Это не похоже ни на правду, ни на ложь.

Это как замкнутый круг, зацикленная кинолента, которая без конца повторяется. Повторяется. Повторяется. Повторяется. Словно бесконечный сеанс, глупая трагикомедия, а может — запись из супермаркета ночью. Съёмка идёт, но всё такое статичное, что тебе никак не понять: есть ли там жизнь или в пустынных залах давно воцарилась смерть.

      Смерть.

      Такое маленькое слово для обозначения столь глобального процесса. Хотя для Хлои он скорее стал уже чем-то повседневным, настолько обыденным, что можно даже не удивляться и не задавать никаких вопросов. Жизнь измеряется небольшими отрезками от одного происшествия к другому, от одной отмотки времени до другой, от кадра к кадру.

      Бог — чёртов киномеханик.

      А может, это и не Бог вовсе. А всего лишь хрупкая студентка академии, нашедшая в себе такую сильную, но в тоже время столь бесполезную способность.

      Хлоя помнит всё. Каждый раз, когда Макс вновь и вновь рвала границу реальности для неё. Каждый грёбаный раз, когда она становилась причиной погибели каждого из тех, кого знала, любила, ненавидела. Она помнит, когда в неё впервые выстрелил Нейтан. Помнит, как пуля плавно входила в тело: ткани, словно уступая ей дорогу, рвались и, кажется, она даже слышала этот звук. Как будто лопается воздушный шарик, закаченный воздухом до предела. Помнит кровь, разом прихлынувшую к входному отверстию, помнит жар, охватывающий тело, словно умирала от пламени костра, как ведьма, а не от долбанной неустоявшейся психики торчка и его взрослой "игрушки". Помнит, как краем глаза заметила ещё кого-то в этом вонючем сортире и ей так не хотелось, чтобы хоть один человек видел её кончину в столь дерьмовом месте. В прямом смысле этого слова. А ещё она навсегда запечатлела в своём разуме боль. Она была настолько ошеломительной, взрывной, всепоглощающей. Лишь на долю секунды, покуда организм не решил окончательно выйти из строя, но этот жалкий отрезок времени мог казаться вечностью.

      А затем — ничего.

      Такое большое слово для такого чертовски короткого промежутка между сном и явью.

      Тебя обливают ведром ледяной воды, но при этом твоё тело невидимо для всех стягивается, иссушивается. Что-то из него выходит, оставляя лишь далёкий отзвук удара черепа об грязный кафель. После идёт быстрая перемотка. Кадры играют в салки, бегут друг от друга в обратном направлении, на прощание лишь дарят тебе ощущение d?j? vu. По правде говоря, лучше умереть, чем испытывать его каждый раз. Ведь ты точно знаешь, что чуть ниже груди у тебя огромная, кровавая дыра и внутренний голос кричит — не стоит заходить в туалет с этим ублюдком. Но потом приходит осознание того, что удача сегодня на твоей стороне: пожарная сигнализация истошно вопит, пистолет медленно опускается, страх уходит.

      Всё нормально. Ничего необычного. Кино окончилось, зрители могут подняться со своих нагретых мест.

      И если бы не череда столь странных, этих злоебучих событий, то можно было бы выкинуть это из головы, навсегда обречь очередным "приходом" от выкуренного косячка. Но всё повторяется. Снова, снова, снова и снова.

      Зрители могут остаться, после титров небольшой сюрприз от режиссёра, слабый спойлер для продолжения.

      Даже узнав про способность Макс, Хлоя не станет ничего рассказывать. Может, это всего лишь её воображение и стресс, грязной пылью налипший на рассудок. Не стоит беспокоится, нужно отвлечься. Хлое кажется забавной идея пострелять из отчимовской пушки. Раз выстрел – уходит боль. Два выстрел — уходит скрытый ото всех страх. Три выстрел — она почти растворяется в спокойствии оглушительного звука. Клин выбивают клином. Но куда более забавно убить саму себя. По чистой случайности, нелепой глупости или суровой воли Вселенной. Казалось бы, только в фильмах пуля может отрикошетить от бампера, продырявить одежду, кожу, вновь порвать ту тонкую нить, соединяющую жизнь и забвение.

      Апофеоз саморазрушения. Зрители в восторге, но мотор по-прежнему крутится, время мчится назад, склеивается в новую картину. Как насчёт дорожной драмы?

      Но по законам жанра, перед трагической развязкой должна промелькнуть любовная линия. Это так чертовски романтично: сидеть на рельсах, своим плечом едва касаться её, потому что это ощущение намного интимнее и глубже. А после изливать друг другу душу, с нескрываемым восторгом смотреть на ту, что спасает твою задницу от погибели. Ангел во плоти, у которого веснушки на щеках — словно миллиарды созвездий, улыбка похожа на первый искрящийся снег, а глаза есть отражение того, что ты почти навсегда потеряла. О, этот волшебный момент, который вновь идёт в жопу, ведь каждая смерть ироничнее другой. И пока Максин отчаянно ищет способ отсрочить предначертанное, страх заполняет каждый миллиметр этой сцены, плотно закупоривает щели, прекращает подачу кислорода. Голова от него наполняется приторным дурманом, дрожь становится равномерной, сердце отбивает ритм в такт главному саундтреку. Проходя по глотке, оставшийся воздух обретает слышимость, но звук поезда гораздо сильнее, громче, важнее. Кричит вовсе не Хлоя Прайс, кто-то забрал её голос и облик. По-настоящему она хочет лишь того, чтобы всё это сошло на "нет".

      С каждым разом болезненные ощущения начинают играть новыми красками, переливаться совершенно другими раскатами волнения и беспомощной, такой жалкой надежды на скорейшую рекламную паузу. Казалось бы, две смерти за один день — совсем перебор, но у сраного Создателя другие планы. Бог жесток и ему всё равно, что состав переезжает давно мёртвое тело. У Колфилд не получается остановить его в первый, второй, третий, четвёртый раз. А тем временем агония доходит до предела и мелодия костей, трескающихся под тяжестью вагона, становится идеальным реквием. Хлое кажется, что совсем немного и она начнёт ненавидеть Макс. Челюсть сводит судорогой, но попытка начать умолять больше не мотать время не венчается успехом.

      Опять твоим голосом говорит кто-то другой, кто-то врёт, что ты ничего не понимаешь и хочешь продолжать этот безумный танец.

      Снова зная, чем всё это кончится, ты закрываешь глаза, подсознательно вдыхаешь в такт вибрации рельсов, сосредотачиваешься на предстоящем кошмаре, даря тысячное прощание и проклятие для своего Ангела. Как тут стрелка поворачивается — воля движений встречает стремительным порывом, голову заполняет целый рой шершней, и ты бежишь.

      Здравствуй, долгожданная свобода. Здравствуй, глухое смирение и отчуждённость. Прощай, тёмный бес.

      Хлое, быть может, и нравилось бы каждый раз сбегать из цепких объятий Смерти. Навилось бы чувствовать, как жизнь вновь кипит в ней яростными потоками лавы, но всё это меркнет перед страхом боли, перед возможностью хранить эти моменты в памяти, перед цепенеющим ступором и осознанием, что продолжения может и не быть. Но не стоит загружать Макс этим, потому что даже глупцу станет ясно, как же паршиво она тогда себя будет чувствовать. Прямо-таки идеальное самопожертвование — совсем в духе супергероев из длинных, пустых кинофраншиз.

      «Капитан-реинкарнация» . Госпожа Прайс в главной роли, премьера совсем скоро.

      Она осознаёт, что очередной пиздец поджидает её прямо за углом, но никак не может предугадать, что сейчас всё пройдёт иначе. И, чёрт возьми, легче прощаться с белым светом каждый раз под колёсами поезда, чем узнать, что Рейчел мертва. Такой идиотский парадокс: сдохнуть от своего же выстрела там, где давно было закопано её личное Солнце. Это выбивает из колеи, рушит плотные стены из самого хрупкого материала — надежды. Уничтожает на корню всё то, что ещё могло быть значимо. Перетирает в пыль, которая смешивается с остальными чувствами и рождает лишь желание мести. Такой пустой, без единого проблеска разума. А он бы пригодился, ведь нужно было обдумать всё до мельчайших деталей, прежде чем мчаться на свалку. Прежде чем очередной «привет» девятого калибра вонзится в череп и вышибет всякие сомнения, желания и стремления. Прежде чем успеешь понять, что пустота эта останется с тобой надолго. Макс не отмотает время, не сможет уберечь даже себя.

      Нелепый конец, оставляющий после себя лишь протяжное молчание. Публика не выдаёт никаких аплодисментов.

      На последок хотелось бы лишь сказать, что нам всегда врали. Нет ничего и никого, кто бы мог принять нас после финального забега, длинною в жизнь. Есть слабый звук, больше похожий на треск кинопроектора, но этого уже не понять, ведь и сознания не остаётся. Всепоглощающий мрак. Кинотеатр совсем скоро отдадут под снос.

      Но трепетные зрители требуют продолжения, компания не желает отпускать столь прибыльный проект. Да начнётся перезапуск, да здравствуют ремейки. Актёры в сборе, полароидные фотографии со съёмок на столе.

      «Хлоя Прайс: перезагрузка».

      Опасения сменяются смехом, реальность — вымыслом. Всё встаёт с ног на голову, и виной тому вовсе не торнадо, строгим надзирателем нависающий над крохотным городком у океана. Городом, который и ты, и Макс знаете. Который вы любите, которым вы дышите. Бежать нет сил, помутнение задевает остатки тебя прошлой, мешает с тобой же настоящей. Хотя знаешь, что Максин пережила гораздо больше, чем ты, всё равно просишь остановиться. Есть разговор, решение проблемы найдено. Панацея от стихийного бедствия прямо тут.

      Легче покончить со всем этим с самого начала и насрать на любопытство, насрать на боль, насрать на себя. На лице Макс ни тени сомнения, выбор очевиден — один-ноль в пользу синей команды. Но лишь после лавины слезоточивых аргументов, бархатный голос начинает дрожать, глаза застилает туманная пелена слёз, которые делают её лицо ещё более прекрасным. Хлое больше не страшно: только мучает осознание всей бессмысленности пройденного пути и, самую малость, капли воды, которые так противно затекают под отворот рубашки. Но от выбора, как ни крути, не сбежать.

      Никогда больше не переходи через этот ментальный мост — он как киноэкран.

      Решай же, сценарист.

Конец