Юная пани не знала, почему они уехали из Варшавы в старое поместье на окраине Речи Посполитой. Она попрощалась с подругами, иностранными принцами, станцевала на последнем балу и очень хотела остаться в столице. В поместье ее окружали крестьяне да холопы - негде завести подруг, не с кем пощебетать на итальянском. От ближайшей шляхетской семьи ее отделял день пути. Девушка бродила по усадьбе, заснеженным угодьям, вышивала и читала книги. Мать, дородная и апатичная, проводила время в кирхе*, за молитвами, тихо музицировала за роялем в гостиной или просила дочь почитать ей Священное писание. Отец, рано поседевший воевода, почти не бывал в усадьбе.

В квецень* снег растаял, оставив после себя грязь и слежавшуюся прошлогоднюю траву. В тереме царило сонное спокойствие, на небе переливались изменчивой ртутью облака, то и дело шел дождь. Запертая непогодой в усадьбе, она смотрела на потоки людей, шедших по тракту с юга, оборванных и нищих, и гадала, откуда и от кого они бегут в такое ненастье.

Юная пани не помнила, когда в их хозяйстве появилась новая служанка. Впервые она приметила ее на завтраке - та подавала кувшин с молоком к столу, и ее веснушчатые, рябые руки почему-то наводили на мысли об ожогах. Обычная холопка с тонкой косой, долговязая и сутулая, по лицу не понять сколько лет - гладкое и молодое, с которым не вязался омертвевший и пустой взгляд. Она всегда молчала: то ли от рождения была нема, то ли просто не хотела говорить. Так ее и прозвали - Немова.

В день, когда пани впервые с ней заговорила, шел проливной дождь, погрузивший терем в полумрак. Она дочитала сборник стихов и ходила по горнице, уча поэмы наизусть - громко, чеканя иноземные слова. Когда пани учила стихи, слуги бежали прочь, думая, что она читает заклинания - так диковинно звучали прусские и итальянские поэмы. В какой-то момент девушка заметила, что одна служанка притаилась в углу потемнее, медленно зашивает занавеску и слушает ее. Пани это польстило.

- Эти стихи сочинил Микеланджело, -  похвасталась она. - Слышала о нем когда-нибудь?

Немова покачала головой.

- Как тебе?

И вот тогда служанка впервые улыбнулась. Слабо, чуть заметно, не отрывая взгляда от занавески в своих руках.

- Буду польщена, если милостивая сударыня изволит слушать дале, - на радостях от неожиданной слушательницы раскланялась пани. Немова только взглянула робко в ответ и продолжила слушать.

Так, пока за окнами истекало дождями небо и пробивалась трава, пани читала отрывки из книг, а немая слушала. Подметала горницы, шила, полировала пуговицы - и все это как можно тише, не пропуская стихов о шумных городах, прекрасных дамах и храбрых рыцарях. Иногда, уставая от стихов и впадая в меланхоличную ностальгию, девушка рассказывала о Варшаве и ее гостях - принцах, князьях и баронах, - и Немова завороженно слушала. Она не отводила взгляда от лица пани - открытого и вдохновенного.

Однажды она подошла к девушке, протянула ей какой-то небольшой предмет. Та с любопытством приняла его, поднесла к окну, разглядывая в слабом свете. Это было искусно вырезанное из деревянного бруска здание - с готическими окнами, дверцами, и в нем узнавалась деревенская кирха. Пани восхищенно воскликнула, рассматривая подарок. Затем ринулась к книжному шкафу и достала оттуда одну из самых ценных книг - с гравюрами европейских соборов. Немова внимательно посмотрела на гравюры, которые показала ей девушка, и кивнула.

К маю пани стала обладательницей еще нескольких миниатюрных деревянных статуэток. Немова вырезала в свободное от работы по дому время - рано утром или поздно вечером, но пару раз девушка видела ее за работой посреди дня. Служанка держала в руках крохотный ножик с резной рукояткой и мелкими, осторожными движениями обрабатывала поленце, закрываясь локтями от любопытствующих холопок, которые норовили рассмотреть, что же делает немая - не увидев, они сердились, прикрикивали и отсылали работать во дворе.

