Девятый Дом – чтит добродетели и пытается вбить их в Гидеон с самого детства.
Дом ценит скромность и простоту, облачая своих хранителей в чёрные одежды без изысков и украшений. Со звоном колокола процессия благочестивых весталок стекается на молитву в Храм, и Харроу, наблюдая за ними с балкона замка Дрербура, представляет себе чёрную, плавно текущую реку. С такой высоты она не может разглядеть лиц, но точно знает, что под капюшоном они все одинаковы, раскрашенные ритуальной краской, которую монахини накладывают десятилетиями изо дня в день. Возможно, они привыкли к ней настолько, что без неё почувствовали бы себя освежеванными. И эта монотонная привычность, неизбежная одинаковость кажется Харроу умиротворяющей.
А потом краем глаза она замечает Гидеон. Конечно же, не среди монахинь. Со всей очевидностью, когда Гидеон была ещё ребёнком, воспитателям стало ясно, что монахиней ей не стать. Поэтому сейчас она упражняется со своим двуручным мечом на плацу под чутким руководством Агламены. Капитан стражи решила, что так безродный подкидыш принесёт Девятому больше пользы.
Гидеон не чтит добродетелей Дома.
Пусть она тоже затянута в чёрное, её одежда – не бесформенные балахоны безмолвных весталок, эта одежда – облегает её тело, подчёркивая не скромность, но силу, не мешая её движениям, не пытаясь заглушить её порывистый шаг, взмах руки с мечом, рассекающим морозный воздух пополам.
Пусть её волосы тоже коротко острижены, как того требуют правила Дома, но полыхают они словно костёр. Ярче, чем жаровни перед белыми воротами Дрербура. И порой Харроу думает, что если вдруг случайно к ним прикоснуться – они могут и вправду обжечь.
Девятый Дом ценит смирение. Опущенные головы, взгляды, обращённые в пол, руки, сложенные перед собой в жесте покорности своему долгу и судьбе. Незачем поднимать голову и не на что смотреть по сторонам. Каждый шаг уже предопределён самим фактом принадлежности к Дому. Несите свою ношу со смиренным достоинством.
Но Гидеон смиряться не желает. И никакой покорности в её жестах нет. И каждый раз, рассекая мечом застывший воздух, словно пытается прорубить себе путь прочь от Девятого Дома, Запертой Гробницы. И Харроу. И пока что Харроу удаётся обращать все эти попытки в неудачу, но вдруг однажды Гидеон повезёт чуть больше?..
В Девятом Доме ценят умеренность. Хорошая добродетель, когда пища скудна а казна пуста. Единственный неиссякаемый ресурс Дома – это кости, кости, кости… Харроу рада, что способна поднять столько скелетов, чтобы не дать Дрербуру развалиться окончательно. Она знает, что живые люди – это непозволительная роскошь.
И Гидеон тоже отлично это знает, поэтому ест за двоих жидкое месиво из баланды, носит ботинки со стальными носками, презирая смиренную привычку весталок ходить босиком, и непонятно как добывает эти журналы с паскудными картинками.
Среди хранителей Гробницы ценится усмирение страстей и плоти. Может быть, учитывая катастрофическую ситуацию с демографией, ценится слишком сильно. Но с другой стороны – то, что спит в глубине Запертой Гробницы – не стоит тревожить страстями её хранителей. Поэтому хранители – бесстрастны и равнодушны к плотским радостям.
Гидеон не желает усмирять себя в окружении одинаковых чёрных фигур, настолько же суровых, бесчувственных и обветшалых, как камни, из которых сложен Дрербур. И паскудные картинки из контрабандных журналов – тому бесстыдное подтверждение.
И сама Гидеон – ведёт себя так же бесстыдно. С пламенеющими волосами, сильным, свободным от добродетелей телом и дерзким взглядом золотых глаз, которые она и не думает опускать в пол, когда встречает Преподобную Дочь. И Харроу, натыкаясь на этот взгляд, думает о том, что ей ничего не стоит поднять легион костей, и заставить их служить Дому. Однако нет такого искусства, которое могло бы заставить Гидеон подчиниться добродетелям Девятого.
