До

Она помнит насмешливое Валькино «Дерё-о-овня», которое та протянула, перегнувшись через перила второго этажа прямо с дешёвым рожком из местной бургерной в руке.

Наташа проследила за направлением её взгляда. «Дерё-о-овня» ехала вверх по тэцэшному эскалатору, уставившись на движущиеся ступени. На ней было лёгкое ситцевое платье и потёртые балетки — в конце августа стояла страшная жара. За спиной висел огромный нелепый рюкзак, едва не перевешивающий назад её саму.

— Она уже третий раз поднимается, — хихикнула Валька. — Смотри, щас опять вниз поедет.

И правда, «Дерёвня» осторожно сошла с эскалатора на подъём, а затем, воровато оглянувшись по сторонам, шмыгнула на соседний и медленно поползла вниз.

Валька прыснула.

— Вот с кем нам учиться: с поклонницей Великого Эскалатора!

Наташа тоже видела уже сегодня на общем сборе перед училищем это выцветше-голубое платье с аляпистым узором и тонкие косички, перекинутые за рюкзак.

— Ты как будто впервые деревенских видишь, — фыркнула она. Но краем рта почему-то улыбнулась, наблюдая за бесхитростным развлечением девчонки.

— Я-то нет, а вот она походу цивилизацию видит впервые, — хохотнула Валька, да так громко, что «Дерёвня» испуганно вскинула глаза наверх, ища источник звука.

Наташа одной рукой оперативно сдёрнула Вальку с перил и оттащила с поля зрения.

— Дура что ли? Чё орёшь, как птеродактиль? — буркнула она, отпустив Валькин локоть. — Цивилизация — это когда динозавры уже вымерли вообще-то.

Валька сделала вид, что оскорбилась, и принялась демонстративно поглощать остатки мороженого. Наташа глянула ещё раз вниз, но по эскалатору теперь плыл только какой-то пузатый мужик. Прищурившись, она быстро отыскала девчонку в противоположной части ТЦ, где та теперь подозрительно увлечённо глазела на афиши.

Когда они с Валькой сами спустились вниз, её там уже не было.

***

Потом началась учёба, и Наташа быстро выяснила, что с любительницей эскалаторов они на одном потоке, но на разных направлениях. Поэтому пересекались они только на общих парах, которых на первом курсе было довольно много, так что эти глупые светлые косички довольно часто мелькали где-то в её поле зрения. Валька поначалу ещё бросила пару колких фраз по поводу её юбки в клеточку («У-у, в колхозе вечеринка намечается») и туши с комочками («Как ты это увидела, блин, вообще?» — подивилась тогда Наташа), но затем переключилась на других однокурсников. Там ей ещё предстояло поле непаханое для антропологического изучения популяции.

Сидела «Косички» в основном одна. Наташа не видела, чтобы она с кем-то много общалась, и замечала порой её тоскливые взгляды то на одну компашку девчонок, то на другую. Попыток влиться хоть куда-то Наташа, впрочем, тоже за ней не замечала. Может, «Косичкам» и так было нормально, и по поводу тоскливых взглядов она себе нафантазировала. А может, она была стесняшкой и просто ждала, когда всё случится само собой. Выглядела она то ли затюканной, то ли нахохленной, так что трудно было понять.

Но когда Славик Куропаткин во время большого перерыва незаметно присел за её спиной и резко дёрнул за эти самые косички с возгласом «Дин-дон!», всё встало на свои места.

«Косички» рывком развернулась и недобро сверкнула глазами.

— Тебе что, пять? — холодно осведомилась она.

Славик — по прозвищу Поршень, прилипшему к нему ещё в школе и исключительно благодаря стараниям Наташи — задумчиво почесал репу и нагло ухмыльнулся:

— Не-а. А тебе? А то ты мелкая какая-то... У нас в школе пятиклашки старше выглядели, — он перегнулся через парту и понизил голос. — Ты школу-то закончила? Я никому не скажу.

— Дебил.

— Не знаю такой цифры. Это больше восемнадцати?

Девчонка молча отвернулась. Но Поршень сдаваться в своих слабоумии и отваге не спешил и дёрнул снова.

Наташа, не особо отдавая себе отчёт, начала было подниматься со своего места, но ситуация быстро разрешилась сама собой.

— Походу я перепутала адреса и приехала учиться в детский сад, — девчонка снова развернулась, на этот раз покачивая увесистым учебником истории в руке. — Сдрисни на родину, а?

Что-то в её голосе заставило Славика стушеваться и примирительно поднять руки, а Наташу — восхищённо сползти назад на стул.

Наклонив голову, с каменным лицом «Косички» проводила Поршня взглядом до самой его парты и только тогда вернулась обратно к своей тетрадке.

Один леший знает, что творилось в голове у Наташи, когда она быстрее своих мыслей тихо проскользнула к парте, за которой только что потерпел сокрушительное поражение Славик, и легонько потянула за одну косичку.

Спереди послышался вздох.

— Тебе на каком ещё языке объяснить, придурок, на китайск… — девчонка замолкла на полуслове, обнаружив сзади не приставучего пацана, а тощую кудрявую деваху.

— Лучше на немецком. Убедительней получится, — посоветовала Наташа. Бледное лицо перед ней не выразило никаких эмоций или звуков, так что она продолжила: — Я из старшей группы этого детсада. Уже умею дёргать нежно, — она подмигнула.

— Ты не на первом курсе? — наконец открыла рот «Косички». — А тут что делаешь?

— Не, я на первом.

— Почему тогда «из старшей группы»? — светлые брови вопросительно поднялись.

— Потому что я не они, — Наташа кивнула в сторону кучки парней, галдящей неподалеку. — Половина этих имбецилов — мои одноклассники. Поверь, в развитии они однозначно не спешат.

Девчонка тихо засмеялась и вдруг оттаяла.

— Я Аня.

— Натаха.

Она протянула Ане ладонь, и та несколько удивлённо её пожала своими тонкими холодными пальчиками.

— А где ты живёшь? — спросила Наташа.

— В общаге.

— О, я тоже. Ты откуда?

Аня вдруг напряглась.

— Да я отсюда вообще-то, — нарочито небрежно произнесла она. — Из Нижнего. Просто с предками не хотела жить, вот и уехала в общагу.

Наташа не без труда подавила смешок. Сама она, как и Валька, была из Дзержинска, но на секции и кружки ездила в Нижний, часто гуляла тут с друзьями и вообще знала его как свои пять пальцев. И ей не понаслышке было известно, как трудно выбить место в общаге даже тем, кто приехал с окраин — что и говорить о тех, кто жил в часе езды от областного центра. Однако перспектива оставаться в хрущёвке с матерью и бабушкой Наташу не слишком улыбала, хоть сестра летом и умотала к своему благоверному в Москву, освободив ей всю комнату. Ведь теперь, когда Нинки больше не маячило перед их глазами, Наташе предстояло стать объектом удвоенного внимания.

Повезло, что Валькина мама подсуетилась и умаслила комендантшу, которая оказалась её старой знакомой, заселить их обеих, да ещё и в одну комнату.

— Почему я тебя не видела там?

Аня пожала плечами.

— Не знаю. Я в первом корпусе живу.

— А-а, ясно. А мы с Колобком в третьем, — Наташа показала на только вернувшуюся из столовой Вальку, которая доставала пенал из сумки, и, поймав издалека их взгляды, так и застыла с ним в руке.

— Колобок — это фамилия? — улыбнулась Аня.

— Валька говорит: «Колобок — это состояние души», — важно изрекла Наташа, подняв указательный палец, и они рассмеялись.

***

Валька была не в восторге от новой Наташиной знакомой и поначалу дулась, кидая то презрительные взгляды на неё, то обиженные — на Наташу, но, впрочем, довольно скоро прониклась. Особенно когда Аня испекла медовые пирожные и угостила их на перерыве.

— Как ты готовишь на этих общажных плитах, они же только на металлолом годятся? — недоумевала с набитым ртом Наташа. — Там даже макароны сварить — тот ещё челлендж.

— Не без труда, — призналась Аня. — Но я импровизирую.

Валька ничего, кроме «спасибо», не сказала, но на её круглом довольном лице было написано чистейшее умиротворение, пока она выуживала из пластикового контейнера одно пирожное за другим и отправляла себе за щёки. «Путь к сердцу Вальки, как известно, лежит через её желудок», — назидательно прокомментировала потом Наташа. Валька на это только фыркнула, а через неделю позвала их обеих к себе в гости в родительский дом, где они выпачкались в муке с ног до головы и чуть не устроили пожар, но всё-таки приготовили по рецепту Аниной мамы какой-то возмутительно вкусный торт.

