Ты помнишь это с раннего детства: тихое сопение под боком, сонное бормотание и темная дымка вместо снов. Впервые, когда она отказалась спать с матерью, тебе было четыре года. Ей – на три года меньше. Она проплакала тогда больше двух часов, беся соседей, пока ты молча не вошла в спальню и не легла с ней рядом. Родители не были против, они были очень даже за. Только потом тебе начнет казаться, что им попросту все равно.

Две сестры. Светленькая и темненькая, радостная и меланхоличная. Они всегда воспринимались окружающими как две половинки целого: день и ночь, солнце и луна, небо и земля. Ты кривилась от подобных сравнений, но молчала. Как всегда. Говорила обычно она.

Впервые ты задумываешься о том, зачем ты вообще нужна, в пятом классе. Когда твой «московский» дневник с колонками пятерок интересует родителей куда меньше, чем цветастый розовый с четверками и тройками. «Интересует» не в смысле волнует, а в смысле вызывает одобрительные улыбки и похвалы. Когда учителя, собираясь вызвать тебя к доске, прежде сверяются с журналом, в котором отмечено, кто где сидит, и бормочут: «Ну почему их двое?». Наверняка подразумевая «почему она не одна?»

Это не то чтобы зависть к ней, упаси боже. Это скорее досада к наличию собственного существования и равнодушное непонимание окружающих. А еще мысли: «А если бы меня не было, кто бы успокаивал ее ночью?»

Она утыкается носом в твою спину и тяжко-тяжко вздыхает. Ты хмуришься.

- Спи давай.

Она опять начинает ныть. Что-то про то, что день был очень коротким, и про то, что она совсем не устала, и про то, что ты – зверь, и так далее в том же духе. До тех пор, пока ты не поворачиваешься к ней и не обнимаешь. Просовываешь руку под ее плечи, другой рукой накрываешь сверху, будто прижимая к кровати. Пальцы рук сцепляешь в замок.

Она сразу притихает. Лежит, не шевелясь, в кольце твоих рук, и дышит едва слышно. Проходит время. Вы все так же неподвижны, обе, и ты и она делаете вид, что спите.

Наконец ты открываешь глаза. Строго смотришь на нее.

- Спи. Не то уйду.

Старая-старая угроза. Еще тогда, когда она была до безумия шебутной почемучкой, ты произносила эти слова. И она испуганно затихала.

Тогда это был едва ли не самый большой ее страх: остаться ночью, в темноте, одной. Ты прекрасно понимаешь, что это нужно прекратить, что не след взрослому человеку бояться темноты и одиночества… Но каждый раз стена твоей непреклонности рушится, едва ты видишь ее глаза. Серо-зеленые, светлые-светлые. Она приподнимается на цыпочки и говорит:

- Ну что, пойдем спать?

Или:

- Спокойной ночи, да?

Или:

- Я без тебя не засну, ложись скорее.

И ты каждый раз отвечаешь: «Да, конечно». Потому что ответить что-то другое просто невозможно.

Иногда ты в страхе задумываешься: а что будет, когда она влюбится? А если выйдет замуж?

Жизнь твоя станет совсем скучной. Учеба, учеба, учеба. А потом – работа, работа, работа.

А вдруг наоборот. Вдруг она разочаруется в любви, или ей попадется какой-нибудь подонок, или она будет обманута, или…

Она, она, она. С детства и до сейчас. И даже если у тебя возникают мысли о том, что нужно что-то изменить, они быстро исчезают. Когда чье-то сердце бьется в унисон с твоим, когда кто-то прижимается к тебе, или зарывается лицом в твои волосы, или сквозь сон бормочет что-то, а потом в страхе замирает, боясь разбудить тебя…

Не «кто-то». Именно она.

Такие мысли пугают, и ты гонишь их прочь. Ведь когда-нибудь все прекратится. Ей шестнадцать, скоро она окончит школу, а потом наверняка найдет свою половинку. Ха-ха. Другую половинку.

А пока можно просто сцепить руки в замок, так, что не выскользнешь, не вывернешься, и слушать ее дыхание. Чересчур глубокое и размеренное. Ты понимаешь, что ей неудобно лежать вот так, и думаешь, что она не шевелится просто потому, что ждет, пока ты заснешь.

- Я сейчас точно уйду, - зачем-то повторяешь. Только как-то странно выходит, с незнакомой интонацией. Пропадают куда-то серьезность и строгость, и звучит устало.

Ты не видишь, но чувствуешь, что она улыбается. А потом говорит, очень тихо и серьезно:

- Я пойду за тобой.

А утром ты просыпаешься и думаешь, что быть заключенной в кольцо чужих рук ничуть не хуже, чем обнимать самой.

А еще ты думаешь, что все как-нибудь да наладится.

Конец