Она вздрагивает со своего возвышения, потому что Гидеон, опустив свой меч, неожиданно поворачивается в сторону Дрербура. И хотя это решительно невозможно, Харроу слишком далеко, и к тому же в своих чёрных одеждах сливается со стенами замка, ей кажется, что Гидеон нахально смотрит на неё в упор. Снова.
***
Молитвенная служба подошла к концу. С тихим шорохом ряс монахини одна за другой вставали со скамей, и чёрной вереницей вытекали из Храма, опустив головы и продолжая машинально пощёлкивать костяными чётками в руках.
Длинный узкий зал погрузился в тишину, нарушаемую редким потрескиванием газовых рожков, тускло горевших вдоль проходов. Половина свечей у алтаря успела погаснуть, поэтому Харроу не сразу заметила густую тень на одной из скамей.
Тень шевельнулась, хмыкнула и поднялась, с хрустом разминая плечи.
- Я успела позабыть, до чего же скука смертная все эти ваши сборища. Могла бы вздремнуть чуток, если бы не холодрыга.
Гидеон не спеша направилась по проходу к алтарю, и в тусклом свете Харроу заметила, что она одета в рясу, отчего казалась ещё выше и шире в плечах.
- Пришлось соблюдать местный дресс-код, знаешь ли, - усмехнулась Гидеон, откидывая капюшон. Рыжие волосы привычно полыхнули, словно дразня вялые язычки пламени свечей.
- Что ты здесь забыла? – хмуро спросила Харроу, ощущая удовлетворение от того, что не успела сойти с возвышения алтаря, и ей не приходится смотреть на Гидеон снизу вверх.
- Ну, я подумала, что с моей стороны ответный визит будет проявлением вежливости, - сложив крепкие руки на груди, Гидеон смотрела так, словно хотела прожечь золотыми глазами слой ритуальной краски на её лице.
- Ты о чём вообще? – Харроу скривила тонкие чёрные губы в одну из привычных Гидеон гримас.
- Ладно, - вздохнула Гидеон, - спрошу прямо. Какого чёрта ты приказала Круксу устроить внеплановый шмон в моей келье?
- Следи за тоном, - холодно ответила Харроу. – Мне нет дела до таких мелочей. Следить за порядком входит в обязанности маршала. И если ты не поленилась явиться в Храм со своими глупыми претензиями, значит, непорядок в твоей келье был. Сама виновата.
- Он конфисковал все мои книги, - тихо проговорила Гидеон, и в её голосе Харроу почувствовала сдерживаемую злость. – Ты не представляешь, как тяжело было пронести их в эту дыру.
- Под книгами ты подразумеваешь низкопробную макулатуру с непристойными картинками, Нав? – теперь Харроу позволила себе улыбнуться. Из-под верхней губы показался ряд мелких белых зубов. Гидеон всегда казалось, что любая улыбка, и вот такая в особенности, делает её похожей на тощего злобного хорька.
- А, так значит, ты их даже рассмотреть успела?
Разумеется, это было лёгкое брезгливое любопытство. Харроу пролистала несколько потрёпанных экземпляров в мягкой обложке, презрительно хмыкая на изобилие девиц – полногрудых, с глупыми улыбками на пухлых губах и густыми гривами волос. В некоторых журналах девицы были вдвоём, и даже втроём, и делали такие вещи друг с другом, от которых лицо Харроу полыхало сквозь слой краски.
- Ты знаешь, что подобная, с позволения сказать, литература, у нас запрещена, и потом… - Харроу растянула губы шире, превращая улыбку в ещё одну гримасу, которая так бесила Гидеон. – Это же лучше для тебя. Не мечтай о том, чего ты никогда не увидишь и не сможешь получить.
Она едва успела моргнуть, как Гидеон уже возвышалась прямо над ней, молниеносно преодолев разделяющее их расстояние.