В тот день на Валькиной кухне пахло слегка подгоревшим тестом, ванилью и смородиной. Наташа как сейчас помнит Аньку с растрёпанным пучком на голове и босыми ногами, в фартуке с ягодками и сердечками и надписью «LOVE» на груди. Помнит, как не удержалась и мазнула пальцем в сливочном креме ей по носу («пуньк!»), и как та с хохотом пыталась увернуться, и как потом, подкравшись сзади, накрыла мучными ладонями Натахины глаза и щёки. Когда Наташа, отчихавшись, обернулась, Анька демонстративно стёрла пальцем крем с носа и засунула в рот.

В тот день она была так счастлива, что ей хотелось то ли лопнуть, то ли танцевать.

***

Как-то само собой вышло, что у них сразу установился прочный телесный контакт. Наташу постоянно тянуло потрогать, прижаться, взять за руку, чмокнуть в висок или макушку; Анька её не отталкивала, а потом начала тянуться и сама. Сейчас бы это назвали «нарушением границ» или «вторжением в личное пространство», эти осознанные жители столицы. Но тогда это ощущалось таким естественным и нужным, что Наташе долгое время даже в голову не приходило, что ни с кем другим, даже с Валькой, ей такого не хотелось.

Она быстро взяла за привычку наваливаться плечом к плечу, бесцеремонно сдёргивать наушник из Анькиного ближайшего уха и засовывать в своё со словами «Что сегодня в концертной программе?». Аня доставала из кармана свой потрёпанный жизнью серебристый «волкман» (Натаха таких уже сто лет не видела) и выбирала специально для неё какую-нибудь песню. От сбежавшего (вот так сюрприз) отца ей досталась внушительная коллекция русского рока, плотно укомплектованного кассетными кирпичиками на нижней полке древнего шифоньера. Анька её показала, когда в выходные возила их с Валькой к себе в деревню знакомить с мамой — спустя некоторое время после того, как случайно проговорилась, что не городская. Наташа тогда сделала лицо кирпичом и пнула под столом открывшую было рот Вальку, благоразумно не заостряя на этом внимание.

Так они и слушали Анину музыку — на переменах, прислонившись к холодной стенке коридора шараги, в парке на скамейке, на пологой набережной Стрелки, в автобусе, зажатые между чужими телами и держась за поручни близко-близко, касаясь пальцами, и даже на особо скучных парах. Би-2, Ночные снайперы, Цой, ДДТ, Ляпис, Сплины — Наташа и не подозревала, скольких песен она не слышала, а некоторые группы не знала вообще. Сама она в свою очередь начала таскать с собой свой дешёвенький mp3-шник и знакомила Аньку с зарубежными исполнителями, в которых та совершенно не разбиралась, а потом и вовсе отдала ей плеер со словами «Я всё равно почти не слушаю».

Ещё одной традицией, быстро вошедшей в обиход, были пятничные киновечера перед Натахиным ноутом. Иногда к ним присоединялись Валька и кто-то ещё из общаги, но если Аня настаивала на каком-то ужастике, то обычно смотреть его они оставались вдвоём. Валька хорроры не любила, а другие девчонки находили их скучными. Зато Аня почему-то их обожала, хоть и вздрагивала каждые пять минут и вцеплялась в Наташину руку.

Наташе на ужасы было, в общем-то, по барабану. Чтобы напугать девчонку, выросшую на севере Дзержинска, нужно было очень постараться. В их районе регулярно разгуливали то педофилы, то гопота, в мусорках находили трупы животных, а каждый встречный считал своим долгом рассказывать всё новые и новые страшилки про то, как отходы с химзавода медленно превращают жителей в зомби. Так что устрашающий грим и громкие скриммеры не производили на Наташу ровно никакого впечатления. Зато производила его почему-то холодная рука, хватающая её то за локоть, то за плечо, и шумное горячее дыхание на коже, когда Аня в моменты особенного напряжения зажмуривалась и отворачивалась от экрана, утыкаясь Наташе куда-то в шею.

Иногда после фильма — когда никого из соседок-старшекурсниц не было в комнате — Аня даже просила её посидеть ещё немножко и попить чаю. Она не признавалась, но было ясно как день, что она не хотела оставаться одна.

— Окей, заяц, — говорила ей Наташа. — Ставь чайник.

— Почему заяц?

— Потому что трусишка.

— Я не трусишка. Можешь идти, если хочешь, — фыркала Аня.

— Я зайцев в беде не бросаю, — Наташа плюхалась на кровать и весело поддевала её плечом. — Иначе их ловят злые волки. Тащи давай свои шоколадки.

Если они засиживались допоздна и Аня засыпала с ней в обнимку, Наташа позволяла себе ещё немножко так полежать. Она закрывала глаза и зарывалась носом в пшеничные волосы, которые пахли смородиновым шампунем и щекотали лицо. Через какое-то время она с неохотой выбиралась из кровати и плелась к себе.

Эти Анькины длинные волосы постепенно стали для Наташи маленькой персональной одержимостью. Они у неё были совсем не такими, как у Наташи — непривычно послушные, гладкие, шелковистые, их было так приятно трогать и пропускать сквозь пальцы. Ей никогда не доводилось иметь такие волосы в близкой доступности. Нинка к своим не давала прикасаться, Валька постоянно меняла окрас, выжигая и без того хиленькую шевелюру до сухих ломких соплей, мама и бабушка всегда носили короткие стрижки, а кроме них Наташа водилась в основном с бритыми под «ёжика» мальчишками, в пыльные и грязные вихры которых, впрочем, ей и самой не особо хотелось запускать свои руки.

Поэтому Наташа, внезапно для самой себя дорвавшись до такого чуда света, была на седьмом небе от счастья. Аня совершенно не возражала, чтобы она их расчёсывала сколько влезет, и даже разрешала заплетать себе корявые косички.

— Это мой новый шедевр, — провозглашала Наташа, поднося маленькое зеркало ей к затылку, чтобы в большом настенном она могла увидеть, какую икебану на этот раз соорудили из её волос.

— Ты превзошла саму себя, Натах, — каждый раз подтверждала Аня.

Она же стала единственным на свете человеком, кому Наташа позволяла трогать свои строптивые патлы. Для удобства она ложилась Ане на колени и закрывала глаза, а та аккуратно копошилась в спутанных локонах, легонько царапая ногтями кожу. Иногда она щекотно дула Наташе в ухо и пускала волну мурашек от шеи до кончиков пальцев. Наташа морщила нос и дула снизу в ответ.

Свои собственные волосы Натаха уже давно обрезала. Чем старше она становилась, тем короче были путанные вихры у неё на голове. Мать из каких-то дурацких предубеждений запрещала ей стричься лет до десяти, несмотря на то что в длинных жёстких кудрях вечно застревали репьи и всякий мусор, за них больно дёргали в драках, а драть их расчёской было Наташиной персональной пыткой. Для девчонки, которая каждую свободную минуту проводила во дворе с пацанами, лазая с ними по деревьям, гоняя в футбол и воруя незрелый крыжовник в частном секторе, такая копна доставляла слишком много хлопот. Поэтому однажды Наташа просто взяла бабушкины тяжёлые портновские ножницы — они были самыми острыми в доме — и в несколько приёмов превратила себя в домовёнка Кузю (его чумазую версию).

Когда бабушка наохалась, мама — наматерилась, а сестра закончила наконец ржать, её всё-таки отвели в парикмахерскую и достругали стог сена у неё на голове до какого-то подобия каре. Слава богу, больше с тех пор мать из-за волос с ней не боролась. Но Наташина битва с собственной копной продолжалась и по сей день.

— Пошли-ка, — велела ей Аня как-то раз, нагнав в коридоре, когда она возвращалась из душа с мокрой головой. В руках у неё была какая-то банка.

— Это что, варенье? — Наташа попыталась выхватить банку из её рук, но Аня оказалась проворнее, развернула её к себе спиной и надавила, призывая шагать вперёд.

— Потом поешь, если хочешь. Блин, думала, ты ещё моешься, не успела добежать…

— Теперь ты меня пугаешь, заяц.

— Давай, шевели булками.

С опасением поглядывая за плечо, Наташа послушно просеменила обратно в душевую, где Аня остановилась у раковины и стянула полотенце с её головы.

— У нас бабка одна варит, вся деревня у неё затаривается, — она протянула Наташе банку с веществом неопределённого происхождения.

— То есть варенье всё-таки? — уточнила Натаха.

— Да нет, это типа бальзам. Ну, или кондиционер. Или маска…

— Или гель для посуды, или сироп от кашля, или шпаклёвка, ага.

— Ты же сама говорила, что тебе магазинное ничего не подходит, вот я и подумала…

Наташа с сомнением взяла банку. Открыла, понюхала. Пахло какими-то травами.

