"Ну что, добилась своего, моя хорошая? Нас разделяет теперь еще и расстояние. Расстояние, за которое ты так старалась спрятаться, и вот теперь это тебе удалось. Но ты не торопись, все еще может измениться. Неужели ты и вправду верила, что можешь бесследно исчезнуть? Когда-нибудь ты все поймешь и перестанешь скрываться от меня. Потому что это бесполезно, милая. Я тебя найду. И гораздо раньше, чем тебе кажется. Не пытайся укрыться за работой, не заводи постоянных связей - со всем этим скоро придется расстаться. Ты же знаешь, что никуда не денешься..."

На плечах приятная тяжесть рюкзака, ремень подтянут на вдохе, ботинки зашнурованы под "Адидас", земля упруго отталкивает меня и дает, вероятно, верное направление. Хотя после паровоза еще отзывается в подошвах "т-т - т-та... т-т - т-та..." Здравствуй, Город. Вот и я.
На вокзальных часах - 05.10. Рановато для общественного транспорта, да и не помог бы он мне - я слабо представляю, куда еду. Топаю по лужам, застекленным первым морозом, и огни фонарей отражаются в освобожденной воде; ботинки быстро промокают, навевая совершенно неромантические мысли о здоровье. Пора продумать маршрут.
Хотя, собственно, уже не вопрос - куда ехать - тем более что есть куда - поскольку значения имеет это ныне мало. Главное - откуда я. Но сие останется глубоко во мне, потому что не хочется мне вспоминать темный коридор, закатанный синей масляной краской с красной полоской по границе с побелкой, узкое окно в конце коридора под потолком, перехваченное мелкой железной сеткой, гулкие шаги по бетонному полу и не буду. Здравствуй, новый Город.
В пухлой записной книжке нахожу нацарапанный карандашом не очень разборчивый адрес - случайным знакомым зарисованный гостеприимный дом за символическую плату. Поднимаю руку - останавливается побитый жигуленок с сонным водителем. Плачу вперед, прикуриваю сигарету. Успеваю выкурить вторую, пока не остановились у темной дыры высокой арки. На секунду сводит плечи холодом - выпрямляюсь, встряхиваюсь и решительно топаю внутрь квадратного двора с одиноким тусклым глазом фонаря.
Второй этаж, единственная дверь - деревянная, в трещинах, словно в морщинах, как старческое лицо. Вместо звонка - два обугленных проводка. Позвонить не решаюсь, долблю занемевшим кулаком по дереву, звук разносится по подъезду - под пятый этаж и обратно.
Жду долго. Уже заношу руку для стука снова - и дверь с немыслимым скрипом открывается. После уличной тьмы свет желтой лампочки без абажура кажется немыслимо ярким. Сонное встрепанное, в стареньком халате существо отдаленно напоминает женщину лет тридцати с лишним. Прохожу, скидываю рюкзак.

- Ты - Лера? Тебя-то я и жду. Что, поезд опоздал? Я с часу на кухне торчу. Давай, хоть чаем напою, ты вон продрогла как.
Значит, уже сообщили о моем прибытии. Через минуту двумя руками обхватываю горячую кружку и с наслаждением глотаю сладкий чай.
- Я - Танюха, хозяйка квартиры. Не живу я тут, просто Толик попросил встретить. Твоя комната - дальняя по коридору, посуда вот в этом (указывает в угол) шкафчике, соседи не очень вредные. Плати за месяц вперед, цена постоянная, лишнего не возьму. Если по межгороду трепаться решишь - записывай, когда, куда и сколько. Об остальном не беспокойся. А ты сама откуда?

Разговорить меня ей не удалось, я сослалась на усталость после поезда, быстро нырнула за дверь ванной и после - на скрипучий диван, сны глядеть.

""Когда останавливаешься, звук шага еще слышен, словно он вязнет в этой темной долгой трубе коридора. Ты чувствуешь звук физически, он касается ладоней, бьет по суставам и в довершение - по ушам. Дверь, напротив, открывается настолько бесшумно, что ощущаешь себя внезапно оглохшим. В панике шагаю вперед, в непрозрачную белизну квадратного помещения. Пальцы мелко дрожат. По шее - липкая испарина, холодная, как пальцы убийцы. Колени слабеют, и я падаю...""

Проснулась я довольно поздно, но резко, в раскуроченной постели - видно, ворочалась сильно. Сон вспоминался мутно, просто осадок остался какой-то неприятный. И долго еще приходило после сна понимание, где нахожусь: узкое высокое окно, прямо под потолок, пыльное стекло и кусок неба над серым домом во весь проем. Оглядываюсь - пустынно и как-то "нежило": не разложенный диванчик (как упала, так проснулась - с затекшей шеей, подогнув ноги, не уместившиеся в длину), напротив небольшой шкафчик с полками для книг и за поцарапанной дверцей - для прочих вещей; широкий деревянный стол с ящиками. Единственное, на чем задержался взгляд, - высокие напольные часы, старинные, наверно. Пол паркетный, но давно не чищенный. Ну, и в углу - рюкзак мой, конечно. Вытряхиваю его, начинаю обживать свой новый "дом" - на полку выкладываю джинсы, две майки, рубашку и теплый свитер, на другую - всякую мелочь типа трусов и носков. Больше скарба нет, только еще две книжки, купленные в дороге, да коробка с разнообразной мелочью - карандаши, булавки, шнурок с камешком, еще что-то...

Стук в дверь оказался довольно неожиданным. Открываю - вот и первое светлое пятно в пасмурном дне.

Передо мной стоит явно помладше меня девчонка, пониже ростом, но не менее, чем я, встрепанная и помятая: майка с одного бока вылезла из-под теплой рубашки, штаны пузырятся на коленках и скрывают почти полностью босые ступни; руки независимо оттопыривают и без того растянутые карманы. Нет, не могу глядеть без улыбки: волосы желто-рыжие, крупно-кудрявые, с заявкой на стрижку "под пацана", глаза зеленые, с темными крапинками, ясные-ясные; брови и ресницы - тоже рыжие, но потемнее, просто золотятся на свету, нос чуть картошинкой; красиво очерченные губы вот-вот разбегутся в улыбке.
Внезапно появившееся чудо, как каникульный школьник из советского кинофильма, шмыгнуло носом и посмотрело исподлобья зеленущими глазами, а потом спросило:
- У тебя сахару нет? Мой весь вышел.
Протягиваю жестяную паровозную банку. Девчонка выпрастывает левую руку из необъятного кармана, хватает банку и, ни слова больше ни говоря, исчезает по направлению к кухне. Остолбенело пялюсь в опустевший дверной проем и слышу:
- Эй, ну чего ждешь, пойдем кофе пить!
Выхожу на кухню, подгребаю под себя табуретку. Девчонка оборачивается - в правой руке чайник - и протягивает левую ладошкой вверх:
- Янка.
Жму горячие пальцы (а ладошка-то гораздо меньше моей!), представляюсь. Через секунду прямо перед моим носом возникает кружка:
- На. Ты надолго?
- Не знаю.
- А. - Янка расспросы прекращает, молча допивает кофе, тянется на цыпочках к шкафу, висящему над столом - полка высоко, майка выправляется окончательно, оголяя живот с колечком в пупке. Пальцами, едва видными из-под длинного рукава, достает с полки сигареты - "золотую" легкую. Закуривает, смешно морщится от дыма, машет рукой перед лицом, протягивает пачку мне. Беру сигарету (мои все равно в комнате).
- Тебе в ванну срочно надо?
- Нет, - отвечаю и улыбаюсь.
Новая знакомая торопливо гасит сигарету и, громко стукая босыми пятками по нечищеному паркету, исчезает в ванной. "Как только в таких штанах не падает?" - мелькнуло в голове. Затягиваюсь.

""Дым медленным серпантином поднимается к желтому потолку, расплывается в ровные полосы и медленно тает от края полосы к середине. Крепкие, словно железные, руки вцепляются в локти и рывком поднимают на ноги. А мне все равно, просто до смерти хочется курить. Из белого халата напротив выступает краешком "Винстон". Вижу, и словно вкус табака чувствую, и слюна рот заполняет противно и вязко. Хлопок по спине. "Имя?" Встряхивает за шею. "Имя?!" Закашлялась, не вдохнуть. "Имя, твою мать!.." ""

- Танюха велела передать тебе, вот, - вздрагиваю, поворачиваюсь - Янка стоит и на указательном пальце протягивает связку ключей. Она уже в черных прямых штанах, синем узком свитере с высоким горлом и старательно уложенными ровно вихрами. За спиной - черный, с оранжевыми тесемками рюкзачок.
- Я учиться. Пока. - И исчезает. "В школу, что ли?" Кофе остыл, я торопливо допиваю его, споласкиваю кружку и оставляю ее на столе.

Ладно. Пора начинать новый день.




...

Да что же за погода такая мерзкая. За целый день я до того продрогла, что ключом в замочную скважину не сразу попала. С трудом стягиваю тяжелые мокрые джинсы, влетаю пулей в другие - благо штанов две пары привезла. Заворачиваюсь в плед, подобравшись с ногами на диван. В ушах гул, не хватало только заболеть. Собиралась за день обойти знакомых, но хватило трех часов: друзей брата дома не оказалось, от двоюродной бабки я сбежала на четвертом стакане чая и пятом семейном альбоме, а парнишка, с которым познакомилась в поезде, спал.
Идти обратно не хотелось - даже не рождалось пока в моей голове слово "домой". И весь божий день я шаталась по мостам, площадям, паркам. И когда только окончательно задубела, зашла в ближайший магазин, купила белого "муската", хлеба и сыра, да пачку сигарет. Троллейбус полз так медленно, что меня уже крупно колотило во влажной одежде к моменту выхода - ветровка моя никаких дождей не выдерживает. И, проклиная свою романтическую натуру, я пытаюсь избежать простуды хотя бы банальным пребыванием в тепле.

Под пледом никак не угреться. Встаю, натягиваю свитер, достаю из рюкзака вино и сыр. После непродолжительной войны пробка сдалась; нарубаю ломтями сыр и заваливаюсь прямо с бутылкой на диван, прикрыв ноги пледом, слушать музыку: за стеной довольно громко играет радио. Ну вот, подобие домашнего уюта. Я ничего для него не делаю, просто здесь начинают находиться "свои места" для рюкзачка, купленного за две сотни сегодня у корейца на рынке, штанов, мокрых ботинок и меня, наконец. Когда-нибудь я обрасту вещами, гостями и работой,... которую, кстати, надо еще и поискать.
Четверти бутылки - как не бывало. Зато потеплело.
- Можно?
Оборачиваюсь - из-за двери высовывается Янкина голова. Наверно, она раньше меня вернулась, движений со стороны входной двери не было. И куда только утренний порядок с этой головенки делся?
- Заходи, конечно. Вина хочешь? - Смотрит недоуменно, - Холодно, согреться просто. - Кивает, исчезает и тут же появляется с кружкой в руке. Кружка фаянсовая, светло-желтая, с голубым слоником.
Наливаю до половины, двигаюсь, освобождая пространство на диване. Янка садится, левую ногу подворачивает под себя. Некоторое время молчим, как во время разговора, если вдруг тему закончили. Обычно в таких моментах кто-нибудь после паузы тянет: "Во-от..." .
- Слушай, а сколько тебе лет? Может, я несовершеннолетних к пьянству приучаю? - Любопытство мое обращается в форму невинного вопроса.
- Не приучаешь. Девятнадцать.
- Не-а. Не выглядишь. - Улыбаюсь.
Она молчит, хмурится на секунду и уточняет:
- Будет. В будущем году.
- А. Ну не страшно тогда. А учеба?
- Я рисовать учусь. Первый курс, после художки пошла. Папка настоял, чтоб непременно здесь поступать, даже комнату мне купил. У Танюхи.
Она уселась так, что я смогла наблюдать ее в профиль. Лампочка из-под потолка золотит ей волосы и ресницы, нос она чуть морщит, когда прихлебывает из кружки, время от времени поправляет сбившееся на лоб непокорное колечко волос, и я вдруг удивленно замечаю, что у этого замечательно-рыжего человечка нет веснушек. Ну ни одной! "И хорошо", почему-то подумалось мне.
Жутковатого звука скрежетание с треском и звоном вперемежку нарушило мое созерцательное настроение.
- Ой, телефон! Меня, наверно! - и исчезла за дверью, нечаянно ею хлопнув.

""За спиной - словно выстрел и быстрый щелчок щеколды. Каждый звук раскалывает голову на части - стараюсь не слушать. Шелест ручки по бумаге. Поднимаю глаза, вижу блестящую лоснящуюся плешь, склонившуюся над столом. "Имя... Фамилия... Возраст... Оформляйте". Все те же равнодушные железные пальцы разворачивают за плечи - не могу сопротивляться, нет сил - и заставляют сесть. Перед глазами волосатое пузо за расстегнувшимся халатом. Не могу смотреть, закрываю глаза...""

-...Эй, ну ты что, пьяная уже? - В глаза устремляется зеленый взгляд с улыбкой.
- Нет, нет. Задумалась просто. Еще хочешь? - протягиваю бутылку.
- Давай. Но больше не надо. У меня завтра с утра физра, бегать будем. Слушай, а тебе-то сколько лет?
- Двадцать два. Будет, - смеемся, и чувствую, что знаю ее давно - ощущение банальное, но приятное. Так на кухне сидят старые друзья, которые долго не виделись, но при встрече прошедшего времени не замечают.
Вдруг неожиданно (у меня аж сердце екнуло) она хватает меня за руку, разворачивает к себе запястьем и рывком - рукав вверх (сердце бешено заколотилось в ушах, как надвигающийся локомотив). Смотрит на мои часы:
- Ой, двенадцать уже! Спокойной ночи, мне в шесть вставать!
Она уже ушла, а я все сидела без движения. В эту минуту, как никогда, моя жизнь с момента приезда показалась мне плохо сыгранным спектаклем, где актеры путают текст, оркестр лажает, но все с медовыми улыбками продолжают игру, словно ничего не происходит. Все вокруг стало словно наваждение, все потеряло резкость и контрастность, только страх мечется во всем теле. Шум в ушах постепенно утих, но сердце еще минут десять сбоило, как старый будильник. Нервы ни к черту. Спокойно. Спокойно. Спать.

Спала без снов.

Утро на удивление встретило солнышком. Прекрасный день для всяких мелких дел. На завтрак - кусок хлеба с сыром, запитый глотком вина на дне бутылки, остатки былой роскоши. И - за дело. Пора делать жизнь.
К обеду я вернулась с набитым рюкзачком и половиной денег, что у меня были в наличии. Над столом появился пружинный жирафик лампы, материализовался электрический чайник (не ширпотребный пластиковый, а железный, блестящий, с гнутым носиком - чешский), маленький радиоприемник, кое-что из быстрой еды и пара новых фэнтезийных книжек. Из одежды мне прибавилось - мягкого зеленого цвета штаны, широкие, с парой лишних карманов, и теплая куртка с капюшоном взамен моей вечной ветровки. Вот теперь можно жить. Да, чуть не забыла главный элемент дома! Тапочки. Лучшее подтверждение постоянного места жительства. Время терять неохота, хоть у меня его - хоть лопатой кидай, и потому, вооружившись опять записной книжкой, оккупирую телефон и через час собираюсь на встречу.

Солнышко-то обманчивым оказалось. Ладно, куртка новая спасла от верного бронхита. Севера, севера, блин. На месте встречи я оказалась немного раньше, чем надо. Выход из метро, рядом табачный киоск. Покупаю легкий "Вест", щурюсь на холодное солнце. Люди из метро выползают деловыми муравейками и иногда толкают в спину. Сторонюсь, но кому-нибудь непременно нужно пройти по той линии, на которой нахожусь я. Еще толчок, отхожу в сторону, но меня снова толкают - в плечо:
- Валерия?
Оборачиваюсь, вижу человека, с которым, вероятно, и предстоит беседовать.
- Я - Сашка. Пойдем, побеседуем, тут рядом неплохую шаверму делают.
Сашка очень похожа на пацана, гораздо больше, чем я, хотя и меня часто окликают: "Молодой человек, что у вас за проезд?". И похожа она на пацана крайне симпатичного: темные глаза, красивый изгиб черных бровей, глаза чуть раскосые, а губы полные, насмешливо изогнутые. Мы проходим два квартала. Спускаемся в подвальчик, из которого тянет умопомрачительно вкусными запахами. Саша идет заказывать, а я смотрю ей в спину и думаю о том, что некоторых девчонками просто сложно представить...
-Тут две двойных, и сейчас пиво принесут. Ничего, что я заплачу за тебя?
-Все в порядке, - Я еле сдерживаю улыбку.
- Ну что, о работе? Сразу с делами разберемся. Тебе предлагается поработать барменом. Ночь через две. Работа для крепких, ну ты понимаешь? Никому в морду за наглость не дать, не напороться, не обсчитаться... Попробуй с завтрашнего дня. О тебе Толя хорошо говорил, так что берут тебя без испытательного срока. А ты какими судьбами в наш город?
- Да как всегда - из дому навсегда... Банально все. Вот квартиру снимаю. Знакомых пока немного, но мне это не очень сложно... А кстати. У меня праздник... личного характера, но в одного отмечать не хочется. Шесть лет с первого опыта... Приходи вечером на пиво?
- Ладно, но и я не в одного приду. Познакомлю...
Мы сидели в шаверме еще часок, болтали о том, о сем, Сашка много полезного рассказала про город, да и просто про людей, про жизнь. А через час вдруг заторопилась:
- Пора мне. Еще встреча, по другому вопросу... Адрес свой давай.
И убежала, сунув в карман бумажку с адресом. Бойкий человечек... Да и я, допив неторопливо пиво, поехала домой.
Дома меня ждало письмо. Точнее, ждала Янка с письмом в руках. Она выжидающе глядела на меня с затаенной радостью: ждала моей реакции. Конечно, нормальные люди порой готовы плясать от радости внимания от дальних знакомых. И несколько подрастерялась, когда я, не глядя на адрес, швырнула конверт на стол и сказала:
- Ян, согрей чаю, а? Не очень на улице тепло, не смотря на солнце.
Она недоуменно повела головой (так дети с расширенными глазенками говорят: "Ну и ну!.."), и побежала на кухню. А я свалилась на диван и зажала башку руками: в голове сразу, словно мыши, бесполезно как-то завозились мысли. Я гоню их прочь, они нехотя отступают...
Топот по паркету возвестил о возвращении Янки. Увидев, что конверт все еще сиротливо валяется на столе, она взяла его, провела по буквам пальчиком и прочла громко вслух:
- Город Самара, улица Мориса Тореза, дом три...
- Замолчи! - я оборвала ее так резко, что даже сама вздрогнула. Открыла глаза: Янка смотрит удивленно и почти обиженно. Ничего не могу поделать, просто не надо ей было это мне зачитывать. Я и сама знала, кто может отправить сюда послание. Она, стерва. Разыскала, значит. Только не это, ну хотя бы не сейчас... выходит, спокойная жизнь, кончилась. Не хочу ни слова знать из того, что там написано.
Перед глазами возникает опять конверт.
- Тогда читай сама. - Протягивает, ждет.
- Убери. Выкинь, порви, что хочешь. Мне нечего там читать, мне не интересно.
Янка садится прямо на не очень чистый пол, думает секунду, потом уточняет:
- Там важное что-то может быть... Письма читать надо всегда. Я пошла на кухню.
Встала и сердито зашлепала по коридору. А я обессилено закрыла глаза.
""Стараюсь не думать. Машинка скользит по голове, и волосы дождем осыпаются мне на плечи. Только вздрагиваю от прикосновения холодного металла к коже. Через несколько минут голос произносит: "Ну все, теперь по полной оформили. Отведите в комнату номер... «Выводят прочь из непереносимо белого помещения, и снова гулкий коридор. Пока что все равно, но я знаю, что скоро начнет во мне расти предательская боль...""