В мае, когда снова расцвели дикие луга, пани уходила гулять по ним. То было единственным, чего не хватало в Варшаве, - разнотравья, бабочек, лесов с ручьями и пением птиц. Псы, которых девушка брала с собой, бесновались и носились вокруг, звонким лаем отпугивая диких зверей и ходящих по дрова крестьян. Сидя где-нибудь на лесной полянке, она сочиняла стихи о солнечном свете, таинственной чащобе и пении птиц. Итальянские слова мешались с польскими, а травы, незнакомые в родном языке, она называла по-украински, услышав их в отрывках разговоров. Несколько раз пани пыталась рисовать то, что видела, - в сравнении с прочими шляхетскими девицами, которые терпеть не могли уроки искусства в академии, она брала кисть в руки по своему желанию.

Она заметила за собой слежку: человеческий силуэт за деревьями и скрывающийся, как только девушка вглядывалась в ту сторону. Успокаивало ее лишь то, что псы не лаяли, лениво виляли хвосами, развалясь в душистой траве. Но пани тревожилась. Кто это был? Вскоре, пересилив робость, она крикнула в сторону тени:

- Покажись!

Встав за псами, навострившими уши, держа кисть на манер шпаги, она уставилась в лес, готовая бежать прочь.

Знакомая ей веснушчатая ладонь отвела ветки кустов - оттуда робко выглянула Немова.

- Что ты тут делаешь? - у девушки от души отлегло, и она села на бревно.

Служанка вышла навстречу, показывая несколько связок с травами.

- Тогда почему за мной следуешь?

Взгляд глаз непонятного цвета ускользнул куда-то в сторону. Немова переступила с ноги на ногу, продолжая стоять на месте.

- Хочешь присоединиться к моим прогулкам?

Служанка закивала, с надеждой поднимая взгляд.

- Так бы сразу могла попроситься, - вздохнула пани. - Вот же напугала!.. Да не склоняй ты голову. Я не буду тебя прогонять.

И они продолжили прогулки уже вместе. Пани сказала, что Немова будет сопровождать ее - служанку больше не ругали за длительные отлучки. Вдвоем было веселее. Немова могла указывать на то, что девушка не замечала, улыбаться на удачные стихи и качать головой на неправильные названия трав. Когда пани рисовала, сосредоточенно выводя акварелью резную кромку травы и листвы, Немова сидела рядом, поглядывая на рисунок и выстругивая что-нибудь из валявшегося рядом сучка. Когда солнце размаривало девушку, та ложилась в траву, пристраивала голову на колени Немовы и дремала, слыша сквозь сон шорох лезвия по дереву, ощущая щекотку травы, иногда - легкие и теплые прикосновения к лицу. Проснувшись, она находила на своей голове венки, сплетенные из собранных до этого разных цветов, которые объединял между собой лишь оттенок - насыщенный, ярко-голубой. Пани смеялась и оставляла венок у себя в комнате - цветы еще долго благоухали, медленно засыхая.

Это был самый трогательный комплимент, который она когда-либо получала про цвет своих глаз - такой же яркий, как васильки.

Их ни разу не заставал дождь. Тучи могли собираться совсем рядом, но всегда обходили стороной и проливались ночью, когда пани крепко спала. Они ни разу не сталкивались с волками или медведями. Пани перестала тосковать по Варшаве - она наслаждалась летом.

Реклама:

Скрыть

До нее иногда доходили шепотки о беспорядках, творящихся на границе с Украиной, но она пропускала их мимо ушей, беспокоясь только о заканчивающейся акварели и верной рифме в новом стихотворении. Поэтому она очень напугалась, столкнувшись как-то в лесу с разбойниками, неизвестно как дошедшими до их угодий.

Пани громко читала сочиненные стихи, Немова слушала их, расслабленно поглаживая лежащего рядом пса, когда вдруг второй пес поднял лай, бросившись к границе поляны. Девушка замолчала, а служанка встрепенулась, выпуская из рук пса, понесшегося туда же. Псы исчезли в зарослях, заходясь лаем. Но вот взвизгнул и смолк первый, а второй вылетел обратно, поджав хвост. Немова схватила пани за руку, - та еще успела недоуменно оглянуться, - и потащила прочь с поляны, в противоположную сторону. Девушка возмущенно вскрикнула - на поляне остались все ее вещи и альбом с рисунками.