— У меня от этого точно остатки волос не выпадут?

— Точно. У меня мама пользуется, у неё волосы тоже вьются. Не так как у тебя, но всё равно… Попробуй хотя бы.

Наташа вздохнула, насмешливо глядя на неё.

— Ну тогда помогай, — она наклонилась над раковиной и включила воду.

После нескольких минут каких-то странных махинаций Аня промокнула её волосы полотенцем, бережно расчесала простым гребнем и настрого запретила сушить феном, на что Наташа закатила глаза. Феном же быстрее!

Зато когда волосы наконец высохли, Наташа пошебуршила их и с удивлением не обнаружила привычной жёсткой соломы. Пальцы почти свободно скользили сквозь пряди. И на ощупь они стали намного мягче.

— Эй! — возмутилась она. — Магия вне Хогвартса запрещена!

Анька пожала плечами, довольная собой.

— Скажи это бабке Гуле, а то она не в курсе. Она же ещё порчу отводит и сглазы. В девяностые к ней очередь выстраивалась, чтоб она им всякие болячки заговаривала. Меня мама тоже к ней носила…

— Понимаю, ты та ещё болячка, — согласилась Натаха и получила подушкой в лицо.

Потом она вспомнит эту свою шутку ещё не раз.

***

Как любой ребёнок, воспитанный классической российской однополой семьей, Наташа обладала кучей навыков, которыми, по мнению мамы и бабушки, обладать была не должна. Наташа недоумевала: что одна, что вторая привыкли десятилетиями обходиться без мужской помощи, и полагаться могли только на семью и подруг. Но почему-то обе сетовали на то, что Наташа в свои двенадцать сама могла поменять лампочку, повесить полку и разобрать сифон.

— Не женское это дело, — удручённо качала головой мама на починенные Наташей розетки.

— Дай бог тебе мужа хорошего найти и не думать обо всём этом, — поддакивала ей бабушка. — Шить бы лучше научилась, а то по домоводству тройка, куда это годится.

— А то сейчас одежду же не купить, — отзывалась Наташа. — Вон в Нижнем ТЦ открылся, столько магазинов — и везде полки пустые. Наверное, на фабриках шить разучились.

Она бы предпочла ходить на труды к пацанам — там у неё и друзей было больше, да и занятия поинтересней. Бабушку подобные заявления обычно повергали в шок, поэтому вслух она больше такое не говорила.

Наташе казалось, что на самом деле они всё понимают, просто зачем-то притворяются перед ней и Нинкой. Как будто боятся, что вложат в их головы что-то не то.

Тем не менее родня, продолжая ворчать и бубнить что-то про «женское предназначение», охотно пользовалась Наташиными навыками. Даже сейчас, когда она жила в другом городе, дома часто предпочитали дожидаться её приезда, чтобы Наташа, по её собственному выражению, «сделала всё по красоте».

У Аньки в комнате, как и в их с Валькой, она чинила всё, что могла. Покосилась гардина, отвалилась ножка стула, заклинил замок — быстрее и надёжнее было разобраться самостоятельно, чем ждать общажного мастера Васильича, значительную часть недели пребывавшего в запое.

— Да не надо, Натах, — попыталась Аня. — Санька со второго обещал зайти помочь…

Но Наташа уже подняла матрас и осматривала расхлябанное основание кровати.

— Санька, который лапал тебя на дискотеке? — не глядя на Аню, бросила она. — Неужто ты думаешь, что он будет тебе помогать за просто так?

Анька замялась.

— Ну как… Я ему блинов напечь обещала.

Наташа хмыкнула.

— Блинов, значит, — она глянула на Аню. — А ты сама хочешь печь ему блины?

— Так надо ведь… Это благодарность. Оплата, можно сказать.

— А. Ну считай, ты сэкономила. Мне можешь ничего не печь, — Наташа достала отвёртку и подбросила её в руке. — Тут делов на пять минут.

Закончив подтягивать болты и с Аниной помощью (она бы и одна справилась, но та сама кинулась помогать) опустив матрас на место, она плюхнулась сверху и на пробу покачалась.

— Ну вот, как новенькая, — удовлетворилась она.

— Тебе не в менеджмент надо было идти, а в «деревяшку», мебель собирать, — Анька плюхнулась рядом.

— Вот ещё, я много чего могу.

Аня повернулась к ней лицом.

— Меня научишь?

— Придётся постараться, — Наташа искоса окинула её изучающим взглядом. — Вон какие ручки тоненькие. Перфоратор удержишь?

Анька напрягла мышцы, как боксёр на пьедестале. Наташа с серьёзным лицом пощупала и вынесла вердикт:

— Ну ладно, надежда есть.

— Попробуй как-нибудь тесто вручную замесить. Казённые комбайны тут ни к чёрту.

Наташа повернулась на бок к ней лицом.

— А ты почему вообще пошла в кулинарный?

Анька задумалась, как будто в первый раз.

— Готовить люблю, особенно печь. У меня в детстве была печка игрушечная, мама говорит, я её везде с собой таскала, — она помолчала и добавила: — Ещё она всегда говорила, что если я не научусь готовить, никто меня замуж не возьмет.

— Я бы взяла, — без задней мысли ляпнула Наташа и покраснела.

Аня хихикнула.

— Даже если бы я не могла соль от сахара отличить?

— Ага. Построила бы тебе дом в лесу. А ты бы мне каждый день пекла подгоревшие пересоленные пирожки.

— И стали бы мы с тобой двумя колобками.

— Чтоб Вальке не было одиноко.

Они рассмеялись. И тут Аня сказала:

— Я тебя люблю, Натах.

А потом:

— Ты мне как сестра. Я всегда сестру хотела.

Наташа отчётливо помнит этот момент — когда в её сердце поселилась боль. Что-то кольнуло в груди и неприятно заныло. Глаза защипало.

Она повернулась на спину.

— Знаешь… у меня вот есть сестра. И, скажу тебе, удовольствие это сомнительное.

Аня рядом погрустнела.

— Я не знаю, с чем ещё сравнить.

Сделав глубокий вдох, чтобы прогнать так и не выступившие слёзы, Наташа снова повернулась к ней.

— Давай лучше будем братанами, — предложила она.

— Братанами?

— Ну да. Это нам больше подходит.

— Мне нравится.

У парней это всегда так легко и по-свойски звучало. И так часто ничего не значило.

Но для них будет значить, решила Наташа. Для Ани — что она всегда рядом и всегда за неё горой. Для самой Наташи — напоминание, что кроме этого больше ничего не будет, что бы там ни крылось за этим «кроме». Постоянная мантра самой себе.

Она взяла Анину руку в свои и чмокнула пальцы.

— Я тоже люблю тебя, братан.

***

После сессии Анька на всё лето уехала к матери помогать с огородом. Валька с родителями по горящей путёвке умотали в Турцию, а потом, как обычно, засели на своей даче под Ветлугой. Почти все друзья куда-то разъехались, делать в городе было нечего, в родительском доме и подавно. Наташа устроилась на работу консультантом в магазин бытовой техники, но, не отработав и месяца, перешла в тэцэшную фастфудню, потому что там больше платили. Если туда приходили кто-то из её знакомых, она старалась попадаться им на глаза. Она гордилась тем, что не слоняется без дела, а зарабатывает настоящие, пусть и копеешные деньги. Довольно скоро многие прознали, где она работает, и приходили к ней клянчить бесплатную газировку. Натаха поначалу наливала, но потом, чуть не спалившись перед управляющей, перестала.

Почти все заработанные деньги она откладывала. Пока не решила, на что, но предполагала, что однажды это прояснится. В любом случае, иметь неприкосновенный запас на чёрный день было не лишним. И ещё ей очень нравилось, что теперь наконец она могла полностью обеспечивать себя сама. Нужды у неё были скромные, и откладывать из зарплаты получалось даже больше половины.

Хоть они с Анькой в течение каникул и перезванивались, и переписывались, в сентябре она всё равно вернулась какая-то другая. Наташа сначала приписала это тому, что та отстригла волосы до лопаток и нашла наконец тушь без комочков (Валька оценила). Но потом выяснилось, что дело не только в этом.

Каждые пять минут Аня поглядывала на телефон, а временами что-то увлечённо строчила, со скоростью отбойного молотка долбя по кнопкам своей «мотороллы». В эти моменты она как будто пропадала из реальности, ничего вокруг не слыша и не видя. На её губах застывала дурацкая мечтательная улыбка.

— Деревенскому своему пишет, — шепнула Натахе на ухо Валька. — Как думаешь, надолго это у них?