- Ты чаю хотела. Тебе плохо, да?
Открываю глаза, принуждаю себя улыбнуться обеспокоенной рожице.
- Нет, в порядке все. Просто замерзла.
Быстрая горячая ладошка ложится на мою ладонь, и Янка возражает, хитро прищурив глазищи:
- Не-а, руки теплые у тебя. Давай рассказывай. Чай вот бери.
Ну что ты будешь делать.... Впрочем, упрямиться не хочется, да и на реакцию ее посмотреть хотелось. Экспериментатор я, блин.
- Бывшей любви письмо.
- Там женское имя на конверте. У тебя... девушка была? - Молодец, почти не изменилась в лице, но все равно заметно: удивилась. Однако, ни капли тревоги или испуга не появилось в ее малахитовых глазах, и это хорошо.
- Да... и не хотелось бы мне, чтобы она мое новое место пребывания знала. Хотя, как видишь, не все мои желания сбываются.
- Ты сбежала, что ли, от нее? - Янка хитро улыбнулась и уселась на пол, подперши голову кулачками, опертыми на край дивана.
- Не совсем от нее, но и это тоже. Не хочу я ее писем читать. Даже слышать о ней не хочу. Я теперь живу по-новому...
- А вот это ты не права. Надо прочесть, причем сразу. Мало ли что. Ты не гони - не хочу, не хочу. Я по себе знаю, от некоторых людей можно ждать чего угодно. У меня Макс такой.
- Мальчик твой, что ли?
- Угум. Он хороший, но иногда утомляет... Да ты его увидишь скоро, он зайти собирался. Ну, ты читай, я выйду пока.
- Да не буду я ничего читать!!! - взорвалась я. Янка отстранилась, пристально глянула на меня, потом глаза ее сузились упрямо; она взяла белый прямоугольник в руки, и, не заботясь о том, чтобы не повредить адрес, резко надрывает. Бумага очень громко рвется. В памяти у меня возникает почерк .
Знакомый крупный аккуратный почерк, с разорванными колечками "о" и "а"... Бегу глазами, и словно голос ее слышу: уверенный, чуть ленивый, мягкий и обволакивающий...
Но наяву слышу янькин - низкий, чуть с хрипотцой:
- "Ну что, добилась своего, моя хорошая? Нас разделяет теперь еще и расстояние..."
Дышать сразу стало нечем, а перед глазами замелькали цветные круги.
- Стой! Я сама...
Права она, стерва, я почти беззащитна перед ней. Почти.

Слышу вздох - я забыла о том, что Янка сидит за моей спиной. Поднимаю глаза: смотрит с ожиданием. Не знаю, что и сказать. Но почему-то легче оттого, что здесь этот рыжик с мордахой хулиганистого пацаненка. Чувствую, что она ждет от меня каких-то слов.
- Она может приехать...
-...а ты не хочешь? - закончила она за меня. И вдруг уселась рядом и левой рукой обхватила за шею и притянула к себе. Я задержала дыхание - меня словно под дых ткнули, несильно и внезапно. Она прижала мою голову к своему виску и негромко сказала:
- Ты не волнуйся, мы разберемся, если что.
Мы... так тепло от этого "мы" вдруг стало, и я шевельнуться боюсь, чтоб не спугнуть...Сижу и просто слушаю теплое дыхание, уху горячо стало, и по спине колючий дождик прошелся. Но мысли все равно возвращаются на исходную позицию, и я думаю - не заметив, что вслух говорю:
- И ведь в какой день письмо приходит... подгадала она, что ли...
- А в какой?
- А? А... просто мы с ней в этот день познакомились... шесть лет назад уже как. Сегодня. Блин, дата. Отметим? - я поднимаюсь, осторожно высвободившись из-под ее руки - нечего мне расслабляться, а то возомню себе Бог знает что.
- Слушай... все в порядке? Может, забудем? - на лице ну сто-о-олько соучастия, что у меня улыбка сама поехала:
- Все хорошо, малыш. - Я замерла на миг, испугавшись своей минутной нежности. Но Янка приняла это, как само собой. - Я за праздничным ужином. Ко мне же гости придут.
- Уже обзавелась? - спросила она, бессовестно разглядывая мое, покрывшееся пупырышками от комнатной свежести тело, в момент переоблачения. - А это что у тебя? Красиво...
Она встала и горячим пальчиком провела по скорпиону у меня на животе. Я вздрогнула, и она рассмеялась:
- Щекотно? Ты что, скорпион? Не похоже.
- Конечно, не похоже. Я лев.
- Поня-ятно... ну ты давай недолго, а то мне скучно одной.
И вот я уже впечатываю ботинки в грязные ступени, ведущие на улицу.

""Сорок ступенек вверх, сорок ступенек вниз, не поднимая головы, наблюдая свои босые грязные ноги. Спотыкаюсь, сбиваю пальцы - больно, но тупо как-то. Маленькая комната, на стуле сидит мать, сгорбившись словно, несчастная и беспомощная. Поднимает глаза, в них вина и страдание. "Почему ты босиком?" Молчу, говорить пересохшей глотке трудно. "Доченька, прости, но тебе ведь здесь помогут... потерпи..." Она вдруг поднимается судорожно как-то, но меня отшатывает к двери, и я шепчу -от ночного крика голос пропал: "Не надо... не приходи" и стучу в дверь ноющим кулаком, прямо разбитыми суставами. И опять ступеньки, опять десять кубов глюкозы на процедурах и шесть колес фенозепама, поменянные тайком на тапочки...""


- Пива десять литров, одну водки ноль пять, колбасы палку, шпроты и чипсы с сыром... Да, шоколадку еще дайте. С печеньем.
Вернувшись, Янку в комнате у себя не обнаруживаю. Из-за ее двери слышны голоса - ее и мужской. Наверно, ее Максик пришел. Значит, не скучала... Немного досадно, да ладно, скоро Сашка придет. Открываю одну бутылку пива, выглатываю за раз половину. Благородное питье разгоняет досаду, как ветер тучи. Старые часы в углу заговорили с хрипом: шесть часов. И тут же раздался долгий дребезжащий звонок в дверь - кто-то смелый за провода взялся. Открываю, ну понятно: стоит Сашка, голова мокрая, рядом девочка в бейсболочке. Сашка, улыбаясь, шагает через порог и протягивает свободную от пакета руку:
- Здоров! Ну, тебя тут, блин, пока найдешь... Познакомься, это моя девушка, Лина.
- Приятно. Только ты потише, а то еще не всех соседей знаю...
- Ничего, пусть привыкают! Вот, мешок бери. У нас тут кое-чего...
В комнате стало сразу хорошо и уютно, она наполнилась Сашкиным голосом и пока молчаливым присутствием Лины.
- Что, разумное решение? - подмигнув, спросила Сашка, вместе с пивом выгребая из пакета пластиковые стаканчики.
- Конечно, разумно, у меня кружка одна только. Наливай, что ли, по традиции, за знакомство. Только стаканчик один оставь, у меня может соседка заглянет.

Славненько получилось. Почти как дома. Сашка сидит на полу, сложив по-турецки ноги, и тянет пиво, рассказывая о том, о сем, о славной жизни здесь. И все, о ком говорит она, такие славные да хорошие, что сразу становится понятно - добродушней Сашки среди моих друзей еще не бывало. Тут она поднимает глаза и весело смотрит на меня:
- Слу-ушай, а у тебя же повод! Ну-ка, поведай историю первой любви! Оч интересно. От начала и до самого конца.
- Ничего особо интересного. Я малолеткой еще была, по маминой путевке отдыхала в оздоровительном лагере, а в отряде еще девчонка была побойчее, чем я. За первенство в глазах окружающих боролись, конечно, жуть что друг другу устраивали, "темные", ночные страхи и все такое, а когда ее (за плохое поведение) выгоняли - всех учителей достала, - она вдруг примчалась ко мне прямо с автобуса, среди всей толпы поцеловала не по-дружески и исчезла, прямо в ухо вслух сказав "люблю". А я прорыдала ночь напролет, выслушала проповеди всех без исключения педагогов - от директора до вожатых, а потом сбежала в город, и мы уже не расставались до того момента, как я решила свалить сюда.
- А дальше?
- Дальше малоприятные подробности...разное в жизни моей было, главное в факте. Да ну, не будем об этом. Наливай. Что-то у соседей шумно, пойду, гляну...
Я встаю, заправляю майку, не желающую мне подчиняться, и выхожу в коридор. Из-за Янкиной двери четко можно разобрать звуки ссоры. Едва успеваю прижаться к стене - дверь от пинка распахивается, оттуда вылетает полуодетый молодой человек, уже в ботинках, и исчезает в выходе. Осторожно заглядываю в комнату.
На полу сидит Янка, прижав коленки к подбородку. Голова в плечах спрятана, плечи вздрагивают. Пристальней присмотревшись, вижу, что она почти не одета, точней - практически раздета. Я аккуратно, чтоб не скрипнуть половицей, подхожу, сажусь рядом.
- У, блин. Козел. Ну как ему объяснить... Надоело уже. Тупой как баран, и прет, как танк. Достал. - Она размазывает слезы по лицу и видно, как расстраивается еще больше от того, что кто-то ее плачущей застал.
Обнимаю ее за плечи, но она высвобождается, не желая искать сочувствия. Моя ошибка - гордость, видать, в девочке имеется. Исправляюсь, - не хочу, чтобы у нее настроение окончательно упало.
- Давай одевайся и ко мне приходи, с хорошими ребятками познакомлю.
- Он опять... сколько можно. Я не хочу ничего, я обязана что ли спать с ним , а он не понимает, требует своего, а я не-мо-гу, понимаешь? Придурок...
- Я понимаю, забудь ты, все устаканится. Забыла, что я тебя в гости звала? Бегом одевайся и приходи, ладно? Пиво греется а то.
Мы материализуемся в пределах моего жилого квадрата. Знакомлю. Стаканчик пива помогает моей расстроенной соседке забыть о своих горестях, как я и предполагала. Янек с плохо скрываемым восторгом крутит головой, бросая взгляд то на меня, то на Сашку с Линой, как ни в чем не бывало сидящих в обнимку и иногда ненадолго забывающих о нашем присутствии. Лина сразу начинает проявлять неоднозначный интерес к рыжему бесенку, и - опаньки! - меня это задевает. Я усмехаюсь собственной реакции и продолжаю лить пиво в стаканы - вечер продолжается...
Голова мутнеет, и потихоньку я замечаю такие вещи, что не в состоянии согнать дурацкую улыбку удовольствия с собственной физиономии: Янка сидит на полу, подвернув ноги в неимоверных штанищах, оперлась острым локотком на коленку, держа в пальчиках стаканчик с пивом, и улыбается мне настолько радостно, что я в миг забываю обо всех своих мыслишках. Все чаще я встречаюсь с нею взглядом, он постоянно к ней обращается: что поделать, люблю все красивое. Музыка орет вовсю, пиво уже отступило перед водкой и я решаю сегодня больше не пить... Сашка призывает к еще одной, она живее всех живых, в отличие от меня, но я вижу, что рыжая соседка моя поклевывает уже очаровательным носиком, и мягко намекаю на другой раз. Сашка понимает меня идеально, хоть и в своем смысле. Пока я выпираю их домой, Сашка мне столько советов дает, что я уже шутливо намекаю, что кому-то что-то может куда-то прилететь...
Я закрываю за ними дверь, поцеловав ручку Лине, долго курю на лестнице, давая возможность себе успокоиться, а Янке - скрыться в пределах своей комнаты.
Вернувшись, я застала Рыжую в прежней позе, разве что стакан у нее был заново наполнен. Однако, крепкая девчонка, я и то уже скулами скриплю от зевоты. Я опустилась на коленки перед ней, чтобы можно было заглянуть ей в глаза, и спросила:
- Ты что, малек, спать не хочешь?
- Очень. - Она потерла сонные глазенки и сдержала зевок. Потом немножко виновато посмотрела на меня и сказала:
- Лёрик... понимаешь, я спать сегодня у себя не хочу. Макс пьяный вернется, у него ключи есть, а я не хочу видеть его... можно?...
-...Одеяла одного хватит, тащи подушку вторую. - Заканчиваю я за нее, представляя себе перспективу этой ночи...
Раскладываю диванчик, аккуратно затягиваю сегодня только купленными шелковыми простынями (ой, до чего холодные к телу!!), бросаю одеяло.
- Ложись.
- А ты? - она двигается к краю, словно знает, что я у стеночки спать люблю.
- Ложись пока, я в душ.
Стою под ледяными водяными вертикалями, дышу через раз, успокаиваюсь. Вот перспективка спокойной ночи... Натягиваю трусы на влажное тело, и, не стесняясь соседей, шествую в свою комнату, где под пуховым одеялом лежит маленькая рыжая Янка, и, может, уже спит...
Прикрываю беззвучно дверь. Моя половина дивана - девственно холодна. Содрогаюсь и тут же слышу шепот:
- Эй, тебе холодно, айда согрею?
Ток по телу... Слишком она близко, слишком горячит кровь алкоголь. Сейчас развернуть ее к себе, глянуть в зеленые глаза, и не пытаться удержать себя в руках... Нда.
- Спокойной ночи, Янечка.
Ощущаю за спиной, как она ворочается, устраиваясь поудобнее, прижимается ко мне всем горячим телом и вздыхает глубоко, засыпая. И уже в полусне чувствую, как к плечу прикасаются на долгую-долгую секунду горячие губы.


""- Утро по глазам бьет, вечер обманывает своей вечностью.
- Я жду обмана. Жду как исцеления.
- Как пощечины, в ответ на мое "прости"...
- Ночей нет. Дням не верим. Просто идем. Мимо всех, в другую сторону. Отчего-то хочется оглянуться, и увидеть не спины, а лица.
- Но нет, оглядываться - значит упасть, значит затопчут...
- Одеяло из изоленты шьем. Не верим. Никому. Себе тоже, но себе доверяем.
- Лучший самообман. Вперемешку с сахаром... Пьем чай, с каждым глотком понимая, что хочется водки.
- Главное - чаем не запивать... Чтобы градус выдерживать в одном тоне...
Стелим куртку, чтобы сесть в угол, эгоистично, чтобы места рядом не было.
- Не хочу. Никого. Никогда. - И глазками по сторонам..........
Обижаемся, что рядом никто не садится.
- Надо же каждому сообщить, что никого не хочу...
А то и почки застудить недолго... Убегаем оттого, что страшно. От света.
- утро по глазам бьет...
- Слепит.
Мешает молчать...""

Проснулась с неприятным ощущением, что не выспалась. Сон вспомнился хорошо, такие ночные разговоры часто происходили там. Иногда даже до чего-то умного договаривались. Я не знала имени того, кто помогал из-за стенки избавиться от бессонницы и... так, ладненько, надо просыпаться.
Под плечом зашевелилось что-то уютное и теплое, ткнулось носом в щеку, потянулось губами... э, нет, меня с кем-то путают. Я отстраняюсь словно ненароком и улыбаюсь:
- Янка, утро!!! Подъем! Я - чайник ставить, а ты давай порядок наведи.
Я порхаю между баночек и скляночек, и поливаю добрую половину кухни кипятком, когда она появляется в кухне в одной моей рубашке: темно-зеленой, с огромными рукавами и совершенно не застегнутыми пуговицами. Лицо ее мрачное до беспредельного, но я поначалу не вижу ничего, я завариваю очень вкусный чай для Рыжика, босого рыжика в моей рубашке. Наконец замечаю выражение ее лица:
- Ты что, что случилось?
- Там ... тебе. Заказное.
С диким грохотом летит на пол чайник с остатками кипятка. Чудом мне не обварило ноги, но я и не дернулась. Медленно подхожу к Янке, сдерживаю рык звериный и тихо-тихо говорю:
- Янёчек... ты чаю согрей, себе и мне. Я приду сейчас.
БЛЛИН! У нее все распланировано. У нее ВСЕ распланировано. Она никогда не отпускала меня просто так, с чего я вообще решила, что она меня в покое оставит? Но я теперь справлюсь. Через такое пройдя, я даже не замечу, как растопчу ее. Я стараться буду. Изо всех сил.
В коридоре мне протягивают объемистый пакет. Расписываюсь, закрываю дверь, иду к себе и - рывком - конверт.
Ни строчки. Только фотографии: я и она (во всех видах и местах), я на ее день-рож (дарю цветы, стоя на коленях), в клубах, на набережной, и все мы вместе. И много-много фоток страшных, за единый миг выворачивающих все наружу: обтянутый кожей череп, черные дыры глаз, безразличный взгляд, тощие колени, синие от побоев, руки вывернуты под камеру вздувшимися дорогами, местами гниющими, вверх. Отворачиваюсь, роняю все это на пол и на секунду замираю в каком-то отупении, словно все мое прошлое прокрутили на быстром просмотре. Сюрприз номер два... Что дальше?
За спиной - движение. Оборачиваюсь: Янка сидит и ворошит на полу следы моего прошлого. Рывком оказываюсь рядом и пытаюсь сгрести все в единую кучу, закрыть ладонями, не дать ей этого увидеть. Яна мягко отстраняет мои руки и берет одну фотографию.
- Это все ты?... - в глазах боль и жалость. И я... падаю на пол и вою сквозь зубы, дико, сдавленно, жалость ее побольнее оказалась, чем хороший удар по почкам. Она что-то говорит, я не слышу, в голове одно: "Сука, сука, су-ука...".
Рывком встряхивает и сажает перед собой, а я отворачиваюсь резко, словно от замаха рукой.
- Тихо, тихо, ну ты чего... все хорошо, ты же в порядке... давай я тебе кофе принесу, а? Или пойдем, на кухне попьем... расскажешь, если захочешь...


