Можно жить с закрытыми глазами

(Бальмонт)

Наверное стоило бы напечатать это простое правило и развесить повсюду, точно молитву, отгоняющую злых духов. По имени Глупость и Жадность, например.

Простое правило звучало так «Нельзя работать на территории клиента». Тем, более, клиента «с улицы».

Но Мисаки оправдала свою глупость тем, что клиент вышел на неё посредством «сарафанного радио», а значит, в каком-то смысле был не таким уж посторонним. А жадность просто объяснялась так, что в случае такой вот случайной «подработки» можно не делиться с клубом. И, может быть, если не придётся сидеть на мели, Департамент какое-то время будет сам разгребать своё потустороннее дерьмо.

В общем, получив приглашение по телефону и немного поразмыслив над перспективами, Мисаки решилась на приватный сеанс с незнакомцем.

И вскоре сильно об этом пожалела. Как и он, впрочем, но немного позже. Когда ситуация окончательно вышла из-под контроля.

Только оказавшись с ним наедине в пустующем доме где-то на окраине, Мисаки поняла – этот извращенец категорически отличается от её привычного контингента. И не в том, что наслаждается болью, а тем, что наслаждается, причиняя её другим. И в его приёмах не было ничего общего с теми невинными забавами, которые практиковала сама Мисаки в S&M клубе.

Пожалуй, она могла бы остановить его ещё на старте. Эту грузную, неопрятную скотину, который стягивал её почти вывихнутые запястья нейлоновым шнуром, попутно делясь своими соображениями на тему того, что именно и как нужно делать со шлюхами вроде неё, которые во блуде и грехе забыли имя Божие.

Смешно. Маньяк. Идейный, к тому же. Может быть, ещё и серийный, раз действует так привычно и слаженно. Мало ли, сколько таких психов с виду ничем не приметных бродят по этому чёртову городу, выискивая своих будущих жертв и оправдывая своё больное эго нехитрыми ветхозаветными принципами.

В общем, Мисаки могла бы остановить его по-хорошему ещё в тот момент, когда он, ткнув её лицом в пыльный пол, воняющий крысиным помётом, недвусмысленно пристроился сзади, дёргая ремень на брюках. Например, могла бы сказать, что на этот раз чутьё праведника подвело, и он ошибся, и никакая она не шлюха, а наоборот – самая настоящая девственница, но…

Как-то сама собой перед глазами встала встреча с Ай. При таких же точно обстоятельствах. И говнюк, почти копия этого, также пристроился к Ай сзади, пользуясь её беспомощностью.

Отличие было лишь в том, что Мисаки не была беспомощной. Но когда этот кретин понял, с чем имеет дело, было уже слишком поздно. Для него.

Кусок ржавой трубы впечатался в его затылок с противным характерным скрежетом. Мисаки, которая по-прежнему дышала пылью на полу, не могла увидеть выражение на его физиономии, зато услышала, как он хрюкнул, а затем навалился на неё всей тушей, едва не раздавив.

Над ухом раздался знакомый голос:

- С живыми вам следует быть осторожней, сэмпай.

И говорит это так спокойно, словно речь идёт о пролитом кофе на новую блузку, а не о маньяке, которому не повезло с очередной жертвой, и который, быть может, уже труп.

Вывернув голову и поймав её взгляд, Мисаки не заметила в нём ни капли смятения от того, что Ай, возможно, только что убила пусть и дерьмового, но всё же человека.

- Помоги-ка мне выбраться из-под него, - хрипло просит Мисаки.

В любом случае, благодаря Ай она по-прежнему на ЭТОЙ стороне. А о причинах и следствии можно будет поразмыслить как-нибудь на досуге.

***

Порой выпадают особенно гадкие деньки, когда Мисаки чувствует себя ещё более паршиво, чем обычно. И каждый раз это связано с работой. С какой-то из, или с обеими сразу. Без разницы.

И, видит Бог (который, впрочем, уже давно на всё забил и ничего видеть не желает), в такие моменты своей жизни Мисаки больше всего хочется послать куда подальше и клиентов S&M клуба и Департамент с его потусторонней мутью и пойти учиться печь пирожки, как и полагается нормальной девушке.

Иногда, в редкие минуты душевного просветления, Мисаки почти удавалось убедить себя, что впереди ещё достаточно времени, чтобы начать другую, новую жизнь, где не будет места скулящим извращенцам, умоляющим её о «золотом дожде», или неупокоенным душам, томимым ложными надеждами. В конце-то концов, ей всего 19-ть лет. Ещё не поздно всё поменять.

Но потом, когда реальность, словно сапог шлюхи на высоком каблуке, задавливала идиотский оптимизм, Мисаки понимала, что увязла в этом дерьме по самые уши до конца своих дней. И любая тропинка, которую выберет она сама, рано или поздно приведёт её всё на ту же скользкую дорогу.

При этом, даже для самой себя, Мисаки не могла решить, что бесит её больше всего: стегать плёткой голые задницы своих повизгивающих от странного удовольствия клиентов, которые вне стен S&M клуба успешно исполняли роли солидных отцов и суровых руководителей, или бессовестно лгать по приказу Департамента, обещая неприкаянным душам новый, лучший мир, в который сама она ни секунды не верила.