- Злобная, завистливая сука, - сдавленным голосом процедила Гидеон, сгребая пальцами ворот её чёрной мантии у горла. – Тебя бесит сама мысль, что у меня может быть что-то личное, что-то, что меня радует, тогда как у тебя – нет ничего кроме костей и этой могилы, которую ты всю жизнь будешь охранять!
Несколько секунд они молча сверлили друг друга глазами. Золотые, против тёмных, обведённых чёрной краской.
Затем Харроу хмыкнула и, не пытаясь освободиться, сделала лёгкое движение кистью. Почти незаметное.
Что-то белое, твёрдое и холодное метнулось из складок мантии в Гидеон, за доли секунды вырастая в лишённого плоти слугу.
Гидеон и опомниться не успела, как скелет скинул её с возвышения и заставил распластаться на ледяном полу часовни, выжидающе застыв рядом.
Харроу небрежно поправила ворот мантии, и посмотрела на Гидеон, которая начала подниматься.
- Оставайся на месте. Или я натравлю ещё пару-тройку штук. А ты без своего меча. Встанешь, когда я уйду.
Она не спеша спустилась с возвышения алтаря и спокойно прошла мимо застывшей Гидеон, так близко, что подол мантии скользнул по лицу, оставив на щеке след пыли вперемешку с зеленоватым биолюминесцентным порошком, который осыпался с арок над головой.
Гидеон бессильно выругалась, а Харроу даже не взглянула на неё, только на выходе из Храма щёлкнула пальцами, отзывая свою нежить. Тот послушно рассыпался в прах, и Гидеон чихнула, снова ругнувшись. Каждое открытое столкновение с Харрохак заканчивалось для неё так, или примерно так. И за столько лет ничего не изменилось.
***
Харроу давно сбилась со счёта, сколько раз Гидеон пыталась сбежать. И удивляло не упорство, с которым она продолжала это делать снова и снова. Харроу удивляло то, что она сама при этом ощущала. Злость от того, что Гидеон раз за разом продолжает предавать Девятый Дом. И её саму, конечно же. Поэтому тщательное наказание за каждый неудачный побег было совершенно необходимо. Если не удастся вбить в Гидеон верность, то, быть может, получиться вбить понимание того, что, сколько бы она не пробовала разными способами и средствами - Харроу всё видит, всё знает и всегда на шаг впереди. И, может быть, однажды Гидеон прекратит. А может быть, однажды Харроу переусердствует с наказанием, но побеги прекратятся в любом случае.
Когда она вошла в комнату, отведённую для наказаний, Гидеон дёрнулась в своих цепях в её сторону, рыча сквозь кляп неразборчивую ругань. Харроу подумала, что однажды Нав окончательно выведет её из себя, и она не сможет остановиться, и тогда Гидеон останется без языка. И мир наверняка выживет без её остроумия и ругательств. Но пока до этого не дошло. К счастью для Гидеон. И её заткнутого рта.
Но взгляд золотых глаз буравил так, что, обладай Гидеон хоть какими-то способностями помимо грубой физической силы, то, наверное, этот взгляд, полный ярости, испепелил бы Харроу на месте.
Харроу едва заметно передёрнула плечами и обратилась к высокому крепкому старику, поглядывающему на Гидеон с откровенным злорадством и чувством человека, чьими руками Дом налагает кару на тех, кто не желает повиноваться.
- Маршал, выбейте из неё мысль о побеге, по крайней мере, на ближайшее время, - и добавила тихо. – Но не калечить. Искалеченной она не принесёт нам пользы.
- Моя госпожа, - почтительно кивнул Крукс, разматывая кнут.
Харроу вышла из комнаты до того, как первый удар хлестнул спину Гидеон.
***
Ей удалось задремать, вытеснив боль подальше на задворки сознания, но затем сквозь серые дебри полусна начало пробиваться тревожное чувство. Ещё толком не проснувшись, Гидон почувствовала, как волоски на шее и затылке встали дыбом, предупреждая об опасности. А затем истерзанная спина снова напомнила о себе, и она резко открыла глаза, повернув голову в сторону двери.