Служанка остановилась, когда наперерез им выскочил мужчина - в грязной, рваной одежде, с веревкой в руке. Он крикнул, и к ним подбежали еще двое мужчин - такие же грязные, один с какой-то большой палкой в руке, другой с ржавым ножом. Пес скулил где-то неподалеку.

Они говорили на дикой смеси русского и украинского - пани понимала лишь отдельные слова, но отчетливо различала злорадный тон их голосов. Она изо всех сил вцепилась в ладонь Немовы и боялась представить, что будет дальше. Пани ощутила грубую хватку на плече и взвизгнула, пытаясь освободиться, - ее тянул мужчина с веревкой.

Вдруг он скривился, выпустил ее и схватился за сердце, медленно осел на землю. Разбойники непонимающе примолкли. Немова, протянувшая в его сторону ладонь, резко сжала ее в кулак, и мужчина обмяк в траве. Обернувшись, пани увидела в тусклых глазах служанки ненависть. Поднялся ропот, мужчина с палкой бросился к Немове и замахнулся, но та снова подняла раскрытую ладонь, выпустила руку пани, подняла и вторую - и мужчины осели на землю, словно соломенные чучела.

Она опустила руки, и настало мертвое молчание. Скулил пес. Пани не могла поверить тому, что увидела.

- Ты... ведьма?

Немова, обернувшись к ней, кивнула, ссутулившись еще сильнее.

Пани знала, что, когда она была маленькой, в стране объявляли охоту за ведьмами. Старыми и молодыми, лечившими людей и убивавшими людей, - всеми, пока не останется ни одной. Их всегда боялись, и этот страх вылился в войну против женщин, владевших магией. Их удавливали, топили, сжигали заживо.

В глазах Немовы был страх.

Пани несмело улыбнулась ей и, подойдя ближе, обняла.

- Спасибо. Если бы... если бы не ты...  - не выдержав, она заплакала. Ей было страшно договаривать. Немова поглаживала ее по спине, пока пани не успокоилась. В тот день они вернулись раньше. Тела никто не нашел.

Девушка была напугана случившимся, но вскоре страх прошел - ведь Немова никогда не причиняла ей или домашним вреда. Наоборот - она терпеливо сносила тычки других служанок или их подшучивания. Она не была похожа на ведьм, о которых рассказывала в детстве кормилица, или ведьм из страшных историй на званых вечерах в Варшаве. У нее не было черного кота, летающей ступы или набора зелий, зловещих гримуаров. Она была нелюдимой, и только. Но теперь пани понимала, почему.

Страх сменился любопытством. В следующий раз, выбравшись вместе в лес, девушка засыпала спутницу ворохом вопросов о магии. Правда, что ею можно погубить урожай? Правда, что ведьмы могут превращаться в птиц? Правда, что они сражают врагов молниями и громом? Немова растерянно моргала в ответ, оторопев от потока вопросов. А пани злилась на ее немоту, из-за которой нельзя было услышать ответы, и продолжала тараторить, все быстрее и быстрее. Наконец Немова не вытерпела и зажала ладонью рот девушки - та аж поперхнулась. Служанка убрала ладонь и подошла к цветущей мальве, сорвала один бутон. На глазах пани он поменял цвет, засияв насыщенной синевой. Немова протянула цветок девушке, та взяла его, рассматривая со всех сторон.

- Как красиво! - ахнула она. - А покажешь еще что-нибудь?

Немова улыбнулась в ответ.

Они зашли еще глубже в лес, так далеко, что даже бурелом там никто не растаскивал на дрова. Ведьма потерла ладони, оглядываясь по сторонам, и раскинула руки, медленно поворачиваясь вокруг. Сначала девушка ничего не замечала. Но потом пригляделась и увидела: растения начали светиться. Это было почти незаметно в ярком солнечном свете, но в тени трава наливалась ярким свечением. А потом и стволы, и земля словно стали прозрачными и засветились изнутри.

Пока девушка, открыв рот, глазела на чудеса, творившиеся вокруг, Немова сделала какой-то жест, и вокруг вмиг потемнело - солнце погасло, остался только медленно текущий по растениям свет. Пани встревоженно оглянулась, но заметила, что потемнело только там, где они стояли, - остальную часть леса по-прежнему заливал солнечный свет.

Такого она себе раньше и представить не могла.