Наташа ощутила, как в груди разливается жгучая обида. Они ведь почти каждый день болтали обо всём на свете. Даже по скайпу раз в неделю созванивались. Как так вышло, что Аня ни разу не упомянула про какого-то «деревенского»? Почему она Вальке рассказала, а ей — ни слова за всё лето?

— Да она сама у меня выпытала! — оправдывалась потом Аня, когда Наташа, проходив с мрачным раздражением пару дней, всё-таки не выдержала и взорвалась. — У неё нюх как будто на это всё, я не знаю, как она это делает!

— Ну вот и нюхайся с ней дальше! — выпалила Наташа и хлопнула дверью.

Спустя час горючих слёз и тонны бумажных сопливых платков она уже прижималась лицом к Аниному животу, лёжа у неё на коленях, и бормотала куда-то ей в пупок:

— Братан, прости меня, я не хотела на тебя кричать. Прости, пожалуйста. Я дура.

— Забей, Натах, — Аня гладила её по волосам и по подрагивающему плечу. — Ты права, я должна была тебе рассказать. Я просто сглазить боялась. Спугнуть.

— Ох и дурочка же ты, — рассмеялась Наташа ей в живот. — Как бы я тебя сглазила? Я же не бабка Гуля.

— Она только снимает, не наводит.

— Тем более, — Наташа шмыгнула заложенным носом. — Пошли бы к ней, если что. Быстренько бы всё сняли.

Аня засмеялась и подула ей в ухо.

Как в детстве, подумала Наташа. «У кошки боли́, у собаки боли́», — приговаривала мама, когда дула на очередную свежую ссадину. Это никогда их не заживляло, и уж тем более не смогло бы залечить разбитое сердце. Но всё равно Наташе стало чуть-чуть полегче.

***

Сколько дифирамбов Наташа с Валькой выслушали об этом «деревенском» принце на жигулях в первый месяц осени, столько же проклятий осыпались на его голову в следующие два, после того как он бросил Аню по телефону, сказав, что теперь у него какая-то Вика из продуктового, и зимой они планируют свадьбу.

Теперь пришла Анина очередь рыдать у Натахи на коленях.

— Это всё потому, что я уехала! — выла она. — Не уехала бы — не было бы никакой Вики!

— Братан, это всё потому, что он долбоёб. А ты — королева. Он не достоин тебя. Был бы достоин — за тобой бы поехал, как жена декабриста.

Аня как будто не слышала.

— Нафиг я вообще из деревни уехала! Щас были бы там счастливы, хозяйство бы устроили, детей нарожали…

— Э, э, так, стопэ! Какие дети в семнадцать, братан? — Наташа развернула её к себе лицом и нависла сверху. — Ты не в себе и несёшь какую-то дичь.

— Не дичь, — плаксиво возразила Аня.

— Ещё какую дичь, — настояла Наташа. — Учиться ты приехала, чтобы в люди выбиться. Работу нормальную иметь. В городе жить. Слышишь? А не тухнуть в жопе мира глупой и беззащитной клушей, у которой всё, что в жизни есть — это борщи да пелёнки!

Аня жалобно хлюпнула носом.

— Я не клуша.

— Конечно, нет. Если ты и птица — то феникс. Сгораешь и возрождаешься из пепла. И ничего тебе не страшно. — Наташа наклонилась к её лицу и потёрлась носом о нос. — Ну? Согласна?

Аня неуверенно кивнула. А затем снова разревелась.

— Всё равно хреново, Натах…

— Знаю, малыш, — шептала Наташа ей в макушку, крепко обнимая и укачивая на руках, как младенца. — Знаю. Это пройдёт.

***

— Не пиши ему. Не звони. Удали везде из друзей, — наставляла Валька.

— Тебе легко говорить, — капризничала Аня и пыталась выхватить у Наташи отобранный телефон.

В то время, пока Аня переживала свою драму, у Вальки как раз появился ухажёр. Точнее, «ухожор», как она его называла. Но по её рдеющему более обычного лицу было видно, что «ухожор» ей нравится и за уши свои она не боится.

— Легко — не легко, а потом спасибо скажешь, — не смутилась Валька. — Поверь, выглядеть жалкой — ещё хуже. Уходить надо с поднятой головой. Не оглядываясь.

— Как королева, — сказала Аня. Они с Наташей переглянулись и хихикнули.

— Именно, — подтвердила Валька. — Королева Антуанетта.

— Мария, — поправила Наташа.

— Что Мария?

— Мария Антуанетта. Так её звали.

— И её вообще-то казнили, — добавила Аня.

— Это она просто уйти не успела, — выкрутилась Валька.

К декабрю Анька успела оправиться от своего сельского романа, а потом у неё началась практика на предприятии. Наташа с головой погрузилась в учёбу и отрывалась от неё только по вечерам, когда Аня приносила ей какую-то свою стряпню. Время летело незаметно. Они шумно встретили Новый год большой общажной компанией, а каникулы провели, катаясь то с горок в ледовом городке, то по залитому светом фонарей и уличных гирлянд катку на стадионе Динамо. Аня стояла на коньках на удивление хорошо («Отец в детстве успел научить») и крепко держала за руку вцепившуюся в неё Натаху, то и дело норовившую познакомить свою пятую точку с изрезанным льдом.

— Пусти, брата-а-ан!.. — вопила Наташа. — Я же тебя уроню.

— Братаны в беде не бросают, — кричала в ответ Анька. — Или на крайняк падают вместе, — добавляла она, когда Наташа в итоге неуклюже валилась на лёд, и плюхалась на неё сверху. В своём толстом чёрно-белом пуховике она напоминала пингвина.

Всё было почти как раньше, только Валька теперь часто пропадала у своего «ухожора», и всю зиму Наташа с Аней в основном тусовались вдвоём. Общих дисциплин у них больше не было, но это им совершенно не мешало. Они по-прежнему виделись каждый день, слушали музыку из одних наушников, смотрели ужастики, слонялись по городу и иногда засыпали в одной кровати.

Наташа хотела, чтобы эта зима никогда не кончалась.

А весной, как вонючая почка на тополе, снова проклюнулся Славик. Который Поршень.

— Куда позвал? — переспросила Наташа.

— В кино.

Она фыркнула.

— Оригинально.

— Да ладно тебе, — Аня поддела её плечом. — Это же классика.

— Как и дёргать за косички.

Наташа засунула руки в карманы, избегая смотреть в её сторону. Ноги сами собой шагали в сторону общаги, хотя изначально она планировала перехватить Аню после занятий, чтобы погулять по весеннему городу. До их дурацкого кино ещё оставалось время, но желание гулять у Наташи напрочь пропало.

— У меня уже нет косичек, — заметила Аня. — А Слава вроде норм стал. Симпотный.

Собравшись духом, Наташа повернулась к ней.

— Он тебе хоть нравится?

Аня пожала плечами.

— Не знаю пока.

— Зачем тогда идти?

— Чтобы понять.

— Понять что?

— Нравится или нет.

«В гробу я видала такие эксперименты», — подумала Наташа. А вслух спросила:

— А ты знаешь, почему у него кликуха Поршень?

— Почему?

— Ему на физре как-то прилетел мяч в живот, и он на весь зал пёрнул. Протяжно так.

— Оригинально, — передразнила Аня. — Это ж давно было. Какая разница. Меня вот в детстве дразнили Пончиком.

— Пончиком? — Наташа невольно улыбнулась.

— Потому что я толстая была. Потом похудела — и перестали.

— Даже не надейся, что он перестанет пердеть, — предупредила Наташа.

Аня прыснула. Это была отличная нота, чтобы разойтись.

— Всё, братан, я пошла, — Наташа быстро чмокнула её в щёку. — Звони, если что, окей?

— Ладно.

Наташа накинула капюшон толстовки и ускорила шаг, спиной чувствуя её взгляд.

— От тебя что ли мяч прилетел? — крикнула ей вслед Аня.

Наташа, не останавливаясь, оглянулась через плечо и самодовольно ухмыльнулась.

— Коза.

Это Анька сказала одними губами, но Наташа прочитала.

***

После кино была ярмарка. Потом парк. Потом зоопарк, откуда Аня прислала ей свою фотку со сладкой ватой. Только Наташа хотела сострить, что Славик ведёт себя как блудный батя, однажды ушедший за хлебушком и внезапно вернувшийся через десять лет, как Славик снова позвал Аню в кино. Только на этот раз к себе в комнату.

Вечером Аня к себе не вернулась. Наташа долго мысленно торговалась сама с собой, пытаясь уговорить себя не идти за ней вот так вот, как неадекватная наседка, потому что — ну как это будет выглядеть? Что она потом скажет Ане?

«А если что-то плохое случилось? — ответила ей внутренняя наседка. — Ты себя сможешь простить?»