Преподобная, мать её, Харрохак в своей чёрной бесформенной мантии находилась в её келье, и в тусклом свете единственного газового рожка напоминала скорбного неупокоенного духа, явившегося, чтобы утащить за собой в преисподнюю.
- Какого чёрта… - пробормотала Гидеон, и, решив, что ей померещилось, с силой зажмурилась и снова открыла глаза.
Харрохак никуда не делась. Более того, шурша мантией, сделала шаг в сторону койки. Оказаться с ней наедине в тесном пространстве, почти в темноте – это вообще было худшим из всего, что могло быть. Уж куда хуже, чем находиться в той пыточной с Круксом, потому что старикан – пусть и злобен, но зато предсказуем. А вот что может выкинуть чокнутая наследница Дрербура – в принципе нельзя было знать наверняка.
Когда она присела на край койки, равнодушно скользнув взглядом по испачканному кровью покрывалу, Гидеон инстинктивно дёрнулась, ощутив, как подсохшие раны на спине снова засочились.
- Успокойся, Нав. Я ничего тебе не сделаю. Ты уже получила своё наказание. Получишь следующее, когда снова попытаешься сбежать, - ровным голосом проговорила Харрохак.
- Тогда чего тебе надо? – Гидеон пыталась разобрать выражение её лица, и в который раз у неё ничего не вышло. Толстый слой краски отлично скрывал эмоции госпожи Девятого Дома. И это нервировало.
Вместо ответа Харрохак порылась в кармане своей необъятной мантии и в тусклом свете блеснула маленькая банка с неясным содержимым.
- Это что? - Гидеон с подозрением покосилась на банку.
- Это я собираюсь потратить на тебя ценный лекарственный ресурс Девятого Дома. Не благодари, - Харрохак отвинтила крышку и, зачерпнув пальцами густую мазь белого цвета, протянула руку к спине Гидеон.
- Подожди… - Гидеон попыталась отодвинуться. – Откуда мне знать, что это не какой-нибудь яд, от которого у меня вообще кожа слезет?
- Нав, - Харрохак предупреждающе сощурилась, отчего глаза превратились в чёрные провалы.
- Ладно, - буркнула Гидон, неохотно вытягиваясь на узкой койке.
Пальцы, густо смазанные мазью, коснулись ран на спине, и она вздрогнула, поёжившись.
- Холодно…
- Так и должно быть.
- Я вот одного не могу понять… - протянула Гидеон, наблюдая за Харрохак сквозь ресницы. – Какой смысл сначала приказать Круксу разодрать мне спину, а затем приходить ночью в мою келью, чтобы тратить «ценный лекарственный ресурс»?
Преподобная молчала, продолжая смазывать её спину, а затем проговорила:
- Ты не родилась в Девятом Доме. Может быть, поэтому тебе сложно принять наши обеты и обязательства, которые передаются с рождения от одного хранителя к другому. Но тебе не следует забывать, что Дом – принял тебя, дал кров, вырастил и научил чему-то полезному. Спасибо Агламене. Проще говоря, ты обязана дому всем, что у тебя есть. И каждый твой неудачный побег – это как плевок в лица тех, кто о тебе позаботились.
Харрохак вытерла пальцы с мазью чёрным платком, который тоже нашёлся в кармане её мантии и поднялась.
- Мы ведь обе знаем, что дело не в верности Дому и не в ожиданиях Дома, которые я не могу оправдать, - Гидеон криво усмехнулась, гладя на неё снизу вверх. – А дело-то всё в том, что если бы ты ненавидела меня чуть меньше, то позволила бы мне уйти. Либо приказала Круксу меня казнить. Но ты не делаешь ни того, ни другого.
Харроу открыла дверь кельи, и прежде чем уйти проговорила, прямо глядя в золотые глаза:
- Нав, не важно, хочешь ты того или нет, но пока ты жива – ты будешь служить Дому. А когда ты умрёшь, я подниму тебя, и тогда Дому послужат твои кости. Так что смирись.
Она тихо прикрыла за собой дверь, оставив Гидеон в одиночестве.
Конец