«Если у нас ничего не наладится, то я перееду через год в другой город», - говоришь ты, делаешь затяжку и выпускаешь из себя дым. А я смотрю и не знаю, что тебе ответить, точнее, что ты желаешь от меня услышать. Ты не отводишь своего взгляда, прикусывая губу, зная реакции мои наизусть. Я опускаю глаза, нервно улыбаясь асфальту. Твой смешок избавит нас от давящей тишины, и я засмеюсь. Ты потушишь сигарету о стену, и мы вдвоём чуть ли не лопнем от смеха. Ведь так забавно осознавать, что этого самого «если» не существует. У нас ничего не наладится. Ты переедешь через год в другой город. Не в тот, где мы сейчас находимся. И не в тот, из которого ты сбежала вчера. И не в тот, откуда торопилась я к тебе семь часов назад. И не в тот, где мы познакомились. А в тот большой между ними всеми.

      Ночь на связи, твоя истерика в трубке. Три с половиной часа нас разделяли, и ты, слезливо моля меня приехать скорее, не думала, что я на эту афёру ещё раз подпишусь. Но друг уже расплачивался за бензин, пока я стуком пальцев по панели выбивала твою любимую мелодию. Ту самую, что в сентябре связала нас в местном баре.

      Мы сидели за стойкой в полуметре друг от друга. Музыка играла лишь фоном, и я слегка улыбнулась, её узнав, и случайно взглянула на тебя. Ты, подумав, что улыбка предназначена твоей персоне, ни на секунду не смутившись, улыбнулась в ответ. Минута длилась целую вечность, в которой мы, переглядываясь, двигали головой и ногой под счёт. Ты движением губ вторила своей любимой солистке: «И я тебе прошепчу сейчас, глаза закрой и тихонечко в такт мне на ушко напой». И я, собрав всю волю в кулак и подсев рядом, тебе шёпотом пропела на ушко: «И в объятиях твоих так хочу я дышать, не могу без тебя и не могу ждать».

      А буквально четыре месяца до этого терпеливо ждала, когда ты одобришь мою заявку к себе в друзья. Ты, увидев двух общих в списке, не раздумывая, нажала на «добавить». Не знаю, может, был не мой день или не твой, но после пожелания друг другу доброго утра разговор не задался, и ты моментально отправила контакт в корзину. Я, не возвышая тебя на престол, отписалась, обидевшись, оставив за тобой статус «лучшая подруга подруги моей лучшей подруги».

      Но что происходит сейчас и куда ты бежишь, держа меня за руку? И где я оставила своих друзей? А куда ты дела – своих? Почему я не могу прекратить улыбаться? И от чего твои глаза переливаются зелёными оттенками? Как случилось, что дождь застал наши губы, слитые воедино?

      Он выворачивает руль и включает приёмник, тобою любимый Скриптонит предрекает о дыме в твоих локонах, которым ты в конце июня, наконец, вернула натуральный цвет, сказав, что это твой подарок мне на день рождения.

      Зимой они были черны, как смола. Я была не в восторге, но запускала в них свои руки, говоря, что ты прекрасна. Ты просила больше никому никогда так не заявлять, тогда я вычеркнула это слово из своего лексикона. Думая, что данное событие причинит небывалый ранее урон, перевернула всю твою книжную полку, пытаясь втиснуть туда Достоевского и Паланика, но ты, покачивая головой, вслух мне каждый вечер читала своих любимых «Унесённых ветром». Я включала фильм и поражалась картине, внося её себе в блестящую коллекцию. Ты любовалась на мой восторг, хоть и сама обожала каждую из двухсот двадцати двух минут.

      До отбытия поезда в то июньское утро оставалось пять минут, а я всё стояла на перроне, намереваясь порвать билет и остаться. Но нужно было собраться, но нужно было от тебя уехать, пока ты с покрасневшими глазами смотрела на экран в ожидании звонка. Тебе пришло сообщение: «До встречи». Ты плакала, обнимая подушку, на которой три часа назад голова моя так и не смогла найти удобного положения.

      Твоё семейное положение сменилось на «всё сложно» в один из первых апрельских дней, в которых возле уха моего пролетали тарелки. Ты кричала, задевши рукой осколок. Я осторожно обрабатывала неглубокую рану, не сумев сердце твоё зашить, поглотить общий наш страх. И твоя мама со своими нравоучениями, как назло, всё названивала тебе по сорок раз на день.

      День без тебя в ноябре был для меня пыткой, но тебе обязательно нужно было уезжать за триста километров домой. Семейный ужин в первое воскресенье месяца – одна из нескольких странных традиций у носителей фамилии К. Я даже рассмеялась, впервые от тебя это услышав. Ты, дождавшись, когда же я успокоюсь, рассказала мне ровно семь предысторий о важности сего действа, на последней и сама захохотав.

      Через двое суток после дня дурака мать твоя, разузнав о тайной связи, сорвала себе связки, обвиняя тебя в безнравственности. Ты опускала глаза, боясь посмотреть в – её. Ты стыдилась и рвала душу свою вклочья, давая ей обещание не видеться со мной больше никогда.