Наконец Наташа сторговалась с ней на том, что пойдёт к одногруппнице за конспектом — всё равно та уже неделю забывала его отдать — а по пути пройдёт мимо двери Славиковой комнаты. Если будет что-то подозрительное — она заметит.

Она спустилась на второй этаж и перешла в первый корпус. Дождалась, пока в коридоре никого не будет, тихо подкралась к двери Поршня и прислушалась. Почти сразу оттуда донёсся заливистый Анькин смех и неразборчивый звук какого-то видоса.

— Дурак! — последовало за этим.

Это «дурак» не имело ничего общего с тем презрительным «дебил», как она назвала его при первом знакомстве.

Наташа отошла от двери, развернулась и стремительно зашагала к себе. Про конспект она даже не вспомнила.

Всю ночь она ворочалась с боку на бок, но так и не смогла заснуть. Рано утром она ещё раз сходила в первый, но уже на четвёртый этаж. Заглянула внутрь знакомой комнаты, где, как всегда, была открыта дверь.

Анина кровать пустовала.

Валька допытывалась до неё весь вечер, но Аня как воды в рот набрала и загадочно улыбалась. Впрочем, по самодовольной роже Поршня и так всё было понятно.

***

На Анькин день рождения Наташа подарила ей два билета на концерт Земфиры. Она специально вернулась в фастфудню и брала любые подходящие смены, в том числе и ночные, чтобы за месяц успеть накопить нужную сумму. Ане она сказала, что копит на первый взнос для машины. Когда тем майским утром она наконец вручила ей эти билеты, та визжала как ненормальная и зацеловала Натаху во все места.

Наташа переживала, что Аня не возьмёт её с собой, раз теперь у неё был Славик. Когда она увидела афишу и ей пришла эта идея, Поршня в их жизни ещё не было. Теперь он был, да ещё и имел наглость приводить её в ТЦ, где работала Наташа, и садиться с ней за столик прямо у касс, как назло.

— Нальёшь колы по дружбе, Натах? — заговорщицки подмигивал он, облокотившись на прилавок.

«По дружбе я тебе только в стакан пёрну», — отвечала ему про себя Наташа. Вслух она говорила:

— Пятьдесят девять рублей девяносто девять копеек. Если не можешь купить своей девушке даже попить, нахер ты нужен.

Славик оскорблялся, но Наташа была непоколебима. Всё заканчивалось тем, что он нехотя оплачивал несчастную газировку и картошку фри и отчаливал к столу. Наташа старалась не смотреть на них и, если была возможность, менялась местами с кем-то из кухни.

Но её опасения не подтвердились, потому что Аня не собиралась идти на концерт с кем-то, кроме неё.

— Точно со Славиком не пойдёшь? — уточнила Натаха на всякий случай.

Аня фыркнула.

— Со Славиком? Да он же всякую шнягу слушает. Рэп какой-то дурацкий. Да и потом, это же ты мне подарила.

Она подошла к Наташе со спины и обняла, прижавшись щекой к лопаткам.

— Ты лучшая, Натах, — чмок в шею. — Как думаешь, если в этом пойду — норм?

Рука ненароком потянулась к шее, как будто хотела собрать пробежавшие по ней мурашки.

— Ага, — ровно сказала Наташа. — Отпад.

Мурашки скатились по лопаткам вниз, растворившись в районе поясницы.

Она помнит долбящий по ушам оглушительный звук и тёплую руку в своей руке. Им удалось пробиться к ограждению у самой сцены, и Земфира была прямо перед ними как на ладони; кажется, она даже дала им обеим пять, как и всем остальным, выставившим руки как можно дальше и выше.

Она помнит Аню, разгорячённую, охрипшую, с налипшими на лоб влажными прядями, уже еле стоящую на ногах, но продолжающую прыгать и подпевать сорванным голосом.

На финальной песне, в новой нежной и мелодичной аранжировке, они держались за руки и медитативно качались вместе с толпой, слившейся в своём упоении. Одна зажигалка на двоих, которую они стащили, бесхозную, с подоконника в туалете, нестройный хор голосов, заглушающий звуки со сцены, Аня с проступившими на глазах слезами — Наташа хотела бы это забыть, но память, как оказалось, коварная штука.

Пожалуйста, только живи

Ты же видишь: я живу тобою

Моей огромной любви

Хватит нам двоим с головою

Сейчас она никогда не включает эту песню сама, а если та вдруг попадается по радио, она сразу меняет станцию.

***

Со Славиком Аня провстречалась до конца лета. Она даже возила его в деревню знакомить с мамой. Наташа осторожно пыталась её отговорить — ну рано же, всего два месяца вместе.

— А чего тянуть, — беззаботно отозвалась на это Аня.

Анькиной маме Славик понравился. Как и Ленке с четвёртого этажа первого корпуса, которая так и не отдала Натахе конспект и с которой застала его Аня, когда решила сделать ему сюрприз и пораньше вернуться в общагу.

— Что со мной не так, Наташ? — всхлипнула она, затихнув после пары часов безутешных рыданий в Натахиных объятиях.

— Всё с тобой так. Это они идиоты слепые.

— Ну ведь опять, опять это случилось! Я недостаточно хороша, значит. Раз они кого-то ещё ищут.

— А может, это они недостаточно хороши для тебя, ты не думала? — Наташа взяла её за подбородок и повернула лицом к себе. — Они вообще тебе ничего не дали. Только брали, брали, брали. Твою стряпню, твою заботу, твою… — Наташа запнулась, ненароком окинув её взглядом, — тебя. А ты и рада отдавать. И они этим пользуются.

— А если не давать — они ведь уходят!.. — в отчаянии воскликнула Аня. — И если давать — всё равно уходят!

И она снова затряслась в рыданиях.

— Ого, какая мысль, — оценила Наташа, гладя её по плечу. — Подумай её на досуге.

Утром она оставила Аню, которая наконец заснула, в своей кровати, и спустилась в кабинет коменды. После долгих уговоров, бутылки коньяка и обещания весь год выходить на уборку территории та в конце концов согласилась переселить её в комнату к Ане, обе соседки которой выпустились в прошлом году.

— Вы с Валей поссорились что ли? — спросила та, когда Наташа уже почти вышла.

— Да. Нет… Не в этом дело, — запуталась в показаниях Наташа. — До свидания.

И поспешила выскользнуть за дверь.

Валька, конечно, обижалась.

— Ну ты же всё равно тут почти не ночуешь! Всё время у Захара своего, — пыталась оправдаться Наташа. — Слушай, а может, мы и тебя туда переселим? Третья кровать же свободна.

— Нафига? — мрачно ответила Валька. — Я же тут всё равно почти не ночую.

— Ну Валёк, — жалобно позвала Наташа. — Ей сейчас нужен кто-то рядом. А я задолбалась бегать в первый корпус.

Валька посмотрела на неё холодно.

— Что-то я ни разу не видела, чтоб она к тебе так же бегала.

— Неправда, — возразила Наташа, но не смогла подобрать ни одного примера. Валька выразительно подняла брови.

Позже, когда начнутся занятия, они помирятся, но обе на тот момент уже будут понимать, что их дружбе осталось совсем недолго.

***

Анька оправилась от расставания со Славиком довольно быстро. Казалось, она решила сосредоточиться на учёбе и на себе — по вечерам штудировала книжки, на выходных что-то пекла на общей кухне, куда на божественный запах стекался весь этаж, и даже нашла подработку в кофейне рядом с общагой, где иногда делала зашедшим в гости Натахе и Вальке бесплатный капучино.

Хоть Наташа и одобряла эти изменения, ей всё равно было немного грустно наблюдать, как день за днём в Ане всё меньше и меньше оставалось от той восторженной и испуганной девочки в ситцевом платье с гигантским рюкзаком. Волосы она обрезала ещё короче — теперь по плечи; юбки тоже становились всё короче, каблуки — всё выше, помада — всё ярче. Традиционные ужастики по вечерам постепенно уступили дурацким ромкомам, которые Анька смотрела точно так же затаив дыхание, только теперь уже не от страха, а от мечтательного умиления. Российский и зарубежный рок в её — бывшем Наташином — mp3-шнике сменился невыразительной, но динамичной танцевальной попсой.

И в ТЦ Аня теперь ходила только за шмотками или косметикой. А шагнув на ступеньки эскалатора, она тут же утыкалась в телефон.

«Лучше уж так, чем откачивать её после очередного придурка», — утешала себя Наташа. Но, как она и предчувствовала, однажды короткие юбки и яркие помады сделали своё дело: Аня познакомилась с Тимофеем.

Весь такой положительный и учтивый, в костюмчике и с кожаным портфельчиком, поначалу он каждый день, как на дежурство, наведывался к Аньке в кофейню, а потом как-то раз предложил ей подвезти после смены до общаги.

