С этим лицом ничего не поделать. Ианта цыкает про себя. Девчонка ужасна — носится тут со своим громадным мечом, который не может даже поднять, лежит в ванной в крови, смотрит глазами черными, как погибель. И все же, и все же... Приятно, когда есть кто-то знакомый в новой эре твоей жизни.

      Ее комнаты замечательные. Если можно назвать замечательным порно-лабиринт из рюша и тишины. Харроу, наверное, думает, что она в восторге. Иногда это так. Иногда Ианта раскидывается на кровати, смотрит в потолок и думает:

      Дорогая сестрица, посмотри, где я. Ликтор бога, я могу все, что захочу. И у меня своя комната, наконец-то. И никто не смотрит на меня, как на твое дрянное дополнение, как на твою недоделанную версию.

      Иногда это другие мысли. Когда Августин не приходит на ее тренировки, не вкладывая в нее уже ни капли надежды, когда эта станция кажется удушающей, и Ианта расстёгивает рубашку до середины груди одним резким движением, и об пол ударяются перламутровые пуговицы, как кости, гремя.

      Где ты?

      Тогда она вопит, будто ветру наступили на хвост. И никто не приходит, никто.

      У Харроу есть привычка не замечать ничего вокруг и думать, что она одна в комнате. Интересно, что с ней не так?

      На их комично-бесполезных обедах они сидят рядом, на Харроу нет краски и Ианта пользуется возможностью. Пока Харроу остервенело пялится в тарелку, Ианта пялится на нее.

      Приятно знать, что Харроу ничего не заметила по поводу своих волос. Теперь они спускаются ниже ее ушей, как бы она их не стригла — в конце концов Харроу уже не пытается.

      Ианта хочет взять эти волосы и потянуть, пока голова Харроу не запрокинется, обнажая изящную шею. Ее тёмный взгляд смотрел бы на нее зло сверху, а Ианта высунула бы язык и прошлась им по шее вверх, ведя горячую, страстную дорожку, пока пульс Харроу не участился бы под ее губами.

      Воу.

      Лицо Ианты становится горячим, и она берет кубок с водой, запивая свои фантазии. Просто на всякий случай.

      — Не то чтобы мне интересно, но что у вас с Девятой? — спрашивает её Августин из ниоткуда.

      Они в библиотеке, и Августин учит ее магии духа, связанной со Зверями Воскрешения. Ради разнообразия, она не унижает сама себя в тренировочном зале, а значит, сегодня ее комната останется в целости и сохранности. Скорее всего.

      – Что у нас с Девятой? — несвойственная ей нервозность просачивается в вены Ианты, вынуждая прикинуться бревном.

      Какая интересная строчка в этой книге.

      — Я не могу стоять рядом с вами без того, чтобы ты не попыталась сожрать ее взглядом.

      — М-м.

      — А ты немногословна об этом. Какой контраст, — он подпирает голову ладонью. Его улыбка не касается глаз. — Знаешь, здесь все друг с другом спали так или иначе. Лет через сто тебя одолевает такая тоска, что ты даже в дерево стучаться не против.

      Про Ианту всякое в жизни говорили, но чтобы сравнить ее с деревом? И сто лет? К тому времени... Тьфу, кто знает, что будет через сто лет? Может, она найдёт себе другую недо-готку. Или будет царствовать на какой-нибудь планете, великая рука Императора, принимая подношения в виде женщин.

      Нет, стойте, она забыла. Она сдохнет к тому времени! Ее сожрет Зверь Воскрешения через несколько месяцев, потому что она все еще не может подчинить себе собственную руку.

      — Обижаешь, старший брат, — Ианта растягивает губы в бескровной улыбке. В ее крови бьётся бешенство. — Я покорю ее гораздо раньше.

      — Верю в тебя, сестра, – Августин легонько похлопывает ее по плечу, смотря куда-то в сторону. Снисходительность и брезгливость — вот, что ей здесь дано.

      Если вдруг он будет катиться в ад, нихрена она не протянет ему руку.

      Ианта поворачивает голову вбок. Там, на дальнем конце кровати, ничего нет. Ни Харроу, ни даже меча. Она выскальзывает из-под одеяла, ставит ноги на холодный пол. Голова пульсирует предпохмельным чувством. Зачем она вообще попыталась лечь спать?

      Она наливает себе стакан воды на кухне и медленно цедит его. В своей длинной кремовой ночнушке, босая и взъерошенная, она чувствует себя как жена, ждущая с работы задерживающегося мужа. Если работа — убивать своего брата-ликтора.

      На прикроватном столике валяется пара костяных сережек, три ребра в верхнем ящике стола. Ианта просила ее не разбрасывать кости. Фу.

      И это — все, что отмечало, что Харроу здесь жила и присутствовала.

      Ианта задумчиво взвешивает сережку в руке. Третья фаланга. Кость едва темная посередине, там, где соприкасалась с ухом Харроу.

      Ианта подносит её к губам. Дышит. Ее язык медленно высовывается, как неловкое щупальце. Его кончик прикасается к кости, и Ианта дрожит.

Конец