      Ты сбрасывала вещи в сумки, умоляя меня ехать к себе и собирать – свои. Ты просила спрятать тебя в стране, в которой, как ты думала полгода назад, на улицах крадут красивых девушек, надевая на них паранджу, фартук и кольцо одновременно. Ты предлагала сбежать вдвоём в местности, где нас никто не знает. Но мне было сложно это представить – променять родной язык на чужой. Ты нецензурно выражалась об отсталости своих родимых краёв, а точнее людях, их населявших. Я тебе говорила о том, что скоро изменится всё. Ты не верила, коря меня в глупости и наивности. Я пыталась достучаться до тебя переплетением слов, но ты удаляла все мои документы, виня их в невозможности заработка. Хлопок двери, и ты снова раскладывала вещи по полкам.

      В декабре ты освободила для меня одну из полок в своём шкафу, наверное, для того, чтобы носить мои футболки, пока я в другом районе города искала ошибку в коде, потирая глаза от усталости.

      В середине июня, устав от нехватки друг друга, обменивались сообщениями, что, возможно, нас ещё можно вернуть. Через месяц я встречаю тебя на вокзале, что уносит меня от близких каждые полгода. Мы обнимаемся так долго, что рассвет перерастает в позднее утро. Ты осматриваешь всё вокруг, сжимая букет пионов в своей хрупкой руке. Я ловлю такси и увожу тебя на другой конец города. Ты смеёшься над моими детскими фотографиями и рисунками, а ночью – над тем, что моя бабушка незамедлительно вычеркнет меня из завещания, если узнает, что мы творили на её диване. Утром я печатаю слово за словом, а ты, жалуясь на скуку, просишь меня прекратить выводить историю, в которой боишься найти наши с тобой отголоски. Отказываешься читать, говоря, что выдуманные персонажи сегодня тебя не волнуют. А зря, мне даже обидно, ведь ты бы разгадала сюжет мой на раз-два. Но ты закрываешь крышку ноутбука, перенося меня в реальный мир, что нам необходимо познать.

      И на капельку мы приблизились к цели. Там, на мелком песке, под звёздным небом, чувствуя твою руку в своей, я вдруг чётко осознала одно: мы не станем никогда счастливее, чем сегодня.

      Июль кончился, поезд тронулся, и август нестерпимой жарой засушивал на моих губах поцелуи твои. У тебя там лили дожди, говоря вместе с тобой твоей матери «нет». Но ты сдаёшь телефон ей в руки и садишься на пассажирское сиденье отцовской машины. Он увозит тебя, ревущую, в город, где станет тебе точно лучше. Твой друг, что ждёт тебя с самого детства, встречает улыбкой, и ты, взяв себя в руки, улыбаешься в ответ.

      Спустя недели две я стою напротив в ожидании, что же ты скажешь. «Если у нас ничего не наладится, то я перееду через год в другой город», - говоришь ты, делаешь затяжку и выпускаешь из себя дым. А я смотрю и не знаю, сказать ли тебе, что заметила кольцо на левой руке.

      «Не открывая замки, я буду вспоминать, как горели огни и от любви умирать», - шептала ты, когда соприкоснулись лбы наши. «Может, рядом с тобой нам было хорошо. Что-то там за спиной меня так обожгло», - продолжила я и посмотрела тебе в глаза.

      Не могу говорить и буравлю твой безымянный своим взглядом. Ты замечаешь это и прячешь руку за спину. Я опускаю глаза, нервно улыбаясь асфальту. Твой смешок избавит нас от давящей тишины, и я засмеюсь. Ты потушишь сигарету о стену, и мы вдвоём чуть ли не лопнем от смеха. Ведь так забавно осознавать, что этого самого «если» не существует. У нас ничего не наладится. Ты переедешь через год в другой город. Ты наденешь вскоре белое платье, и я не хочу знать даже примерной даты. Я качаю головой, закрываю глаза, не веря, что в своих полуночных сочинениях предрекла наших отношений исход. Мне хочется плакать, ты обнимаешь меня. Я тебе бессвязно пытаюсь объяснить разгадку, но ты не понимаешь, просишь не прекращать писать и посвятить тебе хотя бы строчку.

      Ты закрываешь дверь, исключая возможность каждой девушки в этом переполненном клубе вытащить из себя гадость, которой их угощали в попытке раздеть. Но нагая душа передо мной снимает и роняет одежду. Вздохи твои и нежная кожа, крики мои и распущенные волосы, стоны и поцелуи в шею. А после молчание в объятии, ты дотрагиваешься до цепочки и, совместив наши крестики, говоришь, что мы будем вместе, сжигая друг друга в аду.

      На следующий день обновляю ленту, и твоя фотография показывает покрашенные кончики волос и сумки с покупками новых вещей или духов в руках, геолокация – огромный торговый центр в одном из мегаполисов. Наверняка я даже знаю фотографа. Да ты оказалась чертовски быстра. Я отписываюсь, твоя жизнь через фильтры – меня не интересует.

      Теперь ты довольна? Что ж, читай про себя от точки до точки.

Конец