Вечером я начала приводить себя в порядок. Настроение отладилось, утренний психоз был забыт, приблизилось время отправления за деньгами. Необходимо было приобрести скромный и непритязательный вид. Темные штаны, белая майка в обтяжку безо всяких бирочек, лейблов и рисунков, ботинки ослепительно начищены. В кармане - удостоверение личности, дабы не депортировали на родину. Еще раз оглядываю себя перед зеркалом, надеваю куртку и готовлюсь к выходу. Из-за двери высовывается Янка:
- Ты куда?
- На работу, в первый раз.
- В ночь? Работа?
- Работа разная случается. Все, пока, утром буду.
Добираюсь до "работы" уже по темну. Нахожу не сразу - естественно, ни вывесок, ни рекламы особо нигде не видно, только парочка - другая ранних посетителей. Кнопка звонка и глазок камеры в коробке домофона. Открывает дверь мрачное некто, затянутое кожей, повыше меня на голову и пошире раза в полтора. Впечатляет...
- Чего хотела?
- На работу. - Некто отодвигается и открывает за собой шумящий музыкой и голосами зал. Меня проводят в каморку за баром, быстро объясняют обязанности и выталкивают за стойку... и понеслось... деньги, дринч, деньги, выпить, деньги, деньги, девочки... адреса на стойке растут горочкой, одна смазливенькая пичужка жарко шепчет на ушко о том, что на выходе ждет машина... Вот чего не люблю в подобных заведениях, так это кич. Стараюсь отказываться от всего, первый день, все-таки. К концу меня сменяет другая девочка, а меня требуют к начальнице. Появляюсь.
- Неплохо, неплохо. - Меня разглядывает дама лет сорока с небольшим, изысканно одетая, с очень дорогим кожаным портсигаром в руках. - Вот твои деньги.
Она почти швыряет мне горсть мятых бумажек, я, не глядя, сколько взяла рука, сунула в карман. Значительная часть осталась на столе. Дама засмеялась:
- Это все твое, прости, что так. Проверка... на жадность и честность. Через три дня приходи снова. Надеюсь, оплата достойная. Только чаевыми не пренебрегай, это ж твой основной заработок все же. Ты хорошо работаешь, только гляди - чтобы никаких срывов вроде воровства или наркотиков не было.

Выйдя на улицу уже, я прямо под дождем достала смятые разноцветные бумажки и стала пересчитывать. Они быстро намокали, а у меня в голове забродили вовсе не праздничные мысли...

Мокрый мятый полтинник в побелевшем от холода кулаке, дрожь уже пронзала все тело сверху вниз, снизу вверх, со всех сторон сразу, а спасения все не предвиделось. Наконец серая фигура воровато прошмыгнула в подъезд, оставив дверь приоткрытой. Я - туда же, и вот заветный чек в ладони зажат, словно спасение. В ближайший закуток, трясущимися пальцами развернуть, и ...
Мотаю башкой, стараясь отогнать наваждение. А руки чешутся как... Всего больше штуки выгорело - едва часов за пять работы. Надо с этим что-то сделать. Слишком уж напряженными и день, и ночь были. Напряжение в теле просто высоковольтное. Бутылку 0,7 и коробку сока, пью прямо на остановке, не успокаиваюсь, пока не ополовинила ее, прозрачную. Чувства притупились, краски размылись, прибавилось пофигизма. Вот так, потихонечку прихлебывая, направилась домой.
Прямо в раскисших грязных ботинках проперлась в комнату, завалилась на диван. Почти сразу заснула.
Проснулась от криков за стеной. Ни фига себе, это же у Янки! Надо разобраться. Почему-то это маленькое чудо не очень слабо запало мне в душу. Надо же хоть что-то сделать. Шум в голове создает ощущение, словно я стою под железнодорожным мостом. Встаю, пытаюсь разгладить помявшиеся со сна волосы. Бутылка. О. Окно в реальность. Глоток сейчас, остальное про запас, с собой. Пинком открываю дверь. Картина.

Янка сидит на кровати, Макс стоит и смотрит в окно.
- Мы живем с тобой уже полгода, я долго ждал, но, в конце-то концов, мое терпение кончается понемногу... хватит из себя строить черт-те че!
- Да достал ты! Тебе без траха вообще не живется? Мы уже говорили на эту тему! Ты меня уважать когда-нибудь станешь?
- Я уже не знаю, как к тебе подъехать... Ты ломаешься, по-моему...
Янка напугана, хоть и старается быть понапористей. А меня увидела, и испуг превратился в ужас - видимо, перед тем, что сейчас здесь произойдет. Так. Собираю в нетрезвые легкие воздух и произношу:
- Покиньте, пожалуйста, помещение, или я приму иные меры. - Во завернула, с трезвого такое не сложится.
Парень обернулся и недоуменно прищурился. Отошел от окна, усмехнулся, подошел близко - вплотную, чуть двинул плечом и произнес сквозь зубы:
- Этто кто еще? Заступники?
Молчу, бутылка в руке сжата до белизны в пальцах. Косяк пошатывается под плечом, со стороны себя представляю: тоже мне, ниндзя в стиле "пьяная обезьяна".
- Ну, а если не уйду?
Коротко и внятно прозвучал лязг разбиваемой об угол бутылки. Водка залила почему-то сразу весь проход. Конечно, он выше ростом и сильнее, к тому же я - пьяна, но что-то его заставило, двинув меня плечом, уйти. А я сползла по косяку, потому что меня ноги не держат уже. Закрыв глаза, я внимательно изучаю биение сердца в своих висках. В пальцах жжет - видать, неудачно расколола. Глаза открывать стало лень.
- Зачем ты? - голос ее срывается, видно, что беседа шла тут не в парламентерских тонах.
- Громко кричал. - Я устало вздохнула. - Помоги мне лечь. Чего-то мне не очень хорошо...
- Да ты порезалась!!! - она оказалась рядом, и у меня на секунду остановилось сердце. Я открываю глаза - она сидит рядом и горячими губами собирает капельки крови с моей ладони. Все, не могу!!! Прижалась пересохшим ртом к ее рукам и зашептала быстро-быстро:
- Уходи, перестань, я сама... уходи... - пытаюсь подняться. Она подхватывает меня под руки и тащит в комнату. Не могу сопротивляться, просто не в силах, нет их у меня, у пьяной...лежу на диване, а потолок вертится, он не желает меня в покое оставить... И понимаю, что брежу, понимаю, что рядом Янка и себя надо хорошо вести, но элементарно не могу .... Измученная алкоголем и мыслями своими, я просто отключаюсь. Как телевизор.

Просыпаюсь ночью, раздетая и в одеяло завернутая, словно младенец. Рядом Янка спит: в штанах своих, в свитерочке, просто свернулась калачиком у меня под боком. Сердце у меня екает, когда я вижу ее такой... беззащитной. И понимаю вдруг, что не позволю этому ребенку больше расстраиваться. По крайней мере, постараюсь.
Я толкаю ее локтем и, сонную, выпутываю из одежды, нахожу место рядом с собой - без объяснений, без слова единого. Засыпаем сразу. Точнее, засыпаю я, по-моему - она вообще проснуться успела. Снится что-то мутное и беспокойное, я бумаги жгу, а они не горят, и так всю ночь, до пробуждения во влажной от пота постели.
Глаза открылись с трудом, словно их песком засыпало, губы коркой покрылись, разлепить невозможно, все тело словно в вату горячую обернуто. Тяжелая штука - абстинентный синдром после алкогольного опьянения (если не отравления). Надо просыпаться, надо в себя приходить, но ох - как не хочется...
Янка теплая, уютная, на руке примостилась и сопит себе тихонечко, сны смотрит. Минуту наблюдаю ее - свежую, розовую, дыханьем утра полную. Потом она вдруг открывает глаза, словно взгляд мой почувствовала. Секунду понять не может - где она, потом припухшие со сна глазенки находят реальность и улыбаются мне - рада видеть.
- Ты в порядке?
С трудом помню, почему должна быть не в порядке, но ладонь саднит, и потому день вчерашний приобретает реальные очертания; в памяти всплывают нелицеприятные подробности. Сразу ответить ей не решаюсь, только после минуты молчания киваю и вновь закрываю глаза. Башка гудит, как набатный колокол...Глаза ее ясные приобретают озабоченную внимательность:
- Ты зачем так пьешь.... страшно? Спасибо, конечно, за вчерашнее, что выгнала его, но ведь опасно это... ты могла себе навредить, ведь Макс и не такое видал... Не надо, а....
- Янек.... - голос звучит глухо и незнакомо, - я не умею по-другому... а с Максом - посмотрим, кто кого...я тоже не из слабаков ведь. Тебе-то вот как раз гораздо опаснее с ним сталкиваться. По крайней мере, сейчас... живи у меня пока. Мне это не нравится, что у вас там творится...
- Интере-есно, а с чего ты такие решения принимаешь? - Янечек хитро прищурилась, и мне сразу захотелось улыбнуться. Но пришлось сдержаться, чтобы выдержать тон.
- Ян, он тебя напрягает, а от моей комнаты ключей не имеет. Вот и живи, я дубликат ключа сделаю. Места хватит, а Макса отошьем. Кстати, тебе в институт не пора?
- В какой еще?.. а... пора, конечно.... Сейчас, три минуты на чай есть, а то кофе кончился. Но мне правда кое-что не понятно. - Она вроде собирается что-то еще спросить, но я не даю ей вымолвить слова, потому что не готова я к расспросам разнообразным, тем более в этом состоянии.
- Янек, ты не думай ни о чем, просто делай и все. Об остальном я уж позабочусь. Считай, шефство над тобой взяла. Давай гуляй на учебу, а там все ясно станет.
Пока я разгибаю затекшие со сна конечности, Янка исчезает, предварительно окатив меня солнечной улыбкой. А я вспоминаю вчерашний день, и все, что с ним связано. Не очень лицеприятно... попробуем вести себя попроще, может, получится. Хотя... Нет, все-таки попробую.

Почему-то очень сложно в нормальный ритм войти - без бутылки пива день не начинается. Какое оно, все-таки, славное - прохладное, чуть горьченькое. Время час дня только, а я уже... Но проще так, чем никак. Дел - ну решительно никаких нет, чем же еще заняться? Пытаюсь настроить себя на рабочий лад, пересчитываю деньги - почему-то после вчерашнего они остались. Потратить не на что. Потому иду на улицу до ближайшего ларька, покупаю еще бутылочку и иду шляться, осматривать окрестности.
Хорошо на улице. Солнца нет, однако и с неба никакой дряни не сыплется...
Нет. Что-то мешает, не дает бездумно бродить. Шевелится внутри предчувствие недоброе, а я их не люблю, они раньше приводили только к одному результату...
Она не дает мне покоя. Влезла в мою жизнь столько лет назад и сейчас не отпускает. Как будто для того, чтобы себя чувствовать полностью счастливой, ей нужно разделять и властвовать, причем меня. Ну что ей до моей жизни? До моей новой жизни ей-то что??? Вся башка только этим забита, если бы не эти письма дурацкие - может, я и успокоилась уже давно.
Ноги сами заносят меня в двери ближайшего переговорника. Номер набираю, не глядя - зачем, я его на ощупь помню... гудок мучает слух недолго, раздается ленивый и до боли знакомый голос:
- Слушаю вас.
Молчу секунду, воздух в легкие набираю.
- Здравствуй...
- А... что-то ты задержалась со звонком, я думала, порасторопней будешь. Ну что, когда билет возьмешь обратно? Я на вокзале встречу.
- Не возьму. Я не собираюсь домой, ты не поняла еще? Что тебе до сих пор от меня нужно? Я не понимаю. Дай мне пожить спокойно, все уже прошло, я больше не хочу.
- Нет, девочка моя, не прошло. Ты забыла, что ты - моя? Я напомню. Очень скоро напомню. - и в трубке посыпались частые гудки. Блядь! Я шарахнула трубкой об рычажок так, что он жалобно кракнул. Люди удивленно обернулись, откуда-то прозвучало: "Пьяный, что ли..." Не понимая, куда меня несет, иду, асфальт покачивается, мозг облегчения хочет.

""Зажимай крепче. Тебе сегодня семь точек, больше нет, обходись так. Но отрава знатная, должно хватить. Работай кулаком, работай, я что, на ощупь вену искать буду? Вот, центряк проявился... Да что ты бледнеешь, отвернись, если смотреть не можешь. Контрольчик... Отпускай кулак. Сигарету на.... И пошло тепло, обожгло, в мозг ударилось, и освободило от всего...""

Мотаю башкой. Нет, не надо! Остановись, Лерыч, остановись... все хорошо будет, она меня не сломает... Беру водки и топаю домой. Господи, сколько можно пить...
Соседей нет, тишина в квартире полная. Хлещу из горла, обжигаю глотку, только не думать, просто упороться и заснуть сном мертвым, и не думать, не думать, не думать...
Вот и не обжигает уже, пьется легко так, словно аперитив какой. Все мягким стало, а вот голову лучше резко не поворачивать, а то и свалиться можно. И не только можно - нужно, что сразу же и делаю, дабы не затруднять себя даже полувертикальным положением.
Где-то далеко хлопнула дверь. Потом где-то рядом. Глаза у меня закрыты, но слух-то работает. Слышу шаги, прекратившиеся возле моего уха. Приоткрываю залитые алкоголем зенки: Янка.
- Ты опять...
Голову повернуть не успеваю: шаги быстро-быстро удаляются - в комнату свою ушла. Обиделась. Блин, нехорошо вышло. Только утром об этом говорили. Встаю (ох, трудно!) и ползу к ее двери: закрыто.
- Я-ан... открой.
- Зачем? Пойди, проспись!
- Янек... плохо мне...
- Тогда - в туалет, я при чем? - Слышно, что подошла к двери.
- Прошу... - косяк под рукой плавает, как мачта корабля. Молчит Янечка, думает, потом открывает. Лицо ее суровое, ясно сразу, что хочет поговорить, но и удержаться хочет... и вдруг лицо меняется: сначала изумление, а потом вопрос жалобный сменяют друг друга в ее глазах. И я тут ощущаю: по моему лицу текут слезы. Почти неощутимо. Все. Предел. Разворачиваюсь и ухожу к себе, падаю на диван и...

- Проснись... проснись, пожалуйста...ну...
Разлепляю глаза, запухшие после бутылки водки:
- Что ты?
- Ты поговорить хотела. Что с тобой? Нельзя так над собой издеваться. Ты же спьяну натворишь что-нибудь. - Янка сидит рядом, но отвернулась, не смотрит на меня.
- Пустое, Ян. Прошло. Пьяный бред. Ты прости, что вышло так, я не со зла. Я ей звонила просто, попробовать по-хорошему поговорить, но ничего не вышло.
- Ясно. Тебя Сашка искала, телефон оставила, перезвони ей.
- Спасибо, Ян. Сколько времени?
- Девять почти, уже темно давно. Я тебе макароны сварила, по-флотски сделала. Поешь пойди. А мне рисовать надо, завтра сдавать.
Она вышла. Не развеяв моего удивления от такой семейной заботы. Но поесть я пошла, в желудке война такая...

Макароны оказались обалденно вкусными. Сразу появилась воля к жизни и страсть к победе, как один друг выражается мой. Топаю бодро к телефону. За короткий разговор выясняется, что мне просто необходимо попасть сегодня в клуб, поскольку у Саниной Линочки день рождения. А то когда приходили, сказать не могли. Ладно, до двенадцати приехать успею. А сейчас мне просто необходимо омыть свое тело в хлор-феноловых струях водопровода. В ванной лежать тепло и уютно, капли медленно падают с крана, пена лениво расходится в причудливых узорах...
Вода остыть успела, пока я насладилась полностью. Намотав на башку полотенце и в прилипшей к телу майке, я покинула ванну и уже почти оказалась у себя, но, проходя мимо Янкиной двери, опять услышала голос Макса. На этот раз голос звучал спокойно, и я решила не вмешиваться. Потом спрошу, если что. Мне пока собраться надо и цветы найти в подарок, что ли. Не дождавшись, пока башка толком досохнет, я отправилась на улицу.

Искала долго, уже порядком уши подмерзли, но букет оказался шикарным. Я взлетела по лестнице - на площадке столкнулась с Максом, он посторонился, но косо глянул мне вслед. Дверь открыла Янка без звонка, видно, на шаги. Глаза заплаканные, губы дрожат - толком не успокоилась еще. Я вздыхаю, снимаю ботинки и спрашиваю:
- Опять поругались?
- Ну. - Она сердито шмыгнула. - А зачем цветы?
- На день рождения приглашена.
- Так ты уйдешь? - черт, я, кажется, ее еще больше огорчила. Она опустила голову, и я торопливо взяла ее за плечи и заглянула в глаза:
- Что ж за день такой непонятный, расстройства одни? Ну-ка переставай. И вообще, времени уже полно, а ты не одета.
- То есть? - она удивленно приподняла бровь.
- То есть, то есть! Со мною идешь, не ясно еще? - Я улыбнулась. - Будешь смотреть, чтобы я не напоролась.
Конечно, вести Янку в лесби-клуб - безумное мероприятие. Но деваться некуда, придется поохранять прекрасную Янечку от кровожадных лесбиянок.

Еще с полчаса мы собираемся и, наконец, выходим из дома. Янка успокоилась, мы мирно болтаем о какой-то ерунде. Погода чуток испортилась, стало прохладно, и я, не смотря на возражения, намотала на Янку свой шарф. Она сначала пыталась храбро растянуть его на шее, но потом соленый влажный ветер добрался до нее, и Янка спряталась в шарф по самые уши. Мы идем пешком по пустой улице - я шагаю неторопливыми широкими шагами, а Янка пытается попасть мне в шаг и иногда сбивается. Задумавшись, я по привычке ловлю на ходу ее пальцы, и она, совершенно не обратив на это внимания, перехватывает мою руку поудобнее. Я сбавляю темп и ненароком вдруг приглядываюсь к Рыжику, и теплой волной меня обдает такой знакомой, что я вздрагиваю: у меня есть опасность влюбиться! В самом деле, эта девчонка будит во мне столько нежности и рождает столько улыбок, что хоть диагноз ставь сразу... Усмехаюсь этим своим мыслям и чешу нос: как всегда, когда смущаюсь.
- Ты чего? - Янка оборачивает ко мне мордаху, и я смеюсь:
- Ничего, Янек, мне просто очень хорошо.
- Это хорошо, - удовлетворенно произносит она и сжимает мою ладонь маленькими пальчиками.
- Мы пришли, - останавливаю я ее.