Но вот все померкло, снова настал день. Немова, опершись о ствол, дышала тяжело и с присвистом, прикрыв глаза.

- Тяжело?

Кивок.

- Тогда не надо так напрягаться, - обеспокоенная пани подошла ближе, положила руку на плечо ведьмы. - Показывай по чуть-чуть.

Немова только странно усмехнулась и покачала головой, выдыхая.

Они продолжали гулять по угодьям. Им никто не мешал - мать была только рада, что ее дочь нашла себе подругу и не общается с другими холопами. Иногда она разглядывала акварельные рисунки и поражалась, какие диковинные вещи изображала юная пани: необычные цветы и фрукты, странные замки, чужеземные ландшафты. Девушка же только смущалась, оправдывалась богатым воображением.

Немова с радостью демонстрировала ей, на что способна магия. Успокаивать диких зверей, изменять предметы, создавать иллюзии чего угодно, далеких ли стран или других людей, - она могла все это, и еще многое. Пани была заворожена. Она думать забыла о своих подругах в столичной академии и о варшавских балах - зачем они, когда рядом ведьма, с которой можно с легкостью обозреть весь мир?

Она видела, как ведьма глядит ей в глаза - столь же зачарованно, сколь пани смотрела на волшебные миражи, и с нескрываемой нежностью. Ее это не беспокоило - ведь она смотрела на Немову так же.

А затем грезы превратились в кошмар наяву.

Редко, очень редко выдавались дни, когда они не могли прогуляться вместе, - в частности, в конце лета, когда начался сбор урожая. Немова вместе с некоторыми служанками ушла в поле, а пустующий дом прибирали оставшиеся. Это была предзимняя уборка, когда все в доме ставилось с ног на голову, вытряхивались все половики, отмывались все окна, залатывались все прорехи. Юная пани не участвовала в уборке - она вместе с матерью сидела в саду и наблюдала за деловитым копошением в доме.

Вот очередь дошла до комнаты для слуг - тех, у кого не было дома в деревне. Мужчины вынесли все кровати и принялись за сундуки с вещами. Случайно ли, специально, но один сундучок выронили, и тот раскрылся - полетела на землю одежда, набор ножичков для резьбы по дереву и тряпичный куль. Браня неуклюжих мужичков, одна служанка бросилась собирать вещи обратно в сундучок. Она схватилась за куль, тот развернулся. На землю просыпался песок, звякнули какие-то склянки, каждая размером с кулак. Брань усилилась, но вдруг оборвалась. Служанка взяла в руки одну из склянок и выронила с громким криком, прижала ладони ко рту.

Реклама:

Скрыть

Сбежавшиеся на крик слуги и сама пани с дочерью увидели в плотно запечатанных стеклянных склянках коллекцию глаз, человеческих и звериных. Там были глаза с круглыми зрачками и прямоугольными, треугольными и формой цифры восемь. Карие и зеленые, желтые и синие - все они плавали в полупрозрачной жидкости внутри склянок.

Некоторым сделалось дурно, кто-то запричитал, кто-то начал молиться. Очень быстро вспомнили, что сундучок принадлежит Немове. Вспомнили, что она пришла весной с небольшим заплечным мешком и этим самым кулем за пазухой, - но не вспомнили, как она стала служанкой. Околдовала, - так выразилась старшая служанка, и остальные подхватили за ней, припоминая маленькие странности и необычности в поведении немой.

Юная пани не слышала, как постепенно дошли до обвинения в ведьмовстве. Она побрела в дом, вспоминая, как пристально Немова смотрела ей в лицо. В глаза цвета чистейшей родниковой воды.

Она слышала за стенами терема крики и вопли. Когда они стали уже совсем невыносимыми, выглянула в окно. Немову приволокли с поля во двор - ее крепко держали за руки двое дородных мужчин, а вокруг вились женщины, шипя на нее, обзывая ведьмой и бесовским отродьем. Она сжалась, втянула голову в плечи и только затравленно озиралась вокруг.

Их взгляды встретились. Пани вздрогнула. Столько боли, отчаяния было в том взгляде - и он так вспыхнул, столкнувшись с ее собственным.

Теперь она боялась этого взгляда. Магия, чудеса, мечты - все это бессловесным обещанием горело в тусклых глазах. Но перед взором девушки до сих стояли расширившиеся зрачки, слепо смотревшие из склянок.

