— Почему ты такая холодная, Акеми-сан? — спрашивает она.

Существо оборачивается вокруг ее шеи и улыбается.

1.

Хомура никогда не делает Ничего Такого. Если она бежит слишком быстро и слишком долго, то у нее перехватывает дыхание, а сердце начинает изображать джазового пианиста. Иногда у нее туманится в голове, даже если она просто слишком далеко уходит пешком, и ей просто необходимо куда-нибудь присесть до того, как ноги подведут ее окончательно. Но сейчас Хомура бежит, бежит сквозь стеклянные коридоры.

«Я могу дать тебе все, чего ты захочешь», — сказало оно, прежде чем сделать ее волшебницей.

«Я хочу взглянуть, как смотрятся цветущие вишни сквозь твои разбрызганные мозги», — думает она сейчас.

Вспышка белизны. Может быть, это ее тело кричит ей «нет!», предупреждая, что в любой момент может отказать. «Давай, махо-сёдзе, — произносит голос внутри ее головы, забрасывая ноги на воображаемый журнальный столик и ожидая, пока ему приготовят чай. — Давай, догони меня».

В обеих ее руках крепко зажат пистолет. Она не знает, как он там оказался.

Существо поднимается на задние лапы, вскидывает голову. В пространстве, облюбованном им внутри ее головы, звучит голос:

«Разве ты не идешь?»

У нее дрожат руки — Хомура никогда не делает Ничего Такого, и в особенности именно этого, — но она жмет на спуск, и ее желание сбывается. Во вспышке крови, пороха и мозгов она видит лицо Мадоки, слышит ее голос: «Ох, Хомура, я так и знала, что ты...»

«...попробуешь это».

Существо поднимает хвост и оглядывается на нее, по-прежнему улыбаясь.

«У меня много форм».

Лепестки вишен сквозь стекло — белые, розовые, совершенные.

10.

— Пошли ко мне домой после школы, — предлагает Хомура.

Мадока пытается подцепить креветку из бенто, которое они делят на двоих. Она так и не притронулась к куриному рагу, приготовленном Хомурой, хотя это ее любимое блюдо.

— Спасибо большое за обед, Акеми-сан, но...

— Зови меня Хомурой.

Мадока поднимает взгляд; ее палочки для еды застывают в воздухе.

— Но мы только с сегодняшнего утра знакомы.

— Мне больше понравится, если ты будешь звать меня Хомурой.

— Ну ладно. — Она наконец расправляется с креветкой. — Мне... нравится ходить в гости, но мне надо еще разобраться с «У Мэри был ягненок». Учительница задала нам перевести все строфы. Что-то насчет того, что это подготовит нас к жизни, полной страданий.

— Мы можем сделать уроки вместе, — говорит Хомура.

— Это очень мило с твоей стороны... Хомура. Но, может, лучше сначала посмотрим «Чара-хранителей»?

34.

Она берет ее за запястье: пульс бьется под пальцами, точно бабочка, пойманная в детской ладони.

— Хомура, — произносит она. — Убей меня, пожалуйста.

57.

— Как может хорек быть злым?

Хомура выбрала Томоэ своим сэмпаем: таскает за ней книги и придерживает перед ней дверь в столовую. И иногда, даже сейчас, забывает о главном.

— Не то чтобы злым, на самом-то деле. — Хомура с усилием переводит взгляд от грудей Томоэ — они вечно стремятся вывалиться наружу, такой большой у нее размер, — на верхнюю из тех книг, которые она держит. «Высшая алгебра» — значится на корешке. — Но лучше не доверять хорькам, слишком уж они милые.

Томоэ смеется; ее смех похож на звон колокольчика, и это каким-то образом уменьшает боль.

— Ты такая смешная! Я обязательно расскажу родителям об этой твоей армии хорьков по дороге.

— По дороге?

— На выходных мы едем на пляж, — отвечает ее сэмпай.

73.

«У меня много форм».

108.

— У меня есть всё, что только можно желать... включая готовое домашнее задание.

Мадока устроила голову на плече у Хомуры — глаза закрыты, книга стихов лежит текстом вниз на ее коленях, на обложке — изображение хижины. Они сидят на скамейке в парке; Мацуо Басё оценил бы, что они наслаждаются природой, а не просто читают о ней.

— Хм. — Хомура большим пальцем вычерчивает цветы по тыльной стороне ладони Мадоки. Солнечные лучи танцуют на

(костяшках Мадоки)

озерной глади, и ей кажется, будто они двое — внутри картины, укрытые в тепле и безопасности ее рамы. Все, чего ей хочется, это вечно сидеть вот так и чувствовать вес Мадоки на своем правом плече.

Хомура тянется за щитом.

Нет, она не может этого сделать. Для этого она слишком любит Мадоку.

«Ты уверена?»

— Да, — отвечает она сквозь сонное тепло — и застывает, осознав, что Мадока тоже ответила.

«Ты всегда можешь получить больше», — говорит ей голос. Им обеим.

— Нет!

К тому моменту, как Мадока падает головой ей на колени, Хомура уже выдергивает чеку и бросает гранату в морду этой улыбчивой сволочи. Когда улыбка, наконец, взрывается, Мадоку рвет. А потом она кричит, кричит без остановки.

542.

Она не может спасти их всех, теперь она знает точно.

712.

— Ты мне не нужна! — Саяка изо всех сил толкает ее в сторону. Хомура не падает, но у нее под ногами роятся мармеладные человечки и тычут крохотными острыми палками ей в лодыжки. Она так крепко вцепилась в свой самоцвет души, что край разрезал ладонь, и оттуда идет кровь. Саяка держится за свой гораздо слабее. Толкнув Хомуру, она сделала слишком широкий шаг и приложила чересчур много силы — самоцвет души качнулся слишком далеко в сторону на цепочке, обнимающей шею. И теперь Ведьма взмахивает своими огромными пшенично-крекерными руками, захватывает между ними самоцвет, и ее руки превращаются в два шара коричного пламени. У Саяки не остается времени даже на то, чтобы закричать, когда ее самоцвет души взрывается.

Хомура взводит пистолет еще до того, как успевает подумать о звеньях цепочки, вплавившихся в шею Саяки (та была мертва еще до того, как успела что-нибудь почувствовать, в любом случае), и еще до того, как она успевает подумать о Мадоке, которая рыдает, раскачиваясь, в углу, она стреляет в Ведьму. Когда барьер взрывается, Хомура спрашивает себя: как она собирается спасать ее, если спасти всех — невозможно.

892.

— Почему ты такая холодная, Акеми-сан?

1324.

— Хомура, убей меня, пожалуйста.

2000.

— Почему ты такая холодная, Акеми-сан?

2665.

— Хомура, убей меня, пожалуйста.

3597.

«У меня много форм». В этом голосе столько же эмоций, как — теперь — в ее собственном. Она говорит ему полуправду, отвечает только на те вопросы, которые заданы прямо — и со временем этих вопросов становится меньше. Она сделалась тем, что ненавидит сильнее всего, и именно поэтому она по-прежнему здесь.

«Всё еще сражаешься за свое желание?» Существо моргает, но его улыбка никогда не колеблется.

Ей хочется сказать — нет, она не сражается за свое желание уже больше двух тысяч перемоток. Ее желание не стоит того. В отличие от Мадоки — ее Мадоки. Но она знает цену тайнам. Вместо этого она думает: «У тебя столько форм, но жизней у меня больше», — и кидает бомбу прямо в его тупую, улыбающуюся морду.

Конец