Да... Умничка все-таки моя рыжая соседка. Изумление она стерла со своего лица уже на пятой минуте пребывания здесь. Правда, за эти пять минут я просто заприкалываться успела: Янка крутила во все стороны золотой головкой, провожая взглядом то плотного буча, то очаровательную парочку, то обалденную красавицу, снисходительно дарящую свои взгляды окружающим. Народу, слава Богу, не толпа, а Сашка вместе со мной встала на защиту юного поколения (в мое отсутствие разворачивая особо любопытных). Линочка сияет и цветет, букет от меня приняла с такой трогательной улыбкой, что я записала ее на свой личный счет, хотя это само по себе несколько наивно - стол украшало не менее пяти подобных произведений искусства и природы. Меня успели бегло познакомить с присутствующими, из которых мне запомнилось только двое: хмурый подросток в кожаных штанах и черной майке (так и зовут здесь - Тин, от "тинэйджер", а по имени Валя) и Сашкина сестра - единственная, кроме Янечки, натуралка за столом. Первая, по словам очевидцев, не смотря на нелюдимый вид, отличается склонностью к скандалам, а вторая присутствует только из-за длительных уговоров и дабы проследить за благопристойным поведением младшенькой сестренки. Я попыталась разговорить ее, но мало получилось: видимо, к характерно выглядящим друзьям непутевой сестры она относится с подозрением.
Ну, а пока я пыталась завести новое знакомство, Янку утащили танцевать. Когда - я не поняла, но, потеряв ее возле себя, обнаружила именно на танцполе. Причем с достаточно симпатичной личностью. Ух ты, как меня задело-то, оказывается! Не проявляю внешнего беспокойства, тем более, что рыжее чадо довольно. Сашка с понимающей ухмылкой пихает меня локтем в бок, а я отмахиваюсь: отвали, мол.
- Что, успела найти себе объект внимания? - Сашка сидит рядом, но музыка орет так, что ей приходится орать мне почти в ухо.
- Вроде того. - Я стараюсь много не пить, и потому уже полчаса цежу один стакан пива; разговор дает возможность оторваться от этого неприятного занятия.
- Классная она. Похоже, вкус у тебя неплохой. Только, по-моему, маленькая она. Не боишься, что маменька ее на тебя заявит? - Сашка угорает, а я в ответ, давясь выдохшимся пивом, мотаю головой:
- М-м... не заявит. Она в институте учится, первокурсница, а живет отдельно от родителей.
- А-а... тогда ладно. Гляди, твою первокурсницу танцуют!
Я оборачиваюсь. Под задушевные рулады Шер Янка перемещается по танцполу в объятьях того самого симпатичного дайка. Непроизвольно приподнимаюсь со стула, но сажусь обратно. Рука нашаривает чей-то стакан с пивом и душа с облегчением принимает свежий холодный напиток. Я не могу отвести взгляд: дайк нежно облапил Яночку, она, естественно, разместила свои руки так, как положено в соответствующей ситуации. Время от времени дайк тянется к Янке, она наклоняет рыжую головку и смеется от чего-то, видимо, очень остроумного. Настроение почему-то потихоньку портится у меня. Но вот Янка заметила мой взгляд и спешит уже, наскоро что-то проговорив на ухо своей партнерше, покинуть ее и приблизиться к столику, где возвышается над пустой тарой из-под пива моя недовольная фигура. А фигура моя уже в состоянии, близком к сильно нетрезвому, что вовсе не в моих интересах показывать.
Янка садится рядом, а около себя роняет на стул того самого дайка.
- Лер, познакомься, это Дэни. Она такая классная, ты себе не представляешь! Она здесь постоянный посетитель, обещала меня ознакомить со всеми знаменитостями.
- Ну почему... представить могу. - Сквозь зубы тяну пиво, нервно постукивая пальцами по стакану.
Тут Тин, заметив, видимо, в моем взгляде что-то недовольное, перемещается ко мне поближе и громко вопрошает, решив, видимо, оказать поддержку на всякий случай:
- А почему за нашим столом какие-то сомнительные личности присутствуют? Это не культурно, появляться без приглашения.
- Тин, остынь, все в порядке. - Я останавливаю ее, понимая, что когда мне говорили про скандальность этой девчонки, преувеличили совсем немного. Дайк же, пользуясь временным затишьем, встает и увлекает Рыжую к бару, угощая чем-то разноцветным и немного пенным. Я заставляю себя оторвать взгляд от моей девочки (я аж офигела, когда мне про нее подумалось именно так) и переключаюсь на Тин, которая наполняет в это время не стакан.
- Тин, послушай, а ты Сашку и Лину давно знаешь?
- Ну да. Лет пять уже, не меньше. Санька меня по самбо тренирует. А Линка с ней уже год как живет, клевые они. Только Лина не всегда понимает, что чужое брать нехорошо, в смысле девочек, - Тин гогочет, и я вместе с ней, понимая, что та не хотела никого обидеть. Тинка протягивает мне стакан, и я опустошаю его, напрочь позабыв, что собиралась сегодня не пить. Автоматически оглядываюсь на танцпол и вижу...
Нет, не может быть. Мотаю головой - показалось, наверно. Галлюцинации от духоты.
Дайк целует Рыжую! Она с улыбкой отворачивается, пряча губы, но и не отталкивает это наглое существо.
Тут рядом со мною раздается какой-то не совсем человеческий рык, и я краем глаза вижу, как вперед метнулась какая-то тень. Никто не уйдет от возмездья...И в следующую секунду Тин и этот дайк кубарем катятся по танцполу. Рядом, растерявшись, стоит Янка и, видимо, плохо понимая, что происходит, глядит вокруг, пытаясь отыскать знакомое лицо. Я хватаю ее за руку и вывожу в коридор (так как заняться Тинкой и дайком есть кому) и говорю:
- Быстро ты, однако, в обстановку вклиниваешься... - а грубить я зря, конечно, начала, но мои слова, оказывается, замечены не были.
Она вдруг поднимает на меня глаза - совершенно никакие - и пытается притянуть меня к себе, чтобы поцеловать. Я отпрянула, схватила ее голову двумя руками и повернула к свету: огромные зрачки никак не отреагировали на свет лампы.
- Что с тобой? Что ты принимала???
- Опусти, больно... - захныкала она. Я опомнилась и немного разжала пальцы, закаменевшие на ее висках. Оставаться дальше не имеет смысла.
- Поехали домой, быстро.
Я сгребла ее в охапку, вытащила на улицу, взмахом руки остановила проезжающую мимо легковушку, и она повезла нас прочь от этого злополучного места.

""Хотелось найти спасение от этой ежеминутной боли, но она находит везде. Спасение есть, оно очевидно, несомненно, но только рай сейчас еще более недостижим, чем оно. День и ночь смешались, есть только муть в голове и предательская боль во всем теле...""

- Приехали. Выгружай свою красотку, парень.
Не спорю, сую сотню и волоку домой безмятежно улыбающуюся Янку. Дома она снова пытается пристать ко мне с поцелуями, но я довольно грубо запираю ее в комнате и сама бросаюсь в ванную, засовываю голову под ледяной душ. Не может быть этого, Янечка не наркоманка... не могу поверить. А вдруг это опять... ее работа?
Открываю дверь, коротко выдыхаю и вхожу. Мне просто необходимо все выяснить до конца.
Она сидит прямо на полу и улыбается мне расслабленно, глядя сквозь прищуренные веки. Я осторожно присаживаюсь рядом и спрашиваю:
- Малыш, ты как себя чувствуешь?
Она улыбается еще шире и, прижавшись ко мне, блаженно тянет:
- О-ой, Лерочка... мне так хорошо... я...
- Погоди, Ян. Ты что-то приняла? Скажи честно, я не стану сердиться. Ты только скажи, кто тебе это дал, а?
- Ты что? Я ничего не принимала, я не пила даже почти. Только пиво с тобой. Ах, да... Еще Дэни мне коктейль предложила... Супер просто... так мне здорово после него...
Понятно. Эта идиотка дайк подсыпала что-то в стакан, чтобы было легче развести милую девочку. Надеюсь, Тин этого урода отделать успела как следует. Скорее всего, это кокаин, потому что все остальное действует иначе, а это значит, что бедная Яночка скоро начнет отходить, и ей это очень не понравится, поскольку отходняки после кокаина достаточно тяжелые... Я укладываю ее на диван, нежно укрываю:
- Янёчек, постарайся уснуть, а? Тебе подсыпали наркотик, тебе надо поспать.
- Лера, ты знаешь... ты мне очень нравишься. Я раньше боялась в это поверить, но теперь не боюсь, потому что таких, как ты, много, нормальные люди, ничего такого... ты так мне нравишься...
- Ян, замолчи, я прошу тебя. Это все кокаин. Спи.
Нет, не могу больше. Просто душа перевернулась, как она это сказала. Но это ведь не она, это отрава за нее говорит... А как сердце у меня стукнуло... Нет, не могу. В душ снова, а потом спать. Хоть я и протрезвела прилично от всей этой суеты, с ног все равно валюсь.
После душа стало легче. Надеюсь, она уже уснула. Я осторожно, стараясь ничего не задеть, прошла в комнату. Янка спит, свернувшись клубочком, прямо в одежде - словно и не учили ее никогда раздеваться перед сном. Я выпутываю ее из маечки и штанов. Она просыпается, но я снова убаюкиваю ее, и мы засыпаем уже вместе. А я не могу отделаться от беспокойства - вдруг это все-таки подстроено... Я не могу подвергать Рыжика опасности. Тем более... тем более, что Янка почему-то заняла в моем сердце гораздо больше места, чем я предполагала. Наверное, я умудрилась влюбиться... Так, спать. А то мысли меня в такие дебри заведут, что МЧС не отыщет...

Утром я проснулась оттого, что Янка пытается выбраться из постели, не потревожив меня. Заметив, что я проснулась, она смутилась, но все-таки выдавила из себя "Доброе утро".
- У тебя нет ничего от головы? Я паршиво себя чувствую... - она глядела на меня припухшими глазами, и брови ее едва заметно подрагивали, выдавая напряжение и, возможно, неслабую головную боль.
- Горе ты мое... ты хоть помнишь, что вчера произошло?
- Местами. Мне наркоту подсыпали, да?
- Нда... Ничего страшного. Попьем кофе, и все пройдет. - Мне очень интересно, помнит ли то, что мне говорила, но спросить я не решилась. Я просто заварила кофе и распечатала сигареты. Бедолага, тяжко ей после этого отходить. Она сидит, спрятав глаза в кружку. У меня складывается такое ощущение, что ей стыдно.
- Эй... малыш. Ты не сделала ничего плохого, ты ведь не виновата во всем этом. К тому же ты не помнишь половину...
- Лер, я помню все. - она подняла глаза и направила свой взгляд на меня - чистый и ясный, как росой омытый.
- Все?
- Да. Я помню все, что я делала, что говорила, что думала. И то, что я сказала тебе - это не пьяный бред. Это правда...
Секунду я в растерянности усваиваю ее слова. Потом, испугавшись паузы, встала и подошла к ней. Она прислонилась ко мне лбом и прошептала почти беззвучно:
- Я даже не все сказала, что хотела. На самом деле ты - главный человек в моей жизни. Ты появилась здесь - и мне стало радостно, спокойно, я стала рваться домой, чтобы поскорее увидеть тебя, я не могу, когда ты на меня сердишься... Не сердись, ладно? Просто я тебя люблю.
Все. Я забыла, как дышать. Захотелось заорать от радости во всю глотку, но я лишь прижала ее голову к себе и запутала пальцы в золоте ее волос. А разум просыпается, как всегда, некстати, и, вместо того, чтобы просто продолжать радоваться, я осторожно спрашиваю:
- Яночка...ты уверена? Мне кажется, это все может быть впечатлением после...клуба. Не делай таких поспешных выводов, тем более, что вчера...
Она не дает мне договорить и отвечает - яростно, словно самое дорогое защищает:
- Нет, нет! Я это почти сразу знала, как только поняла себя, я просто боялась, потому что это непривычно. И потому что боялась, что не нужна я тебе окажусь...Хотя, может это так и есть, но мне теперь не страшно. Ты только рядом будь, ладно?
Нет, даже ответить ничего толком не могу... Я уже совсем забыла, что умею быть счастливой. Молчу и боюсь пошевелиться. Я верю, конечно верю, потому что не могу не верить, потому что во всей цепочке дурацких событий, которые и составляют мою жизнь, наконец-то произошел разрыв. И появилась реальная надежда на то, что я смогу все-таки избавиться от наваждения, которое меня преследует.
Вспомнив про преследование, я опять помрачнела. Янка почувствовала это и подняла на меня взгляд:
- Что случилось? Я тебя расстроила? - Тут же в глазах ее вспыхнуло почти отчаяние, и я рассмеялась, спеша успокоить:
- Ну что ты, Малыш! Ты не можешь меня расстроить. Тут дело немножко в другом. - И я, посерьезнев, продолжаю: - Я вот о чем. Понимаешь, я сейчас подвергаю тебя некоторой опасности. Ты не знаешь... Я тебе рассказала про то, что я наркоманка...
- Бывшая. - Уточнила Янка.
- Неважно. Я не только же из-за этого уехала, это меньшая часть проблем, я еще и сбежать попыталась от...
- И это я поняла. Письма, фотки и все такое.
- Да... так вот, она меня вернуть пытается. Всеми доступными ей способами. Найдет, появится опять, или людей каких подошлет, а то не дай бог про тебя узнает и навредить попытается. Проще всего ей, конечно, опять травиться меня заставить, а у нее денег немерено, я тогда точно никуда от нее не денусь. Только я лучше воровать стану или на дороге грабить, чем ее деньги возьму.
- Но ты же не станешь... Дальше.
- Она может попытаться тебя достать. - Я села на пол перед ней и положила ей голову на колени.
- Лер, ладно! Она где, и мы где. Ты все про этот случай с коктейлем? Брось, это на каждом шагу бывает. Ну, нарвалась на дуру какую-то, сама и погорела на этом. Не развивай в себе паранойю. Эта твоя здесь наверняка ни при чем. - Янка села рядом и обняла меня. Я чуть вздрогнула - не привыкла находиться так близко к ней. Вообще я дерганная прямо стала, так нельзя, надо в руки себя брать уже. Она улыбнулась на это, а потом поймала мою руку и приложила пальцами к своим губам - горячим, чуть дрожащим. Ну, блин! Издевается, что ли? Ладно, я крепкая.
Достаю сигареты, закуриваю и протягиваю ей. Янка мотает головой - не может пока после вчерашнего. Она срывается и бежит к затрезвонившему телефону, пока я перевариваю все, что она мне сказала. Какой все-таки кайф - первая сигарета с утра с кружечкой кофе. Тем более, с такими новостями. Извиняйте, пану, но я честно пыталась вразумить Рыжую на тему меня. Так что я пока обмозговываю все ею сказанное.
Янка вернулась на кухню и, ласково потрепав меня по затылку, сказала:
- Иди. Там тебя просят к телефону.
Поднимаюсь, счастливая, иду по коридору, в голове румба или самба крутится. Горы и реки нипочем...
- Слушаю!
- Ну наконец-то ты мне снова радуешься...
Я швыряю трубку, словно вместо нее схватила змею. В голове сразу зашумело, как будто я стою под железнодорожным мостом, когда по нему несется товарняк. Телефон зазвонил снова. Не брать? Ни слова не говорить ей, и не слышать ненавистный голос. Нет. Нельзя не брать, выйдет Янка и ответит на звонок.
- Да.
- Видимо, ты это не мне обрадовалась, а я-то уж подумала... Не соскучилась, значит? А я вот - очень. Вот, позвонить решила, как дела спросить. Знаешь, а мне знакомые рассказали, что тебя видели. Не травишься, пиво пьешь. С девочками дружишь. Симпатичными такими, рыженькими...
- Это ты, сука? Это ты сделала?! - Я впилась себе зубами в ладонь, чтобы не заорать. Она немного удивленно ответила:
- Фу, что за выражения! Поаккуратней с речью, милая. Что-то случилось? Что ж, я очень рада, хотя ничего не предпринимала пока... почти. Чао, детка. До встречи.
- Стой!!! - Опоздала, уже торопятся гудки. Проклятье. До какой встречи? До какой же встречи, черт побери? Сил моих нету больше. Ну почему она не успокоится? Она что, мысленно меня контролирует? Как она умудряется появляться в такие моменты?
Я вернулась на кухню, выглотала махом стакан воды и села на табурет, никак не справляясь с дрожью в коленях.

""Уже почти что все равно. Плевать, кто там ждет в комнате для свиданий, лишь бы сигарет принесли. Закрывается дверь, и сердобольный санитар, секунду подумав, протягивает недокуренную "Балканскую звезду". После недели взаперти ощущение времени потеряно полностью, и желание выйти отсюда кажется безнадежным. А она - проходит, садится на стул - как всегда, чуть лениво оглядываясь, словно ей скучно - разглядывает меня в упор. И даже сейчас меня пробивает сквозь больной пофигизм ее присутствие. Я прячу глаза, чувствуя ее власть. Не от наркоты, а от нее меня лечить надо. Она швыряет мне блок сигарет и, задев меня плечом, уходит. Вернувшись в каморку, нахожу внутри грамм дряни с баяном. Обкалываюсь до одури, но заметили все только на третий день...""