Раздался плеск - ведьму окатили святой водой. Пани увидела, как вода, стекая по коже Немовы, смывает иллюзию, тщательно наложенную ведьмой. Больше не было гладкого лица и тонкой косы, не было веснушек на руках - только зажившие ожоги. Глубокий шрам окольцовывал шею, словно уродливое ожерелье, руки пестрели красными рытвинами, а на морщинистой голове не было ни волосинки - только пласты кожи, будто оплавленный воск.

Немова содрогнулась, пытаясь закрыться руками, и издала вопль - хриплый, задыхающийся, походивший скорее на звериный рык, чем на человеческий голос. Воспользовавшись оторопью толпы, она вырвалась и сотворила какой-то жест - в тот же миг ее тело плавно перетекло в обличье гигантской птицы. Одним взмахом птица поднялась в воздух и понеслась прочь, в сторону леса. Вслед ей летели проклятья и угрозы.

Пани отвернулась от окна, ушла в комнату и просидела там, уткнувшись в подушку, до конца дня. Волновалась и гудела деревня, обсуждая то, как их провела уродливая ведьма, сбежавшая в лес, собирались в облаву мужчины, ахали и охали женщины, набиваясь в кирху. За домом горели в костре вещи Немовы и вырезанные из дерева статуэтки. Мать, пришедшая к дочери, не знала, что сказать, ведь ее саму одурманила немая бродяжка, пришедшая ранней весной с юга. Можно ли было винить совсем юную девушку?

Она не задумывалась над тем, что могущество требует платы. Она наивно считала, что большая сила может существовать без большой боли, и тем более не думала о том, откуда Немова добывает эти чудные видения о других землях и прекрасных замках. Теперь, понимая, что это были чужие воспоминания, застывшие в глазах видевших их людей и животных, девушка хотела забыть их - но не могла.

Наступала осень. Легкой позолотой покрывались леса, алели поспевшие в саду яблоки, накрапывали дожди. Но пани больше не восхищалась видом родных угодий - ее преследовали прекрасные видения, во сне и наяву. Она перестала писать лес и сочинять поэмы о диких лугах - вместо них сами собой рисовались бескрайние моря и вместе с дыханием слетали стихи о величественных горах.

Она тосковала. Не только по видениям, но и по самой Немове. Она хотела бы больше не вспоминать о ведьме, но в то же время хотела остаться с ней рядом. Постепенно стирался страх, блекли воспоминания о жуткой коллекции, и второе желание становилось все сильнее.

Несколько раз мужчины пытались выследить ведьму в лесах, но возвращались ни с чем - та словно в воду канула. О немой забыли, вместо этого тревожно обсуждали слухи о татарском вторжении. Отец, до того заежавший хотя бы раз в месяц, и вовсе перестал появляться, а мать, читая письма, все чаще ходила в кирху и молилась, молилась днями и ночами.

В один вечер жители деревни наблюдали странную картину: закат горел не только на западе, но и на юге. Далеко-далеко полыхал огонь, который освещал низкие тучи всю ночь. В следующий вечер пани, вернувшись в свою комнату, обнаружила на подушке венок из свежих, ярко-голубых, будто только что сорванных цветов.

Она поняла, что ведьма придет за ней.

Ночью к терему бесшумно слетела гигантская птица, села у окна пани. Встревоженные слуги побежали к комнате, но дверь была закрыта. Сверху раздался тихий, будто бы радостный возглас, и к птице прильнула тень. Короткий взмах крыльями, и незваный гость улетел в темноту, словно растаял в ней. На стук никто не отзывался, и дверь выбили. Пани в комнате не было - только распахнутое настежь окно и едва уловимый аромат цветов. Остались на месте одежда, рисунки и стихи. Они сгорели на следующий день вместе с домом - деревню разграбили и сожгли татары, пришедшие с юга.

Никто уже не помнит ни имен, ни дат. Но по сей день, столетия спустя, в окрестных селах поговаривают, что в лесу летними ночами слышны звонкий девичий голос, читающий старинные стихи, счастливый, беззаботный, и негромкий, хриплый смех, - дуэт голосов, от которого хочется перекреститься и тихо уйти, не оглядываясь.

Примечания:

Квецень - (польск.) апрель

Кирха - (нем.) церковь