Добирались они подозрительно долго — возможно потому, что пять минут они ехали от кофейни до дверей корпуса, а оставшиеся сорок торчали на парковке под тенью раскидистого дуба. Наташа видела их из окна. Свет в машине не горел.

Когда Аня вернулась в комнату, помада на её губах была размазана. Она скинула сапоги и, не умываясь, рухнула на кровать. Наташа не стала ничего спрашивать.

В следующий раз до общаги они так и не доехали — Тимофей повёз её к себе домой.

А ещё через несколько недель Аня уже остервенело палила из пневматической винтовки по картонным мишеням, очевидно представляя на их месте кого-то другого.

— К серьёзным отношениям он не готов… — бормотала она, лихо передёргивая затвор и снова прицеливаясь. — Думал, я всё и так понимаю… А на это ты что скажешь, скотина прилизанная? — и она спускала курок.

Наташа невольно дёргалась от каждого выстрела, хотя пойти в тир было её идеей.

— Братан, ну хоть наушники надень, а?

Но Аня её как будто не слышала. А может, уже оглохла.

Потом Аня потащила её в какой-то клуб, где монотонные биты лупили по ушам ещё мощнее, чем выстрелы в тире. Наташа позволила себе выпить только одну «голубую лагуну», и то уступив умоляющему Анькиному взгляду и лихорадочному «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста», которое можно было только прочитать по губам. Она прекрасно осознавала, что то, как закончится эта ночь для Ани, зависит только от неё.

Аня глотала один коктейль за другим, почти не делая перерывов.

— Я сама зарабатываю! — кричала она поверх музыки, надрывая горло, когда Наташа предложила ей притормозить. — Могу себе позволить!

— Тебе будет плохо! — орала в ответ Наташа.

— Хуже, чем сейчас, уже не будет! — трагично отзывалась Аня и залпом допивала яркую бурду из своего бокала.

Ещё через пару коктейлей Наташа уже твёрдо и неуклонно положила ладонь поверх очередного стакана. Аня скорчила недовольную рожу, но быстро отошла и вскоре потянула её на танцпол. Она уже еле стояла на ногах, и Наташе приходилось придерживать её за талию. Их совместный танец больше походил на кёрлинг, потому что Аню то и дело кренило куда-то по непредсказуемой траектории, а Наташиной задачей было опережать гравитацию, не давая ей упасть.

Когда ритмичный бит сменился чем-то более мелодичным, Аня перестала испытывать свою координацию на прочность, закинула руки Наташе на плечи и закрыла глаза. Сквозь тонкую рубашку Наташа чувствовала жар её разгорячённого тела, которым она льнула к ней с какой-то невыносимой уязвимостью. Потом она ощутила пальцы, которыми Аня начала перебирать её волосы. Её голова покоилась у Наташи на плече. Наташа чувствовала на себе косые взгляды, которые уже давно кидали на них с разных сторон танцпола, но горечь от собственных мыслей затмевала беспокойство по этому поводу.

Она знала, что теперь Аня представляет кого-то другого не вместо мишени, а вместо неё.

Вскоре той предсказуемо стало дурно, и около часа Наташа придерживала светлые, всё ещё пахнущие смородиной волосы, пока стоя на коленях Аня исторгала из себя всё, что она сегодня «смогла себе позволить», в грязный унитаз.

В такси она заснула на Наташином плече. Разбудить у общаги её не вышло, и пришлось стучаться посреди ночи к знакомым пацанам, чтобы они помогли донести её до кровати.

Уже в комнате, стащив с Аниного обмякшего тела туфли и тесное платье, Наташа накрыла её одеялом и вместо того, чтобы лечь спать самой, села на край кровати и невидяще уставилась во тьму. Она так устала, что ничего не хотелось.

— Натах… — сипло позвали из-под одеяла.

— Спи давай, — не поворачиваясь на голос, ответила Наташа.

Тоненькая рука вылезла наружу и накрыла её кисть.

— Натах, — позвали снова. — Почему у тебя парня нет?

Наташа не сдержалась и невесело фыркнула.

— Мало мне забот.

— Я серьёзно, Наташ, — Аня говорила уже разборчиво, язык у неё не заплетался. — Я всё время хочу спросить и всё время не решаюсь почему-то.

Наташа посмотрела на неё. Ну вот что она хочет услышать?

— Наверное, жду того самого, — бросила она первое пришедшее на ум.

Холодные пальчики сжали её ладонь.

— Хочешь, вместе найдём тебе парня?

Наташа вздохнула и, резко повернувшись, нависла над Аниным лицом.

— Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Чтобы ты больше так не напивалась.

Аня виновато потупилась.

— Больше не буду, Натах. Обещаю.

— Вот и молодец, — Наташа удовлетворённо похлопала её по руке, чмокнула воздух перед её носом и встала с кровати. — А теперь дрыхни.

***

Она помнит поворотный момент, после которого поняла, что надо что-то в своей жизни менять.

Стоял тёплый июньский вечер, в общаге уже царило радостное послесессионное возбуждение, ощущавшееся в каждом её закоулке. Наташе предстоял последний экзамен, и у неё оставался всего один день на подготовку, который она и провела в ворохе из тетрадок, учебников и ноутбука.

Аня на тот момент уже всё сдала и теперь болталась по корпусу с компанией таких же везунчиков, опьянённых воздухом свободы и каким-то дешёвым вином. Компания галдела так, что вахтёрша уже дважды поднималась на шум и делала им замечания, после чего нарушители покоя меняли локацию и начинали галдеть на другом этаже.

На третий раз вся орава ввалилась к Наташе, сердито сорвавшей с головы наушники при виде Ани, которая их и привела. Галдёж сразу на полтона снизился.

— Мы ненадолго, Натах, — Аня подсела к ней, попутно вытаскивая из-под попы тетрадку. — Скоро Серый из второго вернётся, и мы туда пойдём.

— Мы тихо будем, Натах, мамой клянусь, — громким шёпотом заверил её Каренчик из соседней комнаты, выразительно показав, как закрывает рот на молнию. — Как мыш.

— Ну да, конечно, — проворчала Наташа.

— Можно? — Аня положила голову ей на плечо и просяще заглянула в глаза.

— Не подлизывайся.

— Полчаса максимум.

— Мне ещё половину билетов учить, братан. Имейте совесть, а?

Аня понуро вздохнула и, покачав головой застрявшей в дверях ораве, встала с кровати.

— Ладно, мы уходим.

— Эй, — Наташа успела схватить её за руку. — Без обид, окей?

— Без обид, — тепло улыбнулась Аня. — Не перезанимайся только.

Когда все вышли из комнаты, Наташа прикрыла глаза и откинула голову назад, несколько раз побившись затылком о стену.

«Нет, — приказала она себе. — Ты не будешь этого делать».

Через минуту она уже высовывалась из двери и кричала вслед удаляющимся спинам:

— Ладно, заваливайтесь. Только на полчаса!!

«Тряпка! — выругалась она про себя. — Хоть раз волю прояви».

Забегая обратно в комнату, Аня с благодарностью чмокнула её в щёку.

— Натах, ты лучшая!

— Я лучшая, — без энтузиазма повторила Наташа, закрывая дверь.

Оказалось, что она запустила к себе не великовозрастных однокурсников, а отряд детского лагеря.

— Бутылочка? Серьёзно?

— Натах, ты чё такая нудная? — это подал голос сосед Каренчика, Паштет.

— Вы мне обещали сидеть тихо.

— А мы и не будем разговаривать, — многозначительно ухмыльнулся Жорик из комнаты напротив.

Наташа закатила глаза и натянула обратно наушники, на максимум выкрутив Rammstein.

Прошло двадцать абсолютно непродуктивных минут, в течение которых Наташа невольно выглядывала поверх ноутбука, чтобы посмотреть, на кого показывает бутылка из-под вина. На Аню она показала уже два раза, и, чтобы не видеть, как она целуется то с Жориком, то с Паштетом, Наташа ныряла обратно за монитор и прожигала глазами документ с ответами на билеты.

Один раз бутылочка, раскрученная Аней, показала на Светку, её одногруппницу. Наташа, затаив дыхание, следила за ними, почему-то не спеша в этот раз прятаться за ноутом. Смеясь, Аня чмокнула Светку в губы под разочарованный стон парней и села на место. Только после этого Наташа отвернулась.

В конце концов, дважды прочитав один билет и поняв, что не запомнила ровным счётом ничего, она выдохнула и раздражённо захлопнула ноутбук.

— Натах, давай к нам, — услышала она поверх глубокого вокала Тилля и стянула наушники.