Я не сразу даже реагирую на янькин голос - он доносится откуда-то издалека. Наверное, я ее напугала, потому что просидела без движения где-то минут десять.
- Ну пожалуйста, скажи!
- Что?... - Я поднимаю к ней лицо, и она отпрянула от меня, но тут же схватила меня за руки и встряхнула, видя, что я все еще где-то далеко.
- Что произошло? Это она звонила?
Я просто киваю, потом встаю, не говоря ни слова, обуваюсь, накидываю куртку и ухожу, не оборачиваясь на Янькины оклики. Мне надо взять себя в руки, надо взять себя в руки, надо взять... "Надо взять". Это нарковское выражение. Тьфу! Вся башка забита этими мыслями. Мыслями, от которых я почти избавилась здесь. Столько сил убито, и при каждой спорной ситуации все возвращается вновь, словно только вчера я покинула стены реабилитационного центра. И как ведь сильно я привыкла к ней - к наваждению, к страху своему. Я связана. Даже здесь, в двух тысячах километров от проклятого города. Я прошла реабилитацию от наркотиков. Кто бы мне прописал реабилитацию от нее!!! Есть Янка. Солнышко, Малыш, Рыжик. Но я слишком боюсь ее всем этим покалечить, потому как люблю, наверно. Невероятно, но я на это все еще способна. Чем я люблю? Всю мою душу страх заменил.
Это все - да, но куда я иду? Пока думала, забрела черт-те куда. Какой-то переулок, вокруг - ни души, только в конце разбитой дороги, ведущей, видимо, куда-то к проходным дворам, маячат несколько силуэтов. Похожу поближе, чтобы выяснить дорогу к метро. Но тут с другой стороны переулка вырисовывается ментовская машина, и народ бросается врассыпную. В голове сразу стало горячо, заметались мысли: как отмазаться? Но, поняв глупость своего положения, я рассмеялась - я же ничего не сделала противозаконного, что это я отмазываться буду. К тому же, я слишком далеко от них была. Поэтому подхожу к расстроенному молодому сержантику и спрашиваю:
- Извините, Вы не подскажете, как мне к метро попасть?
Он с недовольной миной оглянулся и тут же в ответ хмуро произнес:
- Документы предъявите.
Я достала паспорт, временную прописку и протянула с улыбкой ему. Он долго вглядывался в прописку, потом спросил:
- Что здесь делаем?
- Я знакомлюсь с городом, я приехала сюда с неделю где-то назад. Свернула не туда и, к сожалению, перестала ориентироваться.
- Руки покажите.
- Зачем? - Знаю, зачем, сколько уже так спрашивали меня за мою жизнь, но вида не подаю, тоже уже отработанное.
- Зачем, зачем... Наркоманов ловим. Проверить требуется. На предмет наличия.
- Пожалуйста. - Закатываю рукава. Дороги на руках у меня почти прошли уже, осталось только несколько точек, но и на те у меня отмазка имеется.
- Это что? Та-ак...- Дурачок, обрадовался. Я невозмутимо достаю из кармана справку - на гербовой бумаге, с печатями и вензелями докторов. Протягиваю ему и поясняю:
- Это я в больнице лежала, под машину попала. Там все написано: мне две недели системы ставили. Но если я вызываю у вас сомнения, я могу пройти с вами, можно позвонить в самарскую городскую клиническую больницу...
- Ладно, ладно, идите. Свободны. - Он возвращает мне документы и отмахивается от меня, садясь в машину - вали, мол, отсюда нафиг. А я останавливаю его вопросом:
- Так как все-таки до метро добраться?
- По переулку прямо, потом направо. - Машина пятится и выезжает из переулка. А я, усмехаясь закуриваю. Лохи. По переулку, так по переулку. Вставляю зажигалку в пачку и топаю в указанном направлении.
А черт! Засунула пачку мимо кармана, и та глухо щелкнула по асфальту. Я наклонилась за ней и замерла в оцепенении.
Чек.
Маленький аккуратный чек, свернутый из сигаретной фольги. Полсантиметра на полтора. Яркая точка на грязном асфальте. Маленький аккуратный блестящий чек, или просто в задумчивости сложенный прямоугольник. Кто-то, увидев ментов, его "скинул", либо это пустая бумажка.
Подняла.
Так чек или нет?
Выкинуть бы, даже не думать об этой заразе, но ведь любопытство - не порок... сую в карман, аккуратно его застегиваю и шагаю по указанному маршруту к метро.
Прошлялась таким образом около двух часов. Свежий воздух благотворно как будто повлиял на замученные мозги. Пора и домой возвращаться. Ну, а дома уже кое-что происходило: на кухне сидели Яна и Максим. У Макса лицо совершенно безмятежное, а Янка в явном смущении. Увидев меня, она дернулась было встать, но, покосившись на Макса, осталась сидеть у него на коленях. Меня кольнуло недовольство, но внешне я стою - сама невозмутимость.
- Здравствуйте, Лера. Мы, кажется, знакомы уже, но при каких-то странных обстоятельствах. Я надеюсь, вы не в обиде на меня? - Макс широко осклабился во все тридцать два. Я мило улыбнулась ему в ответ:
- Что вы, что вы. Это, наверное, у вас обо мне сложилось не самое лучшее впечатление. - Боже, я прямо сама галантность.
Он меня заверил, что все просто великолепно, и я, не посмотрев в сторону Янки, удалилась к себе.
Чувствуя, как во мне растет раздражение, я попыталась успокоиться посредством первой попавшейся книжонки. Мне показалось, что Янка сейчас зайдет поговорить, но я ошиблась - минут сорок я просидела в гордом одиночестве. Один и тот же лист я, матерясь про себя, пробегала глазами раз по пять, по шесть, не в силах заставить свои мысли перестать метаться. Потом хлопнула входная дверь, и только после этого янкина голова появилась из-за приоткрытой двери.
- Можно?
Я обернулась:
- С каких это пор ты спрашиваешь разрешения войти?
- Ну... ты занята...
- Я перелистываю книгу, чтобы уж совсем не маяться от безделья. Что, с Максимом помирились? - Видимо, я не удержалась и все-таки добавила немного яда в голос, потому что Янка сразу потупилась в пол, как нашкодивший первоклассник.
- Лер...я...знаешь, я все ему сказать хотела. А он пришел такой радостный, извинялся долго за свое поведение, говорил, что долго думал, что любит, и что без меня не представляет... что не будет никогда ни к чему принуждать... Что все будет по-другому, не так, как раньше... Я не смогла его обидеть, понимаешь?...
Я почти перебила ее:
- Ян, ну что ты оправдываешься? Я разве требую оправданий? Ну это же твоя жизнь, ты сама все вольна выбирать. Наоборот, для тебя это намного лучше. Я - человек непостоянный и безответственный, к тому же к алкоголю неравнодушный, да еще тут всякие личности темные достают. Не чувствуй за собой вины, ее нет. Ничего страшного. Вы с ним давно встречаетесь?
- Год почти.
Нет, не убедила я ее в своей безмятежности - расстроилась она еще больше. Почти слезы в глазах, но силится удержаться, губу нижнюю прикусила, брови свела. Шумно дышит через нос и разрывается - то ли за дверь выбежать, то ли ко мне подойти. Не могу так оставить ее мучаться. Подхожу к ней сама, обнимаю осторожно и прижимаю к себе, не боясь опять нарваться на настороженность. Она меня обхватывает и, прильнув, судорожно вздыхает.
- Янька, ну ты чего? Хорошо все. Я, думаешь, не понимаю? Знаю, что трудно тебе, ты запуталась, ну так дай себе время хоть что-то понять! Не усложняй, и я не буду, я меньше всего хотела бы, чтобы ты из-за подобной ерунды переживала.
- Правда? - В голосе некоторое облегчение. Неправда, конечно. Я-то уже поверила в сказку, что меня - раз и полюбили, но мне не привыкать к одностороннему движению. Наверно, справлюсь. Вот только ощущение у меня, что из-под ног последнюю опору вышибли. Не вовремя. Ох, как не вовремя.
- Правда. Я в ванную пойду, не скучай.
Вот, блин, я расстроилась, даже куртку не сняла. Так и просидела в ней с книжкой. Теперь понятно, почему Янка не очень поверила в мое спокойствие. Неторопливо раздеваюсь и вдруг вспоминаю (как электрошоком по мозгам).
Чек.
Посмотреть, что ли, что там? Простое любопытство, это ничего не значит. Как ничего не значит и содержание чека. Но... чувствую уже, что меня больше расстроит, если там просто бумажка. Вылавливаю привычными пальцами его из кармана. Что-то слишком плотно, мне кажется. Наверно, просто целая свернутая фольга. Разглядываю в нерешительности, потом осторожненько разворачиваю.
Темнеет в глазах.
Порошок. Желтоватый такой, с кропалями. "Может, бутор", - пронеслось в голове. Несколько резких вдохов-выдохов, чтобы успокоить взбесившееся сердце. Осторожно облизываю кончик мизинца, макаю и на язык - и знакомая горечь вызывает приступ тошноты. Черт. Черт, черт, черт... В голове тысяча молний, мысленно уже пройден путь до ближайшей аптеки, уже автоматически придумывается отмазка...Нет.
Заворачиваю и бросаю в угол, в мусорку. Лезу в ванную, лью воду погорячее, засыпаю, разморившись. Снится что-то мутное, неопределенное, хочу проснуться, но не получается.
Очнулась оттого, что окунулась с головой. В панике выскочила из воды, как ошпаренная, быстро вытерлась, напялила шмотки и вышла из ванной комнаты. А в голове - отпечаток сна.

"" "Ты же не привыкла еще, правда? Тогда можно..." - Она обворожительно улыбается и протягивает уже готовую к работе машинку. Взгляд добрый и успокаивающий, и мозг намеренно игнорирует едва заметную искорку превосходства в ее взгляде. "Я не знаю, стоит ли это делать...я сегодня утром неважно себя чувствовала..." "Ничего, зато сейчас будет очень хорошо..." ""

Янки нигде в квартире нет. Наверно, за хлебом убежала, или еще что. Она же не обязана мне докладываться, так? Знаю это, а самой обидно, что все не так. Чаю согреть, или еды какой поискать, что ли пока... И еще этот чек... Ну, хватит о всякой ерунде думать.
На столе лежит какая-то записка. Подхожу ближе - телеграмма на мое имя - "молния", такая за два часа доходит. Жуткое предчувствие. Холодный пот и кипяток в голове. Вскрываю телеграмму - внутри два слова: "До встречи". Как короткий резаный удар в челюсть, от которого отключается сознание. Меня зашатало.
Минуту, наверно, до меня доходил смысл этих слов. Потом...

Потом я пошла на кухню, выпотрошила соседскую аптечку, аккуратно все сложила на место. Нашла крышечку из-под лимонада, налила в нее кипяченой воды и направилась обратно в ванную. Плотно прикрыла за собой дверь, задвинула щеколду. Высыпала мусор на пол, отыскала мятый блестящий прямоугольник. Примерно треть содержимого высыпала в крышечку, помешала спичкой. Разорвала герметичную упаковку "двушки", пожалела, что это не "инсулинка". От сигаретного фильтра оторвала кусочек, набрала сквозь него раствор. Села на пол, сняла ремень. Затянула на предплечье петлей, конец ремня прижала ногой. Сжала кулак, напрягла руку. Вздрогнула от укола, втянула контроль. Повела поршенек, и вены мои закипели.

Очнулась оттого, что обожгла пальцы дотлевающей сигаретой. Поднялась, открыла холодную воду, сунула туда руку. Мыслей в голове почти не наблюдалось, просто как-то лениво подумалось, что первый раунд окончательно проигран. Как легко сразу стало, когда знакомая отрава по мне растеклась. Ладно, один раз - это еще не полное поражение. Хотя я не удивилась бы, если чек подбросили. Я скоро поверю в ее просто сверхъестественные способности. Нет, наверно это дьявольское совпадение, не больше.
Гляжу в зеркало - и аж передернуло от отвращения. Нет, ничего страшного я там не увидела, все, как обычно в таком состоянии: сразу обозначились коричневые круги под глазами, отрешенный равнодушный взгляд, и сквозь карюю муть глаз - только мне различимые иголочки зрачков. Давненько я этого не наблюдала. И не ощущала такого всепоглощающего пофигизма. Сразу нереальными сделались все события за последнее время, страх перед прошлым и будущим, даже опустошенность от янькиных слов куда-то делась. Вот так - раз, и все просто-просто...
- Лерка... Ты в порядке? Что-то ты долго там...Ты же выходила? -Янка стоит, видимо, под дверью, голос совсем рядом слышится.
- Да, Янечка, все хорошо. Не беспокойся. - Черт, и голос... Хрип обдолбанного подростка. Так... Уничтожить все следы преступления. Чек аккуратно леплю на жвачку под ванну - на всякий случай. Всякий... Еще один взгляд в зеркало - и выхожу, стараясь придать своему лицу очень осмысленное выражение.
Янка стоит прямо под дверью и глядит в упор - словно пытаясь что-то разглядеть такое... Да нет, это просто меня дергать начинает, во всем подозрительное нахожу теперь. Но Янечка хмурится, приглядываясь, и спрашивает:
- Ты неважно чувствуешь себя? Я сейчас анальгин найду. Иди, приляг у себя, я быстро.
Она делает движение уйти, но я ловлю ее за рукав :
- Не надо, Ян. Я просто полежу так. Не беспокой меня, ладно? И к телефону не зови, я посплю.
Осторожно обхожу ее и продвигаюсь в свою комнату. Чувствую, что Янка пристально смотрит мне в спину.
- Лера?
Оглядываюсь и стараюсь улыбнуться, как ни в чем не бывало. Она опять пристально смотрит, и вот-вот что-то разглядит...
- Что, Ян?
- Нет... ничего. Отдыхай.

Не знаю, сколько времени я провалялась без движения, в полусознании, в полубреду. Мысли материальны как галлюцинации, по телу вместо крови течет медленно жидкое стекло. Я валялась, замирая минут на сорок, на час, потому что любое движение могло привести к приступу рвоты - знакомый всем наркам косяк употребления геры. Янка выполнила мою просьбу и не беспокоила меня. Дважды я слышала телефон, и дважды янькин голос за дверью отказывал собеседнику в моем обществе. Милый, милый малыш... Она проявляет обо мне трогательную заботу, не зная, что я ее уже предала. Нет, конечно, не ее, а себя я предала, но это практически одно и то же, потому что кроме нее у меня не осталось никого, даже себя самой.
А отрава уже потихоньку покидает мое тело. Первая одурь прошла, и теперь я уже просто расслаблена и спокойна, а потому оставляю свое ложе, дабы не вызывать подозрения. Поиски Янки оказались недолгими.
Янка сидит у себя в комнате и, положив на коленки планшет, что-то рисует: карандашик летает в тонких пальчиках, и видно, что мучает Янку неуверенность, словно линию не туда ведет. Любуюсь пару минут золотой головкой, склоненной над работой - она даже кончик языка от старания чуть высовывает. Заметив меня, Янечка торопливо накрывает планшет чистым листом и говорит:
- Ты как вошла сюда? Я даже не услышала. Тебе получше?
- Да, малыш, спасибо. - Она опять пытается что-то разглядеть в моем лице, но легонько вскидывает рыжие кудри, словно стряхивая наваждение, и произносит - не сразу, а как что-то обдуманное, такое, на что надо решиться:
- Лера... мне поговорить с тобой надо. Давай у тебя посидим? Не так что-то, я это чувствую. И меня это пугает.
- Ну что ты, Янечка, что может быть не так?
- Пойдем...
Завалились мы вдвоем на диван, точнее - это я завалилась, а Янка присела с краешку, сидит и на меня не смотрит. Долго собирается с мыслями, несколько раз воздух в легкие набирает, чтоб сказать что-то, но каждый раз задерживает дыхание, чтобы начать и, упустив секунду, огорченно вздыхает, видимо, от собственной нерешительности.
- Ну ты чего, Рыжик? - Впервые называю так ее, забывшись, вслух. Она резко оглядывается, но вновь прячет глаза. Я уже начинаю беспокоиться, пауза скоро перейдет границы, которые можно преодолеть, но она говорит:
- Как-то все странно получается...Наверное, я не права, что так поступила. Ты сразу какая-то другая стала. Как будто ничего и не было. Словно разом - просто знакомые, и ничего больше. А ведь было...Я понимаю, я странно поступаю, то одно, то другое... Конечно, к Максу я привыкла уже давно, и поначалу согласилась, но не хочу я так...
- Ян...
- Погоди. Не хочу я мучаться, и тебя путать не хочу. Скажи мне, я нужна тебе? - Она резко обернулась и поймала мой взгляд, смотрит пристально, словно всю меня до дна прочитать хочет. Впервые в меня устремляется такой взгляд. Я говорю предельно осторожно:
- Янечка, тебе нормально подумать надо, не решай ничего сгоряча...
- Ты ответь, нужна или нет? Мне надо это знать, ты пойми... Я запуталась, но я справлюсь. Если только ты рядом будешь. Лер?
Во мне взрывается атомная бомба, начиненная одновременно облегчением и проклятьями на собственную голову. Боже мой, Боже мой, какой же я идиот! Придумать очередную трагедию, лишь бы отмазку для себя слепить - да, это в моем стиле. И сразу перед глазами проносится все, так перед смертью бывает, говорят.
- Янечек, послушай. В твоей жизни может еще многое перемениться, и я знаю, что претендовать на твое внимание я не смогу никогда, только если ты мне сама его подаришь. Но отказываться, когда все так само происходит, я не могу. Ты мне нужна. Но только тебе что-то решать. Не мне. - Почему так трудно говорить?
Я не заметила, как она оказалась так близко, что только голову поверни - и мы лицом к лицу. Я не гляжу на нее, но ощущаю щекой ее тепло.
- Тогда... тогда и думать нечего. Я решила.
Она осторожно, но настойчиво развернула меня к себе. Я знала, что сейчас произойдет, но все равно вздрогнула от прикосновения ее губ. Все словно взорвалось и исчезло вокруг, не осталось ничего, кроме счастливой меня и Янки. У меня ощущение появилось, что я это не я, а нежность в чистом виде, а жизнь моя передо мной, она - вот, в руках моих. И не хотелось совсем, чтобы это кончилось, но всему предел есть, потому что - либо остановиться сейчас, либо я за себя не отвечаю...
Янка отняла губы от моих, коротенько и решительно вздохнула и, уперевшись лбом мне в лоб, с лукавой улыбкой заглянула мне в глаза.
Я отпрянула, словно меня ударили. Мысль о собственных, конечно, не пришедших в норму, зрачках, проколола мозг и заставила отшатнуться. Но, чтобы подозрений не вызвать, я крепко обняла Янечку, проклиная себя за дурость свою. А Янка положила мне голову на плечо, и я не услышала - угадала: "Я тебя люблю...". Не за что ведь, совсем не за что, блин!
- Я... знаешь, я тоже.
Еще секунду наслаждаюсь ее близостью, но, мельком глянув на часы, примечаю:
- Однако поздно уже. Спать не хочешь? - Только от света избавиться, чтобы не дергаться больше от страха быть запаленной. Сколько сил это отнимает, с ума сойти.
- Ага, хочу. Я... где лягу?
- Да где хочешь. - Янка просияла и, исчезнув, появилась с подушкой в руках. Я расхохоталась, и, просмеявшись, ответила:
- Только я чур у стенки.
Как только погас свет, я почувствовала такую расслабуху и спокойствие, что глаза сами закрылись. Сразу голову обложило чем-то теплым и плотным, звуки отдалились, и я ловлю только сладко-тягучие ощущения в мышцах и суставах. Все медленно и спокойно, все плывет мягко мимо. И уже почти заснула я, как почувствовала прикосновения губами к плечам и шее - робкие, но настойчивые. Сон сразу как рукой сняло. Лежу и шевельнуться боюсь, не спугнуть бы. А губы у Янечки горячие, нежные, и не могу я себя сдержать, разворачиваюсь к ней, и руки сами знают, что делать. А в голове крутится только одно: "Пусть все будет хорошо, я буду очень осторожна, пусть только все будет хорошо..." И мы потеряли рассудок до утра почти до самого, пока, наконец, Янка, умаявшись, не заснула у меня на плече, счастливая. Я же посмеивалась про себя, представляя со стороны свою рожу, когда, едва отдышавшись, слышала: "Хочу еще..." Не помню, чтобы со мной подобное происходило. А рядом спит Янка. Маленький смелый человечек, который меня любит. И которого люблю я.

