Она целыми днями лежала на кровати, а мир обтекал вокруг нее красками. Каждое утро сестра Лила приходила и садилась рядом, гремя табуретом.

– Здравствуй, Габриэль! – восторженно говорила ей Лила и склонялась ниже. – Где ты сегодня?

Габриэль не открывала глаз и только позволяла улыбке коснуться губ.

– В мяснике, – отвечала она, и слова срывались с языка бесцветным дымом. – Он точит нож и насвистывает песню, старую и почти забытую.

Лила хлопала в ладоши.

– Где ты теперь?

– В маме. Она стирает белье, и руки у нее почти замерзли.

Лила качала головой. Надо бы пойти помочь.

– А теперь?

Габриэль хмурилась.

– В злом старике по соседству. Он ест похлебку и часто не доносит ложку до рта.

Лила брала сестру за руку.

Габриэль не вставала. И не нужно было: чудесный дар богов позволял ей путешествовать по миру, не выходя из дома. Она просыпалась утром, расправлялась с завтраком и ложилась обратно в постель, складывая руки на груди. Мгновение – и вот ее уже не было здесь, в Потейдии, и Лила знала, что сестра выглядывает из глаз какого-нибудь счастливого ребенка.

Когда-то давно Лила завидовала. Ей тоже хотелось обладать чем-нибудь особенным, но для такого дара внутри нее было слишком мало фантазии. Бродя по миру в чужих телах, Габриэль сочиняла сказки, всего лишь чуть переиначивая то, что видела. Она говорила о пересыпанном золотом песке, о серебряном дожде и об угольных шахтах со светящимися стенами. В ее Греции боги жили среди людей, и Габриэль могла кивать им, как своим старым знакомым.

Иногда Лила встречала Габриэль на улице. Подмигнувшая конопатая девушка, засмеявшийся знакомым смехом парень, назвавший Лилу по имени заезжий торговец – во всех них была Габриэль. И все они становились чуточку счастливее.

– Тебе не скучно лежать так целый день? – спросила Лила когда-то давно, и Габриэль ответила ей изумленной улыбкой.

– Я не лежу, – сказала она, не поднимая смеженных век. – Прямо сейчас я иду по узкой улице в Коринфе, и ветер бросает мне в лицо горькую пыль: где-то перемалывают полынь.

Габриэль путешествовала, не подвергаясь опасностям. Она поднималась на корабли пиратов, грабила караваны и целовалась со смуглыми арабами, всегда возвращаясь к ужину.

Но все изменилось, потому что время не может долго стоять на месте.

– Где ты сейчас? – привычно спросила Лила однажды, и Габриэль почему-то не сразу ответила ей.

– Я женщина, – смутно отозвалась она. – И в моем сердце нет покоя.

А потом она замолчала, и Лила тщетно задавала вопросы. Беспокойство не коснулось сердца: Габриэль продолжала дышать, веки ее слегка подрагивали.

– Я женщина, – сказала Габриэль утром, когда Лила вновь пришла к ней. – У меня синие глаза, черные волосы и шрам на груди.

– Я женщина, – повторила Габриэль через пару дней. – И я только что убила человека.

Габриэль перестала менять людей. Когда бы Лила к ней не пришла, о чем бы не спросила, ответ у Габриэль теперь был только один.

– Я женщина, – твердила она. – Мой меч остер, а с языка капает чужая кровь. Моя армия движется на юг, и днем так жарко, что хочется извернуться и выползти из кожи, а ночами я мерзну и покрываюсь льдом, потому что нет никого рядом, кто согрел бы меня.

Мир в рассказах Габриэль стал однообразным. Она не говорила Лиле больше о душистых цветах, о быстрых реках и любопытных зайцах. Слова Габриэль отдавали железом, а вкус у них стал терпкий и почти горький.

Габриэль теперь не вставала вовсе, и Лила почти забыла, какого цвета у нее глаза. Лицо Габриэль становилось тоньше и острее, она похудела так сильно, что кости, казалось, просвечивают сквозь кожу.

– Оставь эту женщину, – говорила Лила сердито, не зная, почему ревнует к той, кого никогда не увидит. – Найди кого-нибудь другого!

Габриэль молчала, и веки ее день ото дня становились все прозрачнее.

Когда Лила пожаловалась матери, та вздрогнула и строго велела дочери не беспокоить сестру.

– Это замысел богов, – назидательно сказать мать. – Не мешай им.

Но Лила была упряма и не желала подчиняться каким-то там богам, которых в глаза не видела. Она думала, что боги умерли в тот день, когда родилась Габриэль. Если бы они еще существовали, то Лила умела бы летать.

Однажды вечером Лила сидела рядом с кроватью сестры и держала Габриэль за холодную руку.

– Где ты? – тоскливо прошептала она. – Вернись ко мне.

Пальцы Габриэль вдруг крепко сжали ладонь Лилы.

– Она идет за мной, – уверенно и счастливо сказала Габриэль. – И дождь летит за ней следом.

Лила принялась ждать. Она терпеливо смотрела в окно, жадно разглядывая лица случайных путников и торговцев. Она искала синие глаза и черные волосы, а еще армию, но все, кто приходил в Потейдию, были скучны и однообразны. Лиле было интересно посмотреть на ту, что столь долго владела умом и сердцем Габриэль.

Отцвело лето, и зеленые краски сменились на золотые и красные. Лила работала во дворе весь день, но при далеком отголоске грозы мать позвала ее домой.

Бегом Лила добралась до комнаты сестры и плюхнулась рядом с ее кроватью на колени.

– Наверное, последняя гроза в этом году! – весело сообщила она, давно привыкнув, что Габриэль не улыбается ей при встрече. – Скорей бы снег!

Она ухватилась за руку Габриэль и хотела сказать что-нибудь еще, но в этот момент Габриэль открыла глаза.

Зеленые, как то лето, что осталось позади.

– Она пришла, – уверенно сказала Габриэль, над крышей дома полыхнул крепким звуком раскатистый гром. – Пусти ее.

И, словно в подтверждение произнесенных слов, раздался стук в незапертую дверь.

Конец