Поэтому Мисаки искренне ненавидела обе свои работы. Но ту, которую навязал ей Департамент – чуточку больше. Врать было куда противнее, чем мочиться на подобострастные рожи тех, кто платил за унижения, в то время как для других смерть – стала единственной возможной платой, чтобы эти унижения прекратились.

Вот так странно устроен человеческий мир. И от этого устройства Мисаки временами буквально тошнит.

Иногда она справляется, а иногда – нет.

Мисаки знает, что те, кто так рано открыл в себе способности – ломаются так же рано. Так что, 19-ть лет в здравом уме – это не «всего», это – уже так много. И ни о каких пирожках не может быть и речи. Как и о нормальной жизни вообще. Всё равно ни на что другое она не годится. Только унижать и лгать униженным.

- Сэмпай…

- Чего? – Мисаки отвлеклась от самокопания и взглянула на Ай, появившуюся на пороге маленькой гостиной.

- Я приготовила вам чай. Как вы любите.

Ай поставила маленький поднос с двумя чашками на низкий столик перед Мисаки и села напротив.

- Спасибо… - пробормотала она.

- Вы сердитесь? За то, что я сделала? – тихо спросила Ай.

- Ну что ты! Подумаешь, Соитиро закатил мне истерику, погрозившись накапать в Департамент папочке. Хорошо ещё, что та скотина не сдохла. Наши не любят пересекаться с полицией.

- Но он бы вас убил, - заметила Ай.  

- Не говори ерунды, - фыркнула Мисаки, - ты же знаешь, мне есть, чем себя защитить.

- Кадотакэ-кун говорит, что эту штуку нельзя использовать на людях.

- Если будешь такой же занудой, как Соитиро – я тебя выселю. Пусть он тебя удочерит, если хочет. И вообще, как ты там оказалась? Следила за мной, что ли?

Ай улыбнулась. Совсем чуть-чуть.

- Голоса сказали, что вы в опасности и повели за собой.

Мисаки, взяв в руки чашку, нахмурилась:

- Его жертвы?

- Ага.

- И что они хотели добиться твоими руками? Возмездия? Так он жив остался. А они всё равно мертвы, как ни крути.

Ай пожала плечами и сделала маленький глоток.

- Существуют вещи, худшие, чем жизнь. Может быть смерть – это лучшее из них? Иногда умереть – это слишком просто.

- Но мы-то с тобой знаем, что со смертью просто не бывает. С НИМИ всегда непросто, - Мисаки попробовала усмехнуться, признавшись себе, что порой от того, что говорит Ай, у неё мурашки по спине ползут.

- Они просто хотят, чтобы их услышали, - тихо ответила Ай.

- Тогда послушай, что я тебе скажу. Не нужно относиться к призракам, как к нормальным разумным существам. То, что мертво, но продолжает существовать – в принципе не может быть нормальным.

И ещё – они опасны. Если будешь слушать всё, что они говорят и делать, что они просят – плохо кончишь. Наша работа – успокоить их и заставить уйти. Всё. Наказывать виноватых и восстанавливать справедливость – не наша забота. Тем более для них всё равно уже слишком поздно. Если человек умер – это навсегда и ему уже не помочь. Ясно?

- А я думаю, - проговорила Ай, разглядывая свой чай, - что у мёртвых тоже есть право голоса.

- Благодаря этому голосу ты могла стать убийцей. Им-то пофигу, а тебе с этим жить.

- Я лишь хотела защитить вас.

Мисаки запнулась, бросив на неё растерянный взгляд.

Ай сидела, не поднимая глаз и прижимая к груди своего плюшевого медведя. Ребёнок, которому Департамент навязывает недетскую работу. А может, у Ай, как и у самой Мисаки просто нет выбора. Никогда не было.

- Вообще-то, - пробормотала Мисаки, - я тоже пытаюсь тебя защитить.

- От призраков? А я их не боюсь, - Ай мило улыбнулась, слегка зардевшись.

- Вот же дурёха… Я вовсе не о призраках говорю. Ладно, идём спать. День был тяжёлый.

Некоторое время она лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Ай, которая даже во сне не расставалась со своим мишкой. Мисаки никогда особо не интересовалась, почему девушка, уже слишком взрослая для игрушек, так привязана к этому медведю. Возможно с ним у неё связаны какие-то светлые и радостные воспоминания. Нечто вроде талисмана. Наверное, обнимая его податливое плюшевое тело Ай чувствовала себя в безопасности, словно под защитой неведомых сил, способных уберечь и от призраков, и от людей с низменными желаниями и… от неё же самой.

Рассудок – самая уязвимая часть медиума. Особенно тех, чьи способности проявились в юном возрасте.

Каждый контакт напоминает ментальную бомбардировку. Они обрушивают на тебя всё – свои обиды, злость, предсмертную агонию, и, оторвав частицу твоей души, уходят во тьму.

А ты остаёшься жить с тем, что они в тебе оставили. Опустошённый, но наполненный чужой болью. Не виновный в том, что с ними случилось, но виноватый в том, что такое происходит постоянно. И с чувством собственного бессилия.

Жизнь – не справедлива, а смерть тем более. Но пока есть жизнь… Пока есть жизнь, есть и надежда.

- Я защищу тебя, обещаю, - почему-то шепчет Мисаки на ухо игрушечному медведю.

Ай улыбается во сне, крепче стискивая рукой его плюшевое тело.

Конец