Утром проснулись мы довольно поздно, так как в воскресенье вставать рано просто смысла нет, да мы бы и не смогли раньше проснуться, после того-то что было... Меня немного потрясывало, давление было явно не как у космонавта, сердце - как испорченная швейная машинка, и я сначала не могла смекнуть, по какой причине, но потом вспомнила и помрачнела. Такого нельзя больше допускать. "Хоть один раз - не пидарас", но теперь надо держаться вдвойне, чтобы маленького Рыжика не подвести.
А Янка тем временем уже стоит одетая посреди комнаты.
- Валерка, мне надо карандашей пойти купить, у меня все сточились. Если мне звонить будут - я скоро приду.
- Ладно, только побыстрее. Только молока еще возьми и колбасы, что ли. Есть хочу - умираю...
- Ага! Я побежала. - И выпархивает, благо, что на улице не очень холодно, в легкой курточке. А я пока занимаюсь всякими мелкими делами, которыми надо хоть когда-то заниматься - например, стирка и уборка. Обычно я отлыниваю, как могу, от этого нудного занятия, но здесь мне это даже доставляет некоторое удовольствие, ведь это м о й дом. И кому же, как не мне, здесь всем этим заниматься.
Телефонный звонок застигает меня где-то между входной дверью и мусорным контейнером, и я, бросив ведро там, где была, ломлюсь обратно в квартиру, чтобы успеть. И хватаю трубку, хотя на секунду, как вспышка, в башке высветилось: "а вдруг она?":
- Слушаю вас.
Мгновение тишины, только мое сбитое дыхание в молчании эфира. Мурашки по коже мгновенно выстрелили и пропали. Потом не очень уверенный голос вопрошает:
- Алло, а Яну позовите к телефону, пожалуйста.
- Во-первых, здравствуйте. Во вторых - представьтесь, будьте добры.
- Ой. Здрасьте. Я Янкина одноклассница, Катя. Она дома? - Голос на том конце провода низкий, как у подростков в период его ломки. Невнятная догадка зарождается в моей мутной голове.
- Возможно, Катя, вы оговорились? Вы - одногруппница?
- Какая еще... в одном классе с ней учимся. Так дома она, нет?
- Что? А, нет ее. Я передам, она перезвонит. Всего доброго.
Кладу трубку и молчу. Потом со всей дури хлопаю себя кулаком по лбу. Обманула-таки! Значит, никакого первого курса. Значит, школа. Не сказать, что это все подряд меняет, но... легкий и ничего не значащий в иных ситуациях обман здесь может немного испортить ситуацию. Например, если ее родственнички решат за честь юной дочери постоять. Что же это такое получается, а? Ну решительно все у меня не слава богу. Никак по-хорошему не получается.
Возвращаюсь к своим баранам, то есть к брошенному на лестничной клетке ведру. Успеваю уже почти закончить искоренение беспорядка в пределах своего жилища, когда малолетнее сокровище приходит с полным пакетом еды и пачкой карандашей в кулаке. Не знаю даже, как начать разговор, но тут тема подворачивается сама: Янка садится за планшет. Пока она его перетянула заново (спрятав прежний набросок), я добила бедлам во всех доступных местах и уселась напротив рыжей обманщицы.
Она сосредоточенно водит карандашом по бумаге, быстро стирая и заново проводя - что она там рисует мне не видно, мне важно, чтобы я видела ее лицо. Славную мордаху рыжего беса старшего школьного возраста. Некоторое время я молчу, а потом осторожно завожу разговор:
- Это ты к какому предмету готовишься?
- Рисунок у меня, сейчас архитектуру рисуем.
- А не сложно тебе учиться? Ведь зачетная неделя скоро, а там - сессия недалеко. Ты лекции не пропускаешь? Семинары там...
- Не-а. Просто нас не очень пока напрягают. Первый курс, кому мы нужны особо... Ничего так, весело. А до зачетов еще пока очень далеко...
- Не меньше года, правда? - ну конечно, я не могу просто так разговор начать, дурацкая любовь к театральности.
Она резко подняла глаза и тут же их опустила. Карандаш почти перестал шелестеть на бумаге, а щеки у Рыжика стали пунцовыми. Но она постаралась справиться с собой, голову все же подняла и спросила с вызовом, видимо, надеясь в душе, что я просто беру ее на понт:
- В смысле? - Да, просто сама невинность...
- Яна, брось отпираться. Смысла нет, только заврешься еще больше. Зачем ты меня обманула? Ведь подобная ситуация все равно бы возникла. Что с того, что я считал бы тебя на какой-то год младше? Ты бы хоть подружек предупредила бы. Звонила Катя, мы с ней мило побеседовали... перезвони ей.
Я встала и вышла из комнаты, не заботясь больше о сценическом эффекте мною сказанного. В самом деле, у меня есть некоторые моральные принципы, и в этом вопросе меня обманывать не надо. У себя я упала на диванчик, пытаясь задремать, так как со вчерашнего мне было не очень хорошо. Так и лежала бы, без мысли и движения, если бы чадо, совестью измученное, раскаиваться не пришло. Янка села на пол, рядом с диваном прямо, помолчала (у меня глаза закрыты, я и не вижу, что она делает, только по слуху ориентируюсь), потом начала:
- Ты не сердись на меня, ладно? У меня так не нарочно получилось... Ну или почти не нарочно. Я сначала просто пошутила, чтобы постарше казаться, да и интересно было потусоваться, у меня же вокруг ровесники одни, а ты взрослее, хотела, чтобы ты ко мне не как к школьнице относилась, а потом, когда поняла я, что люблю тебя... Я испугалась, что ты от меня уйдешь... из-за возраста и вообще...
- Меня не возраст твой смущает, по барабану мне сколько тебе лет. Ты пойми, просто врать не надо было. Ну подумай, сколько времени прошло...
- А кто врал, кто? Я тебе ни слова неправды не сказала. Я сказала, что мне девятнадцать будет, так будет же, ну и что, что не в этом году... а поступить я и правда поступила, по результатам художки, у института контракт с нашей школой... Эй, ты чего?
Я валяюсь по дивану и угораю. Дело не в том, что это все смешно, а в том, что она все это совершенно искренне говорит! Вот чистая душа... Прохохотавшись, я облапила Янку и повалила на диван, стала мутузить, щекотать и зацеловывать. Она с визгом отбивается, пытается меня щекотать в ответ, в конце концов я умудряюсь завернуть ей руки назад, перехватить их в одну свою, и, совершая свободные прогулки второй рукой по ее прекрасному телу, поцеловать ее так, что она на второй секунде уже забыла, что можно отбиваться. И уже совсем мы было увлеклись этим занятием, Янечка уже без маечки осталась, как вдруг над головой раздалось:
- Ни фига... - Опаньки.
Янка отпрянула и спряталась за мою спину, а я постаралась сообразить, что происходит, поскольку когда я подобными занятиями увлекаюсь, соображаю я крайне туго. Хотя врубилась я все достаточно быстро: перед нами стоял совершенно обескураженный Макс. У него аж рот приоткрылся от изумления. Янка, не зная куда деваться от смущения, проговорила:
- Максим...я поговорить с тобой хотела...
Но Максим, кажется, ее и не слышал. Он только обалдевши покачал головой, а потом вдруг разразился целой тирадой:
- Вот это ни фига себе! Поправьте меня, если я ошибаюсь! Передо мной две лесбиянки в самом разгаре действия! Нет-нет, не останавливайтесь, не надо обращать на мою скромную особу столь пристального внимания! Вы продолжайте, а я попытаюсь понять, почему моя девушка находится в кровати со своей соседкой. А еще лучше - я попрошу эту соседку объяснить мне ситуацию в приватной беседе... Лера, если я не ошибаюсь? Что, ты, значит, у нас мальчик Валера? Интересно, черт побери, интересно. Только я одного не могу понять: Яна, а зачем ты приняла мое предложение? Черт...
Ну почему у обывателей такое примитивное представление о сексуальных меньшинствах? Не понимаю этого решительно.
Он обессилено отвернулся, вероятно, поняв глупость ситуации. А Янка набралась смелости и сказала:
- Макс, я ошиблась, дав тебе надежду на что-то. Мне надо было прямо вчера тебе все сказать, чтобы избежать подобного.... Прости. Я не права была. Я Лерку люблю. Ты сможешь понять, я знаю, ты ведь умный человек...
- Ты... ты променяла меня на... а, что с тобой разговаривать...
Он вышел, шарахнув дверью. Я хотела было произнести что-нибудь утешительное Янке, но, обернувшись, обнаружила, что она ничуть не расстроилась, а напротив - лукаво улыбается. Она отыскала маечку (до сих пор она сидела так, как застал нас Макс) и, натягивая ее на себя так резво, что ткань затрещала, усмехнулась:
- Во у него рожа была... дурак самонадеянный! Теперь, конечно, с разговорами приставать станет, да только без толку все это. Я теперь ни за что не передумаю, что бы ни случилось.
- Это ты, Янек, не зарекайся, случиться ведь всякое может в этой жизни... - Вероятно, я несколько помрачнела, потому что Янка обняла меня и сказала тихо, но твердо:
- Ты не знаешь, какая я сильная. Я что угодно вынесу рядом с тобой.
Мы так посидели, помолчали, а потом зазвонил телефон. Янка побежала отвечать. А я из-за двери услышала:
- Папка? Здорово! Ты откуда?.. Какого числа?.. Па-ап... у меня же школа, мне нельзя пропускать... ну па-ап... обязательно сегодня? Я не могу, у меня контрольная по химии... Когда ты в школу позвонить успел? И надолго? Нет, на две недели! Ты в уме? Как хочу так и разговариваю!.. Ну ты что? Ты меня спросить не мог, хочу я или нет? Нет, я никуда не поеду. Не соскучилась! Не могу я никуда ехать, ты пойми! И что мама? Еще приедет... Па-ап... Пока.
Такого расстроенного ребенка я еще не видела. Она еле сдерживает слезы, хмурится и смотрит в окно, чтобы я не видела, что она чуть не плачет. Ладно, может и не из-за чего так расстраиваться. Я подхожу и осторожно обнимаю ее за плечи. Янка, не утирая капель, ползущих по лицу, говорит сквозь зубы, и в голосе сквозит злость и отчаянье:
- Отец сегодня за мной приедет... В Москву мать прилетает из Америки на две недели, меня общаться повезут... Две недели - с ума сойти! Что я столько времени без тебя делать буду!!! Не хочу, не поеду никуда. Пусть приезжает сюда и в гостиницу селится, если пообщаться хочет.
Я оборачиваю ее к себе, ладонью утираю ей слезы и мягко уговариваю, понимая, что мне этого ни капельки не хочется:
- Янка... не говори такого, с родственниками надо общаться, нельзя так... Подумаешь - две недели! Да куда я отсюда денусь... Заодно я и разберусь со всеми проблемами... не расстраивайся, не надо. Как раз проще станет к тому времени все.
Нет смысла рассказывать, с каким настроением Янка уезжала. Как мрачно запихивала в сумку вещи, несколько раз перебирая их заново, как два раза поднималась в квартиру, когда папа ее уже приехал и торопил изо всех сил, потому что не успевают на поезд. Как тот самый папа с подозрительным любопытством приглядывался, когда Янка подходила ко мне ближе, чем на полметра и поднимала печальные глаза к моим, не менее печальным. И как крепко она прижалась ко мне, когда я забросила сумку в багажник машины ее отца. И как внутри у меня все сжалось, когда я глядела вслед "девятке", увозящей мое маленькое чудо прочь.
...

Только я вошла в квартиру, сразу ощутила пустоту - сознание того, что Янечки не будет здесь целых две недели, потихоньку с огромной неохотой укладывается в моей голове. Ключ от комнаты под банкой кофе на кухне, а на моем столе - брошенный планшет с наброском... Две недели, подумать только! Надо привыкать к тишине, к одиноким вечерам и ... рабочему режиму - мне сегодня опять в ночь. Завалюсь-ка пока спать, а то прямо на стойке иначе вырублюсь.

"" - Сон становится явью, или ты приходишь из снов моих, или я во сне живу уже, ненадолго окунаясь в кошмар пробуждения...
- Видишь, все становится проще. Ты избавляешься, ты исцеляешься, и уже недолго осталось тебе ношу свою нести.
- Моя ноша неосязаема, это просто мысли мои, бред мой, и не понимаю я уже, когда брежу в явь, а когда во сне мыслю, не осознавая...
- Не думай об этом... Видишь, уже рассвет, на моей койке первые лучи солнца лежат... Ты где сейчас?
- У стены... - стою и лбом в стену упираюсь, за которой тот, кто не дает моему разуму покинуть тело и впасть в сумасшествие. - Доброго утра...""

Будильник мой биологический скверно работает, как оказалось: почти проспала я выход на работу. На бегу уже собираюсь, мятую башку горстью воды пригладив, и в пятнадцать минут преодолеваю расстояние до клуба. Меня встречает та же мрачная личность, что и в прошлый раз, но теперь пропускает без проблем. Последняя секунда полировки собственной внешности перед зеркалом - и я уже на своем полигоне, среди бутылок и стаканов. Работы поначалу не очень много, потом народ расходится, и уже почти нет времени просто подпирать стойку. Появились Сашка с Линочкой, заказали по текиле, посочувствовали мне по поводу отъезда Янечки и умотали отрываться на танцполе.
Я уже думала совсем поскучать, однако не тут-то было. Вот и развлечение на некоторое время: появляется Дэни, та самая, что мне Янку подпоила. Подходит к стойке, и, не глядя, бросает через плечо:
- Две водки и томатный сок.
Я ухмыляюсь и жду, что будет дальше. Дэни стоит и высматривает кого-то на входе, хмуря недовольно брови. Почувствовав, что пауза между заказом и его выполнением затягивается, она оборачивается и брови ее ползут непроизвольно вверх. Она в изумлении замирает. Я улыбаюсь вежливенько и произношу:
- Простите, вы желаете, чтобы вас обслужили?
- Д-да...
- Секунду... А вы мне рецепт того коктейля не подскажете? Моей девочке он очень понравился... Что в нем такое... бодрящее? - Я полна внимания: ложусь локтями на стойку и вперяю в нее очень заинтересованный взгляд.
Дэни сначала теряется - глаза забегали, пальцы в кулаки сошлись и разжались сразу, но тут она понимает, что я на работе, и оскаливается в издевательской улыбочке:
- А что, Лера, тебя это обидело, что ли? Ну извини... Ты водки-то мне налей, я ведь заказ жду... Чаевые оставить?
- Да, конечно! - Я мило улыбаюсь, а сама под столом давлю на кнопку вызова охраны, поскольку либо я ей соберусь морду бить, либо она сама соберется, да еще и вылетит отсюда, так и не реализовав свои незамысловатые желания. И тут же произношу:
- Что, Дэни, не глядят на тебя трезвые девочки, без отравы и подойти не осмелишься? Ты приходи, я тебя научу, как их без кокса уламывать... Или у тебя без кокса у самой не встает?
Готово - я едва успеваю пригнуться, чтобы кулак не влетел в мою безмятежную физиономию. И тут же клещеобразные лапищи смыкаются на запястьях задетого дайка, и раздается мрачный голос Суоми - вышибалы, что встречает обычно на входе:
- Малыш, береги работников сего заведения от своей необоснованной агрессии. Пять сотен штрафа либо вали отсюда. - вот это по-нашему, коротко и ясно.
- Пусти, черт... - Дэни высвобождает руку и, сначала заносчиво крутанув башкой, все же выхватывает из кармана пятисотенную, почти швыряет ее на стойку:
- Подавитесь.
- И не шали больше, а то настигнет тебя справедливое возмездие. Лерик, это тебе за моральный ущерб. Все, не шуметь, девачки.
Суоми исчезает, а я с дьявольской ухмылкой протягиваю стаканы:
- Ваша водка, мадемуазель...
Она чуть не срывается снова, но потом видит еще не исчезнувшую из поля зрения Суоми и, подавив ругательство, исчезает среди танцующих. Вечер начал просто удаваться. Меня уже стали узнавать здесь, и в перерывах между кассой, шейкером и кегами с пивом мне успевается довольно приятно побеседовать... Тин со своей новой, по слухам, девочкой сегодня не появились - местные всезнающие поведали мне, что прекрасная парочка свалила на неделю в Карелию. Завидую, конечно, но сильно не расстраиваюсь, поскольку в одиночестве себя уже я не ощущаю. Только под утро мое равновесие все-таки нарушилось. Сашка, посвящая меня в подробности очередной буйной вечеринки и поглощая халявное пиво (я могу себе позволить иногда угостить кое-кого за счет заведения) между делом сообщила:
- Про тебя тут странная девчонка какая-то спрашивала. Кто это, да откуда, да где живет, да с кем тусит... Я не стала рассказывать ничего, говорю, мол, тебе что, ее найти надо? Она говорит - нет, просто так... Ты смотри аккуратнее, мало ли что..
- Спасибо, Сань.
- Эй, все в порядке? Может, помощь какая нужна? Так ты только скажи...Ты прям с лица сменилась.
- Правда, Санек, все о-кей. Просто голова что-то заболела. Ничего, смена уже через минут десять закончится, я скоро домой отправлюсь.
- Ну смотри...
Я и вправду собралась. Сгребла деньги в карман, протерла стойку, чтобы смену сдать в порядке, и потопала пешком до дому.
Погода выдалась такая, что и не захотелось просто мотор ловить. Иду. Тишина, спокойствие. Лужи морозом схватило, потому и иду, не торопясь, чтобы не навернуться где. Воздух становится дымной дорожкой перемешанного с сигаретой пара. Мысли разные в голову лезут, спешить не надо, надо подумать. К тому же только от мысли, что иду в пустую квартиру, что не увижу радостной Янкиной мордахи, ноги сами замедляют ход. Вот уже квартал до дома остался. За угол дома свернуть, пройти через дорогу - и знакомая арка. Поворачиваю - и в лицо влетает кулак.
""Самое страшное время суток - раннее утро, когда одуревшие от гашиша и бессонной ночи охранники вламываются в палату и начинают лупить, куда попало, скрученным в узел мокрым полотенцем, - по лицу, спине, в живот, по рукам, когда пытаешься укрыться... Набесившись, они уходят, а ты остаешься корчиться на полу с отбитыми внутренностями, и тебя выворачивает от попытки запихать в себя завтрак, потому что не принимает избитое тело ничего, не может просто...""

Сначала появился какой-то далекий, неясный гул, потом навалилась тяжесть, и только после удалось разлепить запухшие веки. Несколько секунд потребовалось для того, чтобы просто понять, что сознание есть. Пытаюсь подняться - и все тело отзывается самой разнообразной болью. Но встаю, все равно встаю, и тут же почти падаю на ближайшую стену, давшую мне опору. Прислушиваюсь к себе: болит голова и живот, а кости вроде целы. Вашу мать, и надо же было прямо возле подъезда! Ползу к двери, тупо как-то пытаясь врубиться, почему меня никто еще не нашел. Потом понимаю: только светает. Ну да, я и замерзнуть-то еще толком не успела. Минут двадцать прошло, наверно. Вот так, вот так, потихонечку... Пара усилий, ключ в замок...
- Ты задерживаешься.
Дыхание перехватило так, словно у меня вырвали горло и заткнули его кулаком. В голове протикал секундомер детонатора бомбы, по кадрам пронеслось все, что окружает. И, не стараясь больше держаться на ногах, валюсь прямо на грязный паркет, не чувствуя ни боли, ни удивления, только дикую, тупую, страшную обреченность. И часы стали очень отчетливо стучать - медленно и внятно. Бамм... бамм...
- Кто же это тебя так, радость моя?
Я не сопротивляюсь этим рукам. Они по-хозяйски поднимают меня за плечи и направляют по нужной траектории. Я покорно встаю и прохожу в комнату, заваленную чужими вещами. ЕЕ вещами. Она снимает с меня куртку, джинсы, майку, и я послушно поворачиваюсь так, чтобы она могла как следует разглядеть все мои травмы. А мне все равно. Мне теперь все равно, это конец. Нашла, нашла. Я боялась даже мысли о ней, а она просто взяла - и приехала... А я ведь знала, что так и будет. На что надеялась, дура?
- Иди в ванную. Смой кровь и переоденься, я обработаю твои ссадины. Кости целы, это главное. Гематомы рассосутся, на лбу шрамик может останется. И не смотри на меня так, я тут ни при чем. Поторопись, я уже спать хочу.
Голос, этот голос... Четыре года подчинения этому мягкому, немного ленивому, и никогда не терпящему возражений голосу. Все. Сил нет, ничего нет. Наверно, самое правильное сейчас - просто располосовать себе руки да костей... в окно выйти, сожрать полкило битого стекла... Так ведь спасет она, медик гребаный... все равно спасет…
Воду открываю ледяную, чтобы сразу встряхнуло как следует. Хотя, что толку - можно считать, что все кончилось, причем самым поганым образом. Нет больше новой жизни, нет больше ни надежд, ни планов, все снова перекрыто ею. Малыш, Рыжик... вот эта потеря, наверное, самая страшная за всю мою жизнь. Все, теперь точно все.
Натягиваю одежду прямо на мокрое тело, не замечая боли. Войдя в комнату, впервые поднимаю на нее глаза - горячо сразу в голове стало и затрясло. Вот она передо мной - новая стрижка, несомненно, очень модная, желтые глаза с плохо скрываемым превосходством, иронично искривленный рот... Нет, она красива, как прежде, лучше даже, может, только видеть не могу я эту красоту. Лучше бы умереть, да не поможет. Не поможет уже ничего.
- Зачем ты приехала? - морщусь от перекиси, попавшей в глаз - Ирма выполняет свои профессиональные обязанности.
- За тобой, девочка моя. За тобой. - Не вижу ее лица, но просто затылком чувствую, как она самодовольно улыбается. Она ожидает этой фразы, я вижу это, она ведь даже возражать не стала. Она просто достает из своей дорожной сумки бутылку дорогого спиртного и протягивает мне:
- Расслабься. Кто же это тебя так оприходовал?
Отталкиваю ее руку, не желая прикасаться ни к чему, что предлагает она. Черт, сплю я, что ли? Ночь, клуб, потом бьют, потом она… Нелогично до телесериального. Выхожу из комнаты (запах, ее запах, он моментально пропитал собою все пространство и принес то забытое ощущение глобальной безысходности, которое я почти позабыла) и произношу как можно безразличней:
- Доброй ночи.
- Ты куда?
Не отвечаю, плотно прикрываю за собой дверь. Хватаю в кухонном шкафчике сигареты, нахожу под банкой кофе ключ от янькиной комнаты и проворачиваю за собой замок на четыре с половиной оборота, оставив ключ в скважине.