Это говорил Паштет. Рука его как будто невзначай гладила Анину голую коленку.

— Да, да, отдохни! — поддержали остальные.

Наташа посмотрела на Аню.

— Ну правда, Натах. Ты с утра уже задротишь без перерыва, — сказала она. — Сдашь ты всё.

— Смотри, научу, как надо! — воскликнул вдруг Жорик.

Он вскочил с пола, схватил со стола зачётку, подпрыгнул к окну и, распахнув его настежь, высунул её, открытую, наружу.

— Халява, приди! — завопил он, после чего все присутствующие, кроме Наташи, заорали вместе с ним: — Халява, приди!!! ХАЛЯВА, ПРИДИ!!!

«Тихо сидеть будем. Ага, как же», — устало подумала Наташа.

— Спасибо за мастер-класс, — насмешливо сказала она Жорику, когда тот закрыл окно. — Только это не моя зачётка. Это Анькина.

— Так давай свою, — великодушно предложил Жорик.

— Не надо. Обойдусь как-нибудь.

Взгляд сам собой снова притянулся к наглой лапе Паштета у Ани на коленке.

«Почему у тебя парня нет, Натах?» — вспомнилось вдруг ей.

Помимо Паштета в комнате было ещё четыре пацана. Некоторые из них даже когда-то к ней подкатывали. Но тогда Наташе это нахер было не нужно.

Хлопнула дверь — кто-то вышел отлить.

— Ну чё, Натах, ты с нами? — позвала Светка.

— Хрен с вами, черти приставучие, — решилась наконец она и села в их кружок, скрестив ноги по-турецки.

Аня улыбнулась ей со своего места напротив. Компания одобрительно загудела. Кто-то передал ей стакан с колой. Наташа отпила и поняла, что она наполовину с водкой.

— Кто новенький, тот и крутит! — объявил кто-то.

Бутылку подтолкнули к Наташе.

— С корабля на бал, — пробормотала она и крутанула со всей силы.

Спустя несколько секунд неприятного скрежета по крашеному полу в полной тишине бутыль наконец остановилась, и Наташа в один момент прокляла весь этот свет, общагу, Паштета, бутылку и себя.

Горлышко, конечно, чётко указывало на Аню.

Вокруг снова с интересом загалдели. Наташа ощутила, как к лицу резко прилила кровь, а сердце быстро и гулко заколотилось. Она подняла взгляд на неё, неожиданно смущённую и какую-то маленькую, хрупкую. Острые открытые плечи и тонкая шея напоминали о голых ветках зимних деревьев. Несмотря на тёплый вечер, хотелось укрыть её — хоть пледом, хоть снегом.

— Только по-настоящему давайте! — распорядился Каренчик. — А то вы, девки, просто чмокаетесь и всё, какой в этом кайф?

— Давайте как «Тату»! — поддакнул Жорик.

Как «Тату». Ну конечно. Из них хотят сделать красивую картинку, подумала Наташа. Идеально ублажающую взгляд, дающую в точности то, что им нужно. Они хотят увидеть вживую то, что смотрят по ночам под одеялом, держа телефон в одной руке. Они хотят это запомнить и возвращаться потом мысленно, когда телефона под рукой не будет.

Наташа всё это прекрасно осознавала. Её от этого мутило.

Но желание поцеловать Аню было в тысячи раз сильнее отвращения.

Они одновременно двинулись навстречу и замерли в нескольких сантиметров друг от друга.

— Натах… — одними губами сказала Аня.

— Не ссы, братан, — тихо ответила Наташа.

Она больше ничего не слышала и не видела. Только это лицо, эти глаза, этот нос, эти губы. Она подняла ладонь, чтобы опустить её на алеющую щёку, но не успела — Аня вдруг отшатнулась назад, потеряла равновесие и неловко приземлилась на попу. Тут же распахнулась дверь, и кто-то торопливо выкрикнул:

— Шухер, вахтерша идёт!

Все вскочили, началась суматоха.

— Она сказала, если в третий раз запалит, то коменде скажет! А та выселит!!

— Я по пожарке вылезу…

— Это всё из-за твоей «халявы», еблан!

Голоса доносились до Наташи как будто из глубокого колодца. Она понимала только одно: ей тоже надо убежать. Нет тела — нет дела.

Пошатываясь, она встала на ноги. Ани в комнате уже не было — это всё, что её волновало. Сама не помня как, она спустилась на улицу по запасной лестнице, вышла через чёрный ход и зашагала куда-то по влажной ночной траве, пока не наткнулась на скамейку.

Опустившись на неё, Наташа закрыла всё ещё горящее лицо руками. В голове застрял этот растерянный взгляд распахнутых голубых глаз — последнее, что она увидела перед тем, как кто-то ворвался в комнату и все переполошились. В ясной прохладе июньской ночи она быстро восстановила цепочку событий. Аня отшатнулась не из-за начавшегося кипиша, а за секунду до. И хоть в глазах у неё не было отвращения, которого Наташа боялась больше всего, не было в них также даже и толики того, что ей так отчаянно хотелось там найти.

— Хочешь? — услышала вдруг она со стороны.

Наташа повернула голову и в тусклом свете далёкого фонаря разглядела пачку сигарет, которую протягивала ей чья-то рука. Оказалось, она даже не заметила, что на скамейке уже кто-то сидел.

— Я не курю, — хрипло сказала она.

В темноте пожали плечами.

— Как знаешь. Но выглядишь так, как будто тебе нужно.

По голосу Наташа узнала Лёху из слесарки. Он тоже был в комнате и играл в бутылочку, но почти ничего не говорил.

Значит, он всё видел.

— Пофиг. Давай, — она вытащила сигарету из протянутой пачки, и Лёха поднёс зажигалку к её лицу.

Наташа затянулась. Горло обожгло горечью.

— Ну как? — поинтересовался Лёха, когда она откашлялась.

— Я вспомнила, почему не курю, — выдавила Наташа.

Лёха тихо посмеялся и тоже закурил. Они молча выкурили свои сигареты, затем также молча вернулись к общаге. Наташа была благодарна, что он не пытался с ней заговорить.

— Ни пуха ни пера на экзамене, — сказал он на прощание, прежде чем повернуть к своему корпусу.

Ах, экзамен…

Наташа слабо улыбнулась.

— К чёрту.

Когда она вернулась в комнату, Аня уже спала. Наташа сгребла конспекты и книги прямо на пол и заползла на кровать. Потом уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала.

***

Экзамен на следующий день она, конечно, завалила. Ей достались ровно те билеты, до которых вчера она как раз не успела добраться. Препод поставил ей тройку только из жалости, укоризненно поглядывая на неё поверх очков — на первом курсе у него она получала одни пятёрки. Наташа виновато поджала губы и, извинившись, выскользнула из аудитории.

На выходе из шараги она снова встретила Лёху.

— Ну как, сдала? — спросил он.

— Формально да. Фактически — меня как будто искупали в дерьме.

Он понимающе хмыкнул и снова предложил ей сигарету. Она снова согласилась.

— Слушай, — задумчиво произнёс вдруг он после недолгого молчания. — Пошли в кино?

Наташа удивлённо посмотрела на него.

И снова ответила утвердительно.

Всё лето они переписывались обо всём подряд: о музыке и сериалах, о моде и знаменитостях, об учёбе, о планах на будущее и даже о религии. Лёха показал своего пса по кличке Воппер. Наташа в ответ показала фотку сестры. Лёха долго ржал.

Ей давно не было так легко и просто с кем-то общаться.

А в конце августа они начали встречаться. В этот раз Наташа уже предложила сама, а Лёха не отказался.

— Я так тебе завидую, Натах, — тосковала Аня, лёжа у неё на коленях. — Вы такие счастливые. У вас всё так хорошо.

Эпизод с бутылочкой они так и не обсуждали. Аня вела себя как ни в чём не бывало, и Наташа, не имея ни малейшего желания лезть на рожон, предпочла сделать вид, что тоже об этом забыла.

Вместо этого она гадала, что входит у Ани в понятие «хорошо» и почему они с Лёхой со стороны кажутся ей «счастливыми». Ей с ним просто было «нормально». Ну, или «комфортно». С ним она чувствовала себя свободно и спокойно. По улице они ходили за руку, он даже дарил ей цветы. Но поцелуям и прочим нежностям оба они предпочитали долгие разговоры — так же, как и летом, обо всём на свете. Они даже не спали друг с другом. Наташа не особо-то и хотела, а Лёха не давил.

Пожалуй, больше всего в этих отношениях ей нравилось, что теперь у неё был предлог иногда отдохнуть от Ани, которая снова была без парня и, как всегда, с маниакальной одержимостью пыталась это изменить.

Правда, аккурат перед новогодними праздниками этой передышке пришёл конец.

