыхивают оранжевые всполохи, возможно, от пламени керосиновой лампы, возможно, само пламя разливается по жилам пластичного худощавого тела.

Андреа не знает. 

Не знает о Мишонн ничего. Ни о том, какой жизнью она жила до того, как мёртвые перестали умирать, ни о том, о чём она размышляет, замкнувшись в своей тишине. Ни о том, что собирается делать с больной Андреа, из-за которой они застряли в каком-то сарае где-то посреди заснеженного поля. Никогда ещё зима не казалась Андреа такой бесконечной. И порой она сомневалась – а растает ли снег когда-нибудь?.. Если мир встал с ног на голову, то вполне вероятно, что зима окажется вечной. Холодной, нестерпимо белой, пустой. Мёртвой… Идеальный мир для мертвецов.

    - … вернусь.

    - Что? – сознание, словно закутанное в снежную вату, балансирует между зыбкой реальностью и невнятным сном.

Андреа открывает слезящиеся глаза и понимает, что осталась одна на соломе, едва согретой теплом её тела.

   Огонь уютно потрескивает в камине, мягкий плед приятно нежит расслабленное тело. Пахнет ёлкой и булочками с корицей и на губах сладко от конфет. Отец сидит в кресле-качалке и читает газету. Мама и Эми накрывают на стол рождественский ужин. Совсем скоро можно будет открыть подарки, упакованные в яркую праздничную бумагу. Эми наверняка обрадуется русалочке-подвеске… Андреа так долго искала упаковку… но у Дейла не было ничего подходящего, и подарок пришлось завернуть в простую салфетку… А потом она сама надела цепочку с подвеской на шею сестры. А минутой позже выстрелила Эми в голову…

   Огонь уютно потрескивает в камине, мягкий плед соскальзывает на пол. Пахнет сырым деревом и слежавшейся пылью и на губах металлический привкус ещё не пережитого кошмара. Мишонн сидит в кресле-качалке перед камином и быстрыми чёткими движениями проводит точильным камнем по лезвию клинка. Пламя пляшет на гладкой поверхности металла и в глубине чёрных зрачков, и от этой картины Андреа хочется выть. И вернуться обратно в сон, в застывшую в мозгу рождественскую сценку. Но страшно снова засыпать, потому что вместо полустёртых воспоминаний из прошлой жизни, Андреа боится снова увидеть мёртвую Эми, открывающую глаза.

   Поэтому не спит. Разглядывает Мишонн, сидящую к ней в профиль так упорно, как когда-то смотрела на Дейла, запретившего ей умирать.

   Кто-то вечно вмешивается. Каждый раз, когда Андреа пытается вырваться прочь из этого свихнувшегося мира, всегда находится кто-то, кто втаскивает её обратно. Зачем?..

   Умирать – не страшно. Более того – это неизбежно. И если всё равно ничего нельзя изменить, то единственное, что можно – это самому решить, когда и от чего.

Быть сожранным живьём во время сна, когда ты так измотан, что нет сил, даже чтобы моргнуть.

Или умереть от истощения, или простуды, потому что пища и лекарства – роскошь в новом мире. Андреа сама себе не верила, когда вспоминала, что было время, когда еду могли доставить на дом. Пиццу заказывали? А была ли она вообще когда-то, эта пицца?.. И где теперь эти люди, которые занимались доставкой? Кажется, одного из них звали Глен… Да, точно, Глен развозил пиццу. И как он умудрялся проскакивать мимо ходячих?.. Или тогда их ещё не было?..

Андреа почувствовала, как снова подступает жар.

На самом деле, это не такое уж плохое ощущение. Картинка перед глазами становится приятно-нечёткой и голова словно наполняется воздушной ватой, и ещё такое ощущение, как будто ты плывёшь. В белизне. И где-то рядом беззвучно падает снег, словно готовит уютную постель, в которой можно как следует выспаться. 

А потом проснуться. Встать и идти. Вынюхивать, догонять и пожирать. Но это уже неважно. Главное то, что больше не придётся бояться, что самого тебя догонят и сожрут. Что не нужно думать, что ты будешь есть и где будешь спать. А самое главное – не придётся раз за разом задавать себе один простой вопрос: для чего?.. Убегать, прятаться, бояться?..

Но Мишонн вернулась. Как раз тогда, когда Андреа готовилась уснуть в мягкой холодной белизне.

И снова, как Дейл, выдернула её обратно.

   И теперь Мишонн сидит в кресле-качалке перед потрескивающим камином и точит свои клинки, а Андреа смотрит на неё в упор, как когда-то смотрела на Дейла, там, в Атланте…

Конец