"" Дикий грохот где-то в поднебесье сменяется выворачивающим душу скрипом, который может издавать, наверно, только башня заржавевшего за полсотни лет танка. ЖАХ. Вжимаю голову в плечи. ЖЖАХ. Пытаюсь закрыть больную голову руками. ЖАХ Нет сил разжать залепленные диким ужасом глаза. ЖАХ!..
- ЖРИ ДАВАЙ. - И звуки удаляются, а я долго еще не понимаю, что это был всего лишь санитар…""

Давно мне не было просто страшно. Ни эмоций, ни жалости к себе - только чистый концентрированный ужас, предмет которого собирается сегодня спать в моей постели. Не хочу ничего оценивать, просто курю в открытое окно, не замечая, что зябну от зимнего ветерка. Поднимается сквозняк, и с планшета на столе разлетаются по всей комнате листы - янькины наброски. Докуриваю, и только потом собираю их.
Опа. Вот тот листок, который Янечка как-то раз спрятала, как я вошла в комнату. Я имею полное право обалдеть от увиденного.
На листке я. В полупрофиль, чуть опустив лицо над кружкой - вероятно, с кофе. Набросок не закончен, даже не проштрихован толком, но я четко узнаю себя в сумбуре карандашных линий. И вдруг ловлю себя на том, что плачу. Колени подогнулись, и я, уперевшись лбом в пол, тихо заскулила, больше не в силах копить тоску. Как долго, Господи, как долго ждать ее, и не дождаться, и все похоронить под собственной слабостью…Прошло, наверно, уже часа два, когда я, окончательно вымотавшись от бесполезных слез, доползла до янькиной кровати и моментально отключилась.

Телефонный звонок терзает слух уже минуты две, а я подняться добрести до него не могу - все тело дико ломит после вчерашнего. Наконец трезвон обрывается, и я замираю, вслушиваясь:
- Да? Нет, она спит. Что-то передать? Хорошо, всего доброго.
Надо же, какая вежливая сука. Придется все-таки выбраться из крепости, нельзя же тут до приезда Янки проторчать… Прихрамываю - правый бок отзывается чем-то поврежденным, о голове я стараюсь и не вспоминать. Скорее бы кофе… Безнадежность в моей голове поразительно быстро освоилась, я уже и не замечаю ее почти. Словно и не проходила никогда она. Возвращается назад прежнее состояние отупения, Я уже начала думать, что я снова не способна реагировать ни на что на свете, но вдруг вышла из анабиоза - от достаточно простой вещи. Ирма вышла на кухню следом, невозмутимо сняла с плиты свежезаваренный мой кофе, открыла посудный шкаф и достала себе кружку… Янкину. У меня сразу пальцы сами по себе в кулаки сжались:
- Поставь на место.
- Что с тобой, Лерочка? - Ирма невозмутимо накреняет турку, и черная жидкость наполняет кружку до половины.
- Поставь на место, я сказала. - Я делаю шаг к ней, понимая, что еще чуть-чуть - и я стану способна на убийство.
- Я чего-то не понимаю. Если не поставлю, то - что тогда? - Ирма подносит кружку к губам, и у меня темнеет в глазах. Мои пальцы клещами вцепляются в ее запястье, не давая приблизить фаянсовый край к удивленно искривившимся губам. Ирма чуть сводит брови:
- Отпусти руку.
- Поставишь?
- Да отпусти ты руку, псих! - я разжимаю побелевшие от напряжения пальцы и вижу белые пятна на ее руке.
- Идиотка. - Ирма невозмутимо достает другую кружку и переливает кофе туда. - Тебе звонила Саша. Исчезни с глаз моих, пойди позвони ей, она просила срочно. Скажи ей, что уезжаешь.
- Я никуда не еду. - Хорошо, что все это здесь, а не где-то еще. Все о Янке напоминает, и мне проще противиться.
Сашкин голос в трубке светится утренней радостью:
- Здоровки, Лерыч! Как твое ничего?
- Д-да так, Сань. Слушай, я… меня тут побили немножко вчера, так я отлежусь, не беспокойтесь, если пропаду вдруг, лады?
- Чи-во? Та-ак, Лер. Ну ты не беспокойся, я постараюсь этих робингудов отыскать. Что, ограбили?
- Нет, все на месте. Попинали и успокоились, видно.
- Понятно. Как Янка?
- Уехала с родственничками общаться. Ладно, я позвоню, как отлежусь. Счастливо.
- Слышь, я давай приеду, а? Ну то-се, пожрать приготовить, зеленкой намазать, к телефону поднести, утку подать?
- Кончай хохмить, Сань. Не надо… обо мне и так позаботятся. Все, бывай. Линке привет.
Надо же. Ни полусловом не смогла я намекнуть на произошедшее. А ведь помогла бы Санька, хоть попробовала б. Я не могу понять себя, честное слово. Я знаю одно: к присутствию Ирмы я отношусь уже почти как к должному. И не страшно. Тупо только как-то.
На автомате пришла мысль ополоснуть физиономию. Захожу в ванную, поднимаю глаза на собственное отражение и вяло улыбаюсь: на меня смотрит жертва терроризма с фингалом на виске, глубокой ссадиной на лбу и, видимо, сломанным носом. Осторожно умываюсь, сажусь на край ванны и упираюсь руками в борт.
Стоп.
Чек.
Прилепленный на жвачку прямоугольник, который сейчас избавит меня от всего по крайней мере на пол  - суток попадает под пальцы. Ждать и изображать возмущенную непорочность я больше не собираюсь. Руки сами знают, что делать. Все операции занимают настолько мало времени, что у меня мокрая рожа высохнуть не успела - а я уже олицетворение мирового пофигизма.
Заправляю ремень обратно в штаны, выхожу, уже не заботясь о том, чтобы состояние скрыть свое. Все вяло и медленно, и только хлестнула пощечиной усмешка Ирмы:
- С возвращением, дорогая!

...

Туман… Все это туман. Резкость пропала, очертания смылись, и вот ненависть становится безразличием, страх - неизбежностью, а совесть растворяется в этом тумане вовсе, есть только недвижное ощущение покоя. Не существуют эмоции, чувства, миры, сон и не сон неразличимы. Анабиоз.

Тупое равнодушие все же процарапывается насквозь желанием осознать себя и разобрать - почему же так? Если когда-то мною двигало любопытство, привычка, страх, то сейчас - желание просто самоуничтожаться, потому что я не способна излечить проказу в себе, изгнать вирус - ее вирус. Когда на второй день Ирма сама перетянула мне руку и сделала раствор - я не сопротивлялась, не реагировала на ее реплики и не говорила ей ни слова. Валяясь в героиновом безразличии, я думала только о том, почему Янка не звонит. Нет, я не хотела этого звонка, он не нужен был вовсе, просто странно. А ведь приедь вдруг Янка, все бы прошло, изменилось… Но ждать этого не приходилось, и день перетекал в следующий только пополнением в организме количества дряни на кубический сантиметр тела.
Несколько дней безвылазного наркотического одурения прошло, и она вдруг заявила:
- Все, дорогая моя, больше ничего нет.

Я гляжу на нее, как в трамваях глядят на чудаков, предъявляющих автобусный проездной.. Смысл сказанного доходит до меня медленно, как приливная волна подбирается к маркеру предела. Но - ладно. Ничего, так ничего. Ухожу в комнату, сажусь за книжку.

Через часа два не выдерживаю и снова подхожу к ней, не спеша прихлебывающей кофе из маленькой фаянсовой чашечки. Ни слова не говорю, просто молча стою за спиной. Ирма, не оборачиваясь, бросает через плечо два слова, раздельно, словно сначала по одной щеке бьет, а потом по другой:
- Ничего - нет.
Я стою в оцепенении, потом, спохватившись, разворачиваюсь и ухожу обратно в комнату. И началось. С этой секунды мысли не отпускают меня ни на мгновение. Называется - попробуй час не думать о белом голубоглазом медведе. Больше, кроме порошка, точнее - его отсутствия - темы нет в голове. «Ничего нет» - это значит, что свой порошок кончился. Нет, конечно, это не так. Безусловно, есть у нее запасец, и наверняка не крошечный, а просто под каблук она хочет меня поставить, чтобы я унижаться, просить начала. А там уже она выставит свои условия, что да как…И прекрасно ведь я знала, что никак иначе и быть не может, что все к тому идет… А организм у меня гнилой насквозь, наверняка уже заново подсела… Вот уже и лоб испариной покрывается, и пальцы мелко дрожат так - первые признаки. Ну что делать, что делать?…………Время идет, я его физически чувствую, оно по капле в меня минуты вбивает. Колотит меня уже понемногу от холода, и места себе найти не могу - суставы чешутся и ноют, не больно, но не усидеть на месте - и ходить начинаю по комнате, сминая в пальцах сигарету и заходясь хрипом в приступе кашля…

- Лера, мы можем договориться…
Она стоит в проходе так, чтобы если что сразу сделать шаг назад - она помнит, как я кидалась, когда меня крутить начинало. Предусмотрительная, значит. А может, проще вернуться? Согласиться, поникнуть головушкой и в петлю?
- Пошла ты!.. - Дверь захлопывается перед самым ее носом. Еще час, еще час…
Это становится невыносимым. Я не могу уже лежать, сидеть, стоять. Мечусь и матом на весь дом ору, чтобы не пойти на ее условия, потому что я себе легче вены выгрызу, чем к ней пойду просить… Она больше не приходила - ждет. Моего унижения ждет, помнит, сколько раз это было. Хрена.

Одеваюсь как попало, едва не забываю куртку напялить, руку в карман - деньги на месте, Ирме же не пришло в голову мне по карманам пройтись, дома у меня сроду денег не бывало. Колотит меня так, что сжатыми зубы держать не могу. Куда иду - сама точно не знаю. Сажусь в троллейбус, вижу свое отражение в стекле, троллейбус трогается, его начинает швырять на каждой кочке, и - странное дело - меня это убаюкивает настолько, что я забываюсь тяжелой, мутной полудремой. Не помню…
""Мучительно труден бег, когда нечем дышать. Каждый вдох разрывает меня надвое, асфальт впечатывается в подошвы, как молот. Руками себя обхватить хочется, чтобы не лопнули легкие, и падаю на дорогу в яростном захлебе кашля… Подняться кажется невыносимым, но я швыряю себя вверх усилием поистине нечеловеческим и бегу. Дом, поворот, дом, проспект, поворот… я не уверена в том, что знаю, куда меня гонит мое безумие. Не понимаю ничего, бред, бред, бред… переулок, арка, тени людей. Падаю. Темнота наваливается разом, словно на голову надели полотняный мешок. Последние секунды тело ощущает, как его куда - то волокут - прямо, вверх по лестнице, потом трещит рукав и в руку впивается Спасение.""

- …Ну ты, очнись, тебя ищут!
Удар ботинка под ребра приводит в подобие сознания. Веки никак не хотят разлепляться, и сознание на секунду выхватывает из окружающего безумное море звуков. Глаза, наконец, обрели способность видеть, и взгляд мой щупает ободранные стены комнаты, где на полу прямо в куртке и ботинках валяюсь я. Появляется стойкое ощущение плохого сна, но я вдруг слышу голос - знакомый до боли:
- Валерка, ты целый? Лер, эй…
Сашка. Из нереальности, заменившей мой разум, я медленно выплываю в этот мир. Ничего не понимаю, но подчиняюсь - слепо, словно еще сплю. Выходим из какой-то квартиры, спускаемся по лестнице, она заблевана и кругом валяются телеги, выходим прочь; в глаза бьет солнце и налетает Янка, обливая слезами радости и зацеловывая во все доступные места:
- Живая!
- Ну, погодь, оторвись. Открой машину. - Санька почти заносит меня на заднее сиденье и садится за руль. Машина выносит нас из грязного двора со звериным ревом, как бешеный бизон. Янка прижимается ко мне и молчит, а я даже понять не могу, и радоваться не могу, просто понимаю: хорошо…
Когда подъехали к дому, я уже более-менее пришла в себя. Санька подала мне руку - помочь из машины выбраться, а я вдруг вспомнила:
- Сань, а там ведь…
- Спокойно, Лер. Все хорошо.
И вот я снова в своей постели - рядом Рыжик, Сашка суетится на кухне. Я нарушаю тишину:
- Ян, а ты почему раньше приехала?
Она изумленно поднимает на меня зеленые глазищи, но отвечает:
- Лер, я ведь вовремя… Позавчера. Мы с Сашкой тебя два дня искали.
- Так…это же… слушай, Рыжик, это я больше недели моталась? Но… расскажи, что тут случилось. Пожалуйста, мне надо знать.
- Ну, что-что…Я решила не звонить тебе вообще, чтобы не расстраиваться, и сюрприз сделать, приехать, не предупредив. Приехала. А тут … она. Я же ее в лицо знаю, но виду не подала, спрашиваю, где ты. А она говорит, что не знает, что ты три дня назад ушла и не вернулась. Я перепугалась, не знала что делать, часа два, наверно, проревела, проклинала себя, что уехала. И потом только сообразила Сашкин телефон найти. Санька как услышала - в пять минут сюда прилетела. А эта… Ирма здесь ходит, ну, Сашка и спросила меня кто это, а как узнала - выставила ее прочь. С вещами. И мы тебя искать поехали. Первый день бесполезно: ни менты, ни панки, никто ничего не видел. Санька здесь ночевала, напоила меня успокаивающим, чтобы я не сидела всю ночь у телефона. А утром по притонам поехали: я в машине сижу, Санька узнает. В одном и сказали, что у какого-то нарка тебя никакую видели. Все, вот. Сама не верю, что это все со мной и по правде.
- В том-то и дело, что по правде, Ян. Пойди Сашку позови, пусть она меня вымыться проводит, я себя бомжем ощущаю.
Сашка вошла, неся в руках чашку с какой-то жратвой:
- Ты поешь давай. Судя по твоему виду, все то, что могло тебе дать энергию, ты получала исключительно по вене… вот. Ну-ка, руки покажи. Да-а…
Я и сама содрогнулась от синяков и кровоподтеков на сгибе. А когда увидела себя в зеркале ванной, вообще изумилась: я высохла буквально за неделю. Вместо глаз черные дыры, щеки впали, ссадина на лбу стала мокнуть и гноиться… Я отвернула до отказа краны и отпаривалась не меньше двух часов, пока не выскоблила себя до младенческой чистоты. Слава Богу, не одна я теперь, наконец-то все переиграно будет - все, ей со мной не справиться.
Выхожу почти как белый человек, влезаю в выстиранные джинсы, белую майку, закуриваю сигарету - и все мне радость приносит, я каждую мелочь замечаю, словно это самые важные события в моей жизни. Наверно, так себя ведут те, кто неделю в коме пробыл, а его потом вытащили. Потом валяюсь на диване в обнимку с самой любимой девочкой на свете, и счастье меня переполняет.
Весь вечер уже мы так сидим, Янка про маму рассказывает и братишку своего, который с ней живет, Сашка делится подробностями семейной жизни, и только одну тему мы осторожно обходим - все то, что произошло. Янка, скорее всего, не хочет о плохом напоминать, а Санька, наверно, решила со всем этим после разобраться.
А вот утро началось просто невозможно. Я разлепляю глаза поутру, кое- как втискиваю себя в джинсы и майку, осторожно бужу Янку - она спит у меня под боком и Саньку - она сегодня ночевала здесь, в янькиной комнате. Только собираемся чаю поутру напиться, солнышко за окном радует, садиться за стол уже собрались, я даже выгляжу сегодня приличнее гораздо.
И тут.

Лавина сошла вновь, накрыв собою и извлеченного, и спасателей.
Ирма, ужас моей жизни, черный рок, преследователь появляется здесь - в моей комнате. Я даже не успеваю удивиться, почему Санька ее впустила. А Санек появляется следом - с изумлением и растерянностью в черных глазах. Остается только ждать, чем это закончится. Ирма говорит - тоном врача, приглашающего на процедуры - что-то обыденное, давно решенное и необходимое к подчинению.
- Одевайся и выходи на улицу, нас ждет машина. Мы возвращаемся в Самару. Ну ты что, плохо соображаешь? Не вижу радости во взоре.
Я опешила даже как-то. Или мне не понять чего? Откуда снова эта уверенность в своих действиях, а главное - почему молчит Сашка? Она же вот только ее выставила из квартиры, откуда теперь-то робость в ней проснулась?
И тут я понимаю. Самый убедительный довод, который только существует на свете.
Револьвер. Маленький, блестящий такой. В Ирминой небольшой ручке он лежит аккуратно и спокойно, она ни в чем не сомневается, если нужно - она выстрелит, словно прикурит.
- Ирма, уходи. - Я пытаюсь быть безразличной и хладнокровной, загнать себя пытаюсь вглубь пофигизма, но голос все равно дрогнул.
- Ха! Я тебя умоляю! Нет, девочка моя. Уходим мы вместе, а Яна тебе упаковаться поможет. Правда, Яна?
Она психопатка. Теперь-то я знаю это на сто процентов, раньше просто казалось, что она капризна и экстравагантна. Она медленно, словно раздумывая и наблюдая реакцию зрителя, поднимает руку с красивой игрушкой и направляет в сторону Янки.
- А, Лер? Как, хорош? Шестизарядный всего, ну да тут и вместе со мной шестеро не наберется. Так что хватит всем, в случае чего. Девочка, ну что стоишь, Лере вещи нужны в дороге будут.
И тут все стало так медленно. Яркие краски, четкость линий и невероятная замедленность. У Ирмы рука с револьвером чуть в воздухе покачивается, а палец как бы легонько нажимает на курок, словно примериваясь, как сделать это лучше. Сашка обводит языком пересохшие губы и не сводит расширенных зрачков с револьвера. А у Янки одно золотистое колечко на макушке попало в солнечный луч, и по нему точка отражения солнечного движется.
Янка поворачивает ко мне изумленное лицо, делает шаг в мою сторону и я оглохла.
А в комнате резко запахло порохом.
И замедленную пленку сорвало с катушек, все полетело со сверхзвуковой скоростью, и следующий выстрел догнал меня только на подоконнике. Выстрел - раз - стекло бьет в лоб - два, ослепительное солнце - три, дом - асфальт - стоп.

...

Очередное больничное утро разнообразится сегодня только тем, что отменили пару уколов, сняли повязку с лица и разрешили пройтись по коридору до окна и обратно. Я не тороплюсь воспользоваться этим правом, я Сашку подожду. Она должна прийти уже с минуты на минуту и рассказать - нет ли от кого вестей. Вот уже ее черная башка просовывается в дверной проем, глаза на секунду расширяются от моей красоты неописуемой - рубец через лоб, бровь и по скуле. Я сажусь на койке, предупреждая Сашкино стремление мне в этом подсобить - беспомощность моя меня порядком заколебала.
- Здоровки. Как самочувствие? - Санька с видом профессора разворачивает карту температуры и делает вид, что что-то понимает.
- Ой, Сань, давай уже без этого. Видишь же, что мне лучше! Айда пройдемся по коридору, мне разрешили.
- Эй, а как же нога?
- Нормально. - Взгромождаюсь на костыли, Сашка пытается в этом поучаствовать, но после моего выразительного взгляда отходит и со страдальческим лицом ожидает моего выполза из палаты. Сашка молчит, хотя знает, какой вопрос я задам в первую очередь. Наконец, она не выдерживает и произносит, не глядя на меня:
- Ничего не было - ни звонка, ни писем. Извини.
Я оборачиваюсь и стараюсь как можно бодрее улыбаться - хотя на душе все хуже, чем у разбитой гитары.
- Ты брось, Сань. Не твоя вина, что ее увезли. Она же несовершеннолетняя, к тому же предки вон какие…
- На суд приедет, наверно, но… отец ее ясно дал понять, что не позволит вам беседовать. У Янки же истерика была неделю, папаша приехал, она ему все, как на духу…
- Почему ты мне раньше не говорила? - Я останавливаюсь и перевожу дух - совсем за месяц ходить отвыкла.
- Ну тебя не разрешали волновать. А сейчас тебе лучше. Ты просто послушай весь расклад, а выводы сама делай. Янку увезли куда-то, предположительно в Москву, документы из школы забрали - я узнавала. Менты молчат об их адресе… она не звонила, видимо, запрещают ей. Суд через неделю. Ирма под арестом. Вот и все…
Стало сразу горько как-то… что поделаешь. Как только встану как следует на ноги - сразу на поиски… Где, как… Одно радует - Ирма под замком, никого достать уже не сможет, а вот посадить ее быть может и не удастся - слишком хорошо у нее подбито все… разрешение на оружие у нее есть, если докажет необходимую оборону - отпустят. А я перестану от нее бегать. Теперь через нее я без Янки осталась - вот этого я ей не прощу…
- Посетители в тридцать шестой, на выход! Ей столько нельзя! На процедуры пора, на перевязки! Давай-давай, пошевеливайся, кавалер, потом придешь, чать не в последний раз! - нянечка Нина Федоровна уже продвигается по коридору за нами. Мы, конечно, угораем, но делать нечего.
- Ладно, «кавалер», пока. Если что узнаешь…
- Да, Ирма встречи с тобой просит. Согласишься?
Я останавливаюсь, перехватываю костыли в одну руку, чтобы сесть на койку. Вспоминается опять все - револьвер, выстрел, разбивающееся о мою голову стекло, реанимация, пробита кость, между сознанием и бредом… Хорошо, что первый выстрел она дала поверх Янькиной головы, а не прямо в голову… Но меня-то пуля догнала.
- Пожалуй, да. Только ты со мной пойдешь, хорошо?
- Хорошо. Все, дай пять. До завтра.

От Янки вестей нет, Сашка исправно посещает меня и тайком притаскивает сигареты… помню, как после операции сразу покурила прямо в палате, кое-как до окна доковыляв - и грохнулась в обморок как девочка при виде мыши. Линка заменяет на работе, а брату моему ничего сообщать не стали - зачем родственников расстраивать. Так прошло время еще, и вот сегодня суд. Мне нашли модную коляску, Сашка каталась все утро на ней по больничным коридорам, пугая местных постояльцев.
Я-то настраивалась на полноценное обвинение, но, когда меня ввезли в комнату, где меня ждет Ирма, у меня все просто похолодело где-то под желудком, а сердце сжалось. Видимо, что-то в моей душе все еще осталось.
Ирма сидит в своей обычной одежде, перед ней пачка «Кент», она лениво оглядывает нас, потом откидывается на стуле и произносит:
- Спасибо, что выполнили мою просьбу. Добрый день… надеюсь.
- И тебе… добрый.
Ирма протягивает мне сигареты и говорит, не глядя, Сашке:
- Саша, дай нам поговорить… наедине.
Сашка только собралась что-то ответить, но я останавливаю ее:
- Выйди, Сань. Подожди за дверью.
Сашка, так ни слова и не произнеся, выходит, и мы остаемся одни. А я разглядываю Ирму - совершенно ничего не поменялось, разве что в желтых глазах ее пропало выражение покровительственного превосходства. Я молчу, ожидая, что же мне скажет она - та, что чуть не отправила меня на тот свет, причем не один раз.
- Лера, - я вздрогнула от неожиданности, я не ожидала, что она так сразу начнет говорить. Я думала, что все-таки она помедлит. - Это последняя наша встреча. Больше я тебя не побеспокою. Не волнуйся, меня не посадят. Просто мне это все наскучило. Я уеду домой. Ни тебя, ни твоей девочки я больше не коснусь.
- Вот спасибо. Ты и так нам все разрушила. Что, очень хотелось меня убить? Лучше бы убила, право слово.
- Я не собиралась тебя убивать, ты сама под пулю влезла. Я стреляла поверх твоей головы, как и Яниной, но ты же рванула, суицидник недобитый, со второго этажа конечно очень просто разбиться, я не спорю. Я просто хотела, чтобы ты уехала со мной.
Я, задумчиво раскачиваясь на кресле, подъезжаю к столу и вкручиваю бычок в стеклянную пепельницу… весь сервис, блин. Смысла беседовать дальше нет, я не знаю, что она хотела добиться этой встречей. Я разворачиваюсь и подъезжаю к двери, которую мне тотчас распахивают, и в дверях меня догоняют два слова, поразившие меня на всю жизнь, наверно:
- Прости, правда.
Я не оборачиваюсь, да уже и в зал суда пора. Сашка, дружище верный, вкатывает мою коляску в зал… и я срываюсь с него, и - как могу - рывком вперед, по штанине сразу потекло липкое, еще немного - и я сжимаю в своих руках Янку. А она целует меня как попало - точь-в-точь как тогда, когда меня вытащили с квартиры. Краем глаза вижу, как к нам рванул ее отец, но ему преградила дорогу Сашка, я не знаю, чем она его удерживает, мне все равно, все равно, все равно!
- Ты… ты… - я не могу говорить, что-то в горле мешает, и в глазах темнеет немного, швы рванула наверно, не страшно, но Янка сажает меня торопливо, вцепляется мне в руки и шепчет на ухо:
- Лерка, Лерка, я уезжаю, прямо после суда, за границу, отец не говорит - куда, меня увозят, я не хочу… Я вернусь обязательно, я найду тебя, слышишь? Я тебя люблю… - Но тут отец все-таки прорвался к нам и, отодвинув от меня Янку, прошипел сквозь зубы мне:
- Если б ты и так не калека, я бы тебе это исправил… так что радуйся… Дочь мою можешь и не вспоминать. Я сделаю со своей стороны все, чтобы она не вспоминала тебя.
И ушел. А я сижу и смотрю на Янку, стараюсь запомнить ее получше, и она постоянно оглядывается на меня, ловит взгляд…
А Сашка подходит ко мне, что-то говорит, я не слышу, все в тумане… До меня долетает только:
-… в машину ее, быстро! - и плавно уплываю.
Почти у больницы я наконец прихожу в себя и, пока меня выгружают, говорю Сашке, быстро говорю, пока не ушла она:
- Сань, Сань! Ты иди, иди туда, что там, что Янка, Ирма… ты иди, я уже нормально, иди, а то они там все решат…
Меня обкалывают, и я уже больше ничего не помню.

...

Она выходит из машины, заботливый (за баксы-то) водитель доносит даже до подъезда сумку и исчезает, оставив ее в одиночестве перед чужим домом с листком адреса, зажатым в пальчиках. Недолгие раздумья выводят ее на пятый этаж, что нелегко по причине саквояжика внушительных размеров. Секунду подумав, она жмет на звонок. Дверь ей открывает мрачная черноволосая девушка в белой футболке, волосы почти закрывают глаза и колечками выбиваются из-за ушей.
- Вам кого? - не очень вежливо осведомляется она.
- Сашка? - голос у девушки изумленно радостный и она поясняет: - Яну помнишь?
Та ладонью вверх убирает волосы со лба и через секунду расцепить их может стать уже проблемой. Сашка затаскивает Янку в квартиру, и вот уже поит чаем, не давая ни слова вставить из-за вопросов:
- Ну что ты, как? Ты как возвратилась-то? Два года, е-мое… ты… изменилась. Но что случилось? Как?
- Погоди, Саня, не торопись, давай за пивом сходим.
- Конечно, я мигом оденусь, там мне все и расскажешь!
И вот они уже топают к ближайшему ларьку, а Янка рассказывает, стараясь успеть Сашке в шаг:
- Меня отец тогда в Америку отправил, и полгода с нами жил - он прямо псих стал, следил за мной, чтобы все мое пагубное не развивалось дальше, вроде того. А потом уехал, а у меня учеба полетела к черту, да и не надо мне сроду там ничего. Я татуировку себе сделала! Дома покажу. А я как идти к тебе помню на ту квартиру, а телефон потеряла! Я сколько раз наобум набирала, и Танюхе звонила, а она говорит что моя комната стоит, а Лерка съехала куда-то. Черт, я столько времени пыталась! Потом…
Они поднимаются обратно, и, наспех скинув обувь, проходят на кухню.
- Год прошел, а я не могу. Ненавижу все вокруг, и часто только мысли о Лерке от гадости всякой удерживали… и знаешь, меня мать отпустила. Ну и что, говорит, что ты тут все еще несовершеннолетняя, ты, говорит, гражданка России. Пофиг, говорит, на отца, жить тебе есть где и все такое, денег дала на самолет, и присылать обещала. Данилка мой - братишка, помнишь, у меня? - подрос, по-русски с таким акцентом диким говорит, кошмар! И вот я приехала.
А Сашка и слушает вполуха, она, улыбаясь, Янку рассматривает, глаз не сводит: обросла Янка, волосы рыжие почти до плеч кудрявятся, стать другая стала, меньше подростковости и больше нежного очарования…
- Я поступать буду опять на рисование. А Лерка где? Вы общаетесь? Как она тогда, чем дело кончилось? Мы ведь сразу после вас ушли, решения суда даже не дождались, самолет у нас улетал.
Сашка подтягивает коленку к груди и, обхватив ее двумя руками, задумывается. Потом, выудив из пачки сигарету, начинает:
- Что тогда… Ирму осудили условно, она уехала домой и больше вообще не проявлялась, даже когда Лерка домой ездила после больницы. Она же только весной оттуда… там что-то неладно было, теперь хромает до сих пор. Полгода она все грузилась, потом вроде жизнь пошла… работать Лерка стала, но вот с личным все никак было. Ну. Пару или тройку пыталась она что-то… больше недели не выдерживала. Не прет ее. Мы о тебе и не говорили никогда, но чувствую - не может забыть она, как ни странно. Один раз только она ни с того ни с сего спросила, вдруг прямо: «Скажи, мол, порядочные люди же слово держат?» - и все. Я говорю - да, и на этом разговор весь.
- А сейчас-то где она? - Янке представилось, как они встретятся, и все немного сжалось.
Сашка встала, переставила бутылки от пива к двери, распахнула окно - июльский воздух сразу пропитал собой кухню - и усмехнулась:
- Ты вовремя. Семнадцатого она сваливать отсюда собралась.
Янка аж пивом поперхнулась:
- Как? Насовсем? Куда?
Сашка, прихлебнув пива, затягивается и, щуря от дыма глаз, поясняет:
- Она во Владивосток собралась, если я не ошибаюсь. На край земли, говорит… До Москвы, а там - дальше, на фирменном…
- Сашка, балда, сегодня семнадцатое! Во сколько поезд?
Не ответив, Сашка просто сорвалась и исчезла в комнате, и через двадцать секунд уже вбежала, на ходу накидывая рубашку:
- Бегом!
Водила на моторе запросил вдвое за срочность и возможный простой, но было не до разговоров. Другой конец города, три пробки и один штраф гаишнику, который оплатили, конечно, Янка с Сашкой… Когда наконец они сунули ему три сотни - он был еще и недоволен. Но даже Саньке уже не до разборок, они взлетают по лестнице, не дождавшись лифта, на четвертый, Сашка побелевшим от напряжения пальцем долбит и долбит по пуговице звонка… Тишина.
- Чщщерт! - восемь пролетов ступенек вниз, машину - на вокзал. На этот раз водитель без проблем погнал на хорошей скорости. Вокзал встретил суетой, и почему-то именно на их пути попадается больше всего людей. Сашка сует барсетку в руки Янке и уже на бегу бросает через плечо:
- Догонишь!
А Санька летит уже, не разбирая пути, расталкивая встречных и по пути пялясь на часы - есть поезд, до отправления которого семь минут. Быстрей, быстрей, надо успеть, нельзя не успеть. Да где же Лерка? Какой вагон? Стоп! Она же говорила про второй вагон! И надо же было вспомнить, когда до края платформы десять метров практически! Разворот - и назад. Вот уже издали видна Леркина спина, но вагонов осталось очень много…
-… граждане, войдите в вагоны! Отправление уже объявили!
Леркин силуэт двинулся к ступенькам вагона.
- Стооой! Лерка!
...


Это лето начало меня утомлять. Скорее бы уже уехать, к черту на рога, и не мучиться от бесполезных мозгов своих. За время работы - из бармена-то я превратилась в администратора клуба, и бабки вовсе не маленькие заработались у меня - собрала на новую жизнь. А теперь… сколько можно кормить себя сказками? Пора собираться. Билет на поезд через три часа, вещи собрать - и вперед. С той квартиры со мной переехали настольная лампа и чайник - это Сашке передадут. Да и не так много нажила я за два года - что-то из одежды, книги, плеер под диски, картиночки… шрам на рожу и хромоту на всю жизнь. Небогато. «Какой же ты рыцарь?» - «Да уж какой есть…»
Делать столько времени до поезда совершенно нечего. Провожать меня никто не будет - Сашку я от этого мероприятия отвадила, последняя моя барышня и слышать обо мне не захочет - я к этому все усилия приложила… Кофе попить, сигареты - три, одну за одной, проверить наличие билета, паспорта, денег… Ладно. Прогуляюсь. Можно к Сашке зайти, время позволяет…
Вечер-то теплый какой. Провожает меня Город по-доброму. Говорят, что когда хороший человек уезжает - идет дождь. Ну, да и человек - то я так себе.
Почему-то с фотографической отчетливостью вспомнилось время моего приезда сюда. Дорога от вокзала, утро - тогда я увидела Янку… Я давно о ней не вспоминаю, точнее - стараюсь не бередить, не ковырять в давно зарубцевавшемся шрамике иголочкой. Потом - как признались, как Янка уехала, как заявилась Ирма... И искорка солнца на янькином вихре под ирминым пистолетом… За два почти года я привыкла к этому городу. Но подошвы у меня уже дымятся, и билет уже куплен с пересадкой на край географии. Рюкзак опять подтянут на вдохе, только походочка изменилась - палку проще в руке нести, иногда опираясь на нее на светофорах.
Йех ты! Загулялась, не успеваю к Саньке. Ладно, что ж теперь. Значит судьба моя такая в этом Городе - без встречающих приехать, без провожающих отбыть… Только и дел - прокручивать в который раз то, что пришло в голову тогда, в больнице, между операциями, обмороками и терапевтическими кабинетами… Что бегала я от себя, от дурацкой потребности быть зависимой, от придумки собственной. Конечно, не будь Ирмы - все сложилось бы иначе, такую еще поискать надо. Но кто знает, чем еще я придумала бы оправдать, не попадись она мне… не знаю.
Ну вот, какое к Сашке, уже и поезд выставлен. Отправление через полчаса. Добрые курсанты помогают рюкзак забросить - сначала в вагон, потом - на третью полку, молоденькая проводница поглядывает с интересом, - конечно, наверно любопытно, откуда у человека, достаточно симпатичного (а что, я знаю это, почему нет) шрам на пол-лица. Ничего, расскажу по дороге, хех…Что ж время так ползет?
Странно, не радует почему-то ни долгая дорога, ни мысль о конце континента, ни начало снова… Мысли какие-то кислые. Словно что-то упускаю я, ну сосет под ложечкой - и все тут. Не знаю…
- Простите, уже отправляемся. Поднимитесь пожалуйста.
Я кидаю сигарету и легко - чтобы обмануть ожидания проводницы (а ну и что, что с палкой) запрыгиваю в вагон, подавив безумное желание остаться. И почти сразу паровоз трогается и набирает ход. Стою в тамбуре, курю, равнодушно пялюсь в толпы провожающих. И вдруг - меня просто швыряет к окошку - мелькнуло лицо в рыжих кудряшках, настолько знакомое, и затерялось в толпе.
- Да ну брось, уже мерещится! - говорю сама себе и затягиваюсь.
И почти у края платформы вижу вдруг Саньку! Она что-то машет руками, типа «давай назад», но мы говорили с ней на эту тему… Соскучилась, значит, все же провожает меня… ее почти не видно уже, а она все машет. Я тоже делаю взмах рукой - и в вагон. Устраиваться до утра, а там - на пересадку, и жисть моя покатится заново…

«Мы рады приветствовать Вас в новой жизни! Жизнь обошлась с Вами сурово, но Вы нашли в себе силы принять помощь людей, которые окружают Вас, и это поистине мужественный поступок. Вы излечились от ужасной болезни - наркотической зависимости. Теперь Вы - полноценные члены общества. Мы желаем Вам здоровья, счастья и успехов в делах! Счастливого пути в жизни!»
...

Янка и Сашка сидят прямо на теплом асфальте и курят, глядя в серую шершавую шкуру под ногами. Молча сидят - а что говорить? Не успели. Янка только удивляется - почему она не плачет? Два года. Этот человек значит, пожалуй, побольше, чем все, кто только есть на свете. Разминуться на минуту…
Только потом, когда уже выходили из вокзала, Янка вдруг вскинула голову и внезапно зазвеневшим голосом спросила:
- Она позвонит? Когда доедет?
Сашка остановила за плечо Янку, улыбнулась ласково, обняла и тихонько сказала:
- Будем ждать.

Конец