— Лёх, я письмо жду от научника, — Наташа бросила сумку на его кровать, потревожив сонного Воппера. Они только вернулись из продуктового и собирались приготовить что-нибудь на ужин. — Я почту у тебя проверю по-бырому, ок?

Наташа открыла его ноутбук прежде, чем услышала протестующий звук за своей спиной. Когда Лёха, не успевший скинуть второй ботинок, подскочил на одной ноге и захлопнул крышку, было уже поздно — она всё увидела.

— Сайт знакомств? — странно спокойно спросила она, подняв на него глаза. Внутри ничего не было — ни обиды, ни злости. Ни-че-го.

Лёха расценил её ровный тон иначе — как холодную ярость.

— Наташ, — начал он, запинаясь. — Это не то, что ты думаешь.

— Откуда ты знаешь, что я думаю?

— Думаешь, я мерзкий выродок. Извращенец. Больной…

Его лицо кидало из мертвецкой бледности в лихорадочную красноту.

— Ну… — озадачилась Наташа. — Ты, конечно, мудак, но не настолько. Просто мог бы сначала сказать мне, что не хочешь больше встречаться.

Лёха страдальчески молчал. Она поднялась со стула.

— Что ж… желаю найти ту самую, — неловко похлопав его по плечу, она повернулась было к двери. — Поесть сам тогда приготовишь.

Но Лёха вдруг мягко остановил её за руку.

— Наташ, погоди. Ты не увидела, да?

— Что не увидела? — не поняла Наташа.

Он нерешительно глянул на ноутбук, а затем, выдохнув, резко поднял крышку. И тогда Наташа действительно увидела всё.

— О, — она опустилась обратно на стул, стараясь не смотреть на фотогалерею какого-то загорелого качка, около аватарки которого ярко мерцало «Сейчас в сети». — А со мной ты зачем встречался? — тупо спросила она.

Лёха снова закрыл ноутбук и сел напротив неё на кровать. Воппер лениво приоткрыл один глаз и снова провалился в сон.

— Я просто думал, что вы с Анькой Куликовой, ну… — он замялся. — Что я для тебя типа прикрытие. Тоже.

— А. Ясно, — всё, что смогла на это ответить Наташа.

— Я потом уже понял, что ошибся. Прости.

Вот тогда Наташе захотелось разрыдаться. Но вместо этого из её груди вырвался только истерический смешок. Теперь всё вдруг встало на свои места: и почему с Лёхой ей было так просто, и почему у них не было секса, и почему у него почти нет друзей. Они оба друг друга использовали.

Они говорили до самой ночи — изливали друг другу душу и пытались придумать, как поступить дальше. Около полуночи всё-таки пришлось прерваться и приготовить поесть, потому что за долгими разговорами они не заметили, как зверски проголодались.

— Я не хочу больше врать, Наташ, — сказал наконец Лёха, ковыряя вилкой остатки макарон с курицей. — Давай скажем, что у нас просто не срослось.

Наташа согласилась.

Когда она вернулась к себе, Аня ещё не спала.

— Как Лёха? — сразу спросила она.

Наташа кинула сумку на пол и без прелюдий оповестила:

— Мы расстались.

Аня вскочила с кровати и бросилась её обнимать.

«Это обоюдное решение», — сказала потом Наташа, но Аня ей как будто не поверила. «Поехали на Новый год к маме моей, — предложила она. — Встретим втроём, одними девочками. Нафиг нам эти мужики!»

Наташа горько усмехнулась про себя, но предложение приняла. Аня была ласковая и заботливая, сопереживая Наташиной боли от расставания с Лёхой, которую сама себе нафантазировала, и у Наташи не было ни сил, ни желания её разубеждать. Особенно когда Аня так гладила её по волосам и прижималась со спины, ночуя в её кровати.

В новогоднюю ночь под бой курантов они написали на бумажках свои желания, сожгли и выпили вместе с шампанским. Аня написала: «Хочу найти свою любовь». Наташа долго думала, а на предпоследнем ударе вдруг вспомнила и накарябала: «Машину». Уснули они снова на одной кровати — потому что в Анькином доме их было всего две, и на второй спала её мама.

На каникулах Наташа предложила съездить на базу в Новинки покататься на горных лыжах.

— На лыжах я стою лучше, чем на коньках, — пообещала она Аньке.

А вот Аня как раз с лыжами не подружилась. Зато подружилась с каким-то высоким голубоглазым красавчиком, полдня нарезающим по трассе круги вокруг неё, рисуясь в своём модном горнолыжном костюме и зеркальной маске, а затем залихватски спасшим её от дерева, в которое та с визгом чуть не вписалась на скоростях.

Красавчика звали Женя.

Когда они вернулись в город, он почти сразу позвал Аню на свидание.

— Натах, это бумажки работают! Сто пудов! — восторженно ликовала Аня. — А ты что загадала?

— Не скажу, а то не сбудется, — отвечала Наташа.

***

Женя оказался тренером по плаванию. У Наташи уже рябило в глазах от многочисленных кубиков его пресса на фотках, которые то и дело подсовывала ей Аня. Однажды ей даже приснился кубик Рубика, грани которого представляли размноженные Женины прессы. Во сне Аня озадаченно крутила кубик в руках и просила Натаху его собрать.

Весной она снова вернулась в фастфудню, сменив на этот раз точку с тэцэшной на другую, в центре. Изначально чтобы сбежать от кубиков, да и вообще — если она хотела исполнения своего новогоднего желания, одного сожжёного клочка тетрадки в клеточку было недостаточно. Нужны были бумажки другого номинального характера.

В мае они сдали выпускные экзамены, защитили дипломы и были отпущены системой средне-специального образования на все четыре стороны. Аня сразу устроилась на хлебобулочный комбинат и съехалась с Женей. Наташа сняла студию и начала вкалывать ещё больше.

Лёха переехал в Питер к своему загорелому качку, которого звали Петя. Петя оказался не очень-то загорелым и даже не особо качком, но Лёху всё устраивало.

— Звони, не пропадай. Пригоняй в гости, — сказал он Наташе на прощание. — А про неё лучше забудь. Влюбляться в… таких, как она — гиблое дело.

Наташа невесело кивнула и обняла его. Она всё больше думала о том, что они с ним сошлись тогда как будто интуитивно, от безысходности. А теперь Лёха нашёл выход. Или нашёл в себе смелость найти выход. И вот — уезжает.

А она остаётся.

Валька решила поступать в универ. Она рассказала это в день, когда они выселялись из общаги и отошли вдвоём перекурить, пока ждали грузовое такси. Наташа прекрасно помнит этот разговор.

— На сервис и туризм. По целевому, — поделилась Валька, стряхивая пепел в траву. — Потом работать к дяде в турфирму пойду.

— Круто, — сказала Наташа. — Поздравляю.

Валька проследила за направлением её взгляда.

— Долго ты ещё будешь страдать этой хернёй? — спросила вдруг она, затянувшись, и указала сигаретой на Аню, которая неподалёку вытаскивала тяжёлые баулы на крыльцо общежития.

Наташа отвела оттуда глаза.

— Какой хернёй?

— Не включай дурочку, Натах. Ты же не думаешь, что никто не замечает? По всей шараге слухи ходили. Я сначала пыталась тебя выгораживать, но потом бросила. Тебе ведь всё равно.

Она раздражённо затоптала свой окурок.

— Слухи? — растерянно повторила Наташа.

— Знаешь, мне плевать, кто там тебе нравится — парни или девки. Мне вообще уже плевать на тебя. Так же, как тебе стало плевать на меня, когда ты с ней познакомилась.

— Валь…

— Не перебивай. Я тебе один раз только скажу, напоследок, а ты уж дальше сама как-нибудь решай, что делать, — Валька взяла её за плечи и заглянула в лицо. — Тебе надо выбрать: либо она, либо весь остальной мир. Она тебе не ответит взаимностью. А мир — ещё может. — Она похлопала Наташу по плечам. — Бывай, подруга.

Валька повернулась и направилась к подъехавшему такси. Застыв, Наташа смотрела ей вслед до тех пор, пока тлеющая сигарета не обожгла пальцы.

***

Летом Наташа сдала на права, а осенью её повысили до менеджера ресторана. Она пересчитала свои накопления и наконец взяла в кредит подержанную колымагу.

— Мечты сбываются, — безрадостно сказала она себе вслух, сев за её руль. Потом завелась и поехала к Ане с Женей, которые позвали в гости обмыть покупку.

Когда пошёл первый снег, Наташа позвонила в ближайшую шиномонтажку рядом с домом и записалась к автомеханику по имени Валера. Валера оказался крепкой и улыбчивой девушкой Лерой