Наш путь настолько долог, что это трудно осмыслить. 
Дорога по-японски «michi». Твое имя — мой путь, Мичиру. 
Ты снова идешь впереди, по привычке заложив руки за спину. Я несу наши сумки, машинально отмечая детали. Тебе очень идет эта длинная, ниже колен, юбка-шотландка. На твоем запястье видна тонкая косточка — худые, подвижные музыкальные руки. У тебя безупречный вкус в одежде, ты замечаешь эти взгляды? Твои аккуратные каблучки негромко и размеренно постукивают по асфальту; эта походка, эти сцепленные за спиной пальцы — сейчас ты выглядишь почти по-детски. 
Почти. Если не смотреть в глаза. 
Ты отлично знаешь, что я сверлю взглядом твою спину, но делаешь вид, что слишком увлечена обсуждением ближайших планов. А еще ты любишь говорить, отвернувшись. Поэтому я ускоряю шаг, чтобы твои слова не подхватывал ветер. 
– ...в четверг ты обещал поехать к морю, помнишь? Или уже забыл? 
– Помню, конечно. Всё, что я забуду, ты напомнишь. 
Смешок. Поймать искру в уголке твоих лукавых глаз — ты умеешь улыбаться одними глазами, едва оборачиваясь. 
Двусмысленность фразы переключает тумблер между временами. Другой я, другая ты, и твое задумчиво-отстраненное "я помню...". И глаза, напоминающие дождь, зеленовато-серые, влажные, подернутые дымкой неясных воспоминаний или предчувствий. Ты всегда была там. Я — всегда здесь, непомнящий. В очередной раз безуспешно пытающийся вырвать тебя из плена памяти, и всё глубже уходящий вслед за тобой. 
– ...тогда я захвачу этюдник. Попробую набросать закат, в прошлый раз мы опоздали... 
Киваю, хоть ты и не можешь этого видеть. Сумки больно врезаются в ладони. Неплохой якорь, чтобы удержаться в потоке мыслей. И тем не менее — прихожу в себя от твоего взгляда в упор: мы стоим на пороге нашего дома. 
– Харука? Всё в порядке? 
Конечно. Иначе и быть не может, ведь сегодня, похоже, вечер принадлежит нам, и ты уже торопишься разложить покупки... 
"Нам". Мы. Странно осознавать, что еще не так давно этого слова не существовало. Ни в твоей жизни, ни в моей. Ты появилась из снов, и глядя на тебя, я впервые подумал, что "мы" длится целую вечность. 


– Мичиру, ты с ума сошла? Они же дети, ДЕТИ!! Ты всерьез полагаешь, что кто-нибудь из них сможет убить человека?.. 
– Нет. Это сделаем мы. 
Теологи были бы крайне удивлены, узнав, что человеческая душа есть ни что иное, как совершенной формы кристалл. Но когда этот кристалл покидает тело — от человека остается труп. Обыкновенный труп. 
И каждый раз ёкает в груди. 


– Харука. Обещай, что если я умру... 
Твои глаза, мягче теплого летнего дождя, умеют быть твердыми. Ледяными. 
– ...ты закончишь то, что мы начали? 
Ты умрешь? Снова? 
Принцесса не верит в смерть. Она совсем не глупа, но она еще не верит. В ее благословенном мире смерти не существует. Она не видит трупы по ночам. Потому что она ребенок. 
Но думать, что однажды уйдет твоя душа — невыносимо, Мичиру. Я хотел бы не верить, но уже не могу. 
– Да. Обещаю. 
И всё же как это, должно быть, по-детски: наша торжественная клятва перед лицом смертельной опасности... 
Тороплюсь улыбнуться: 
– Только не хорони себя раньше времени. Первым пойду я. 
«Потому что кроме "мы" у меня ничего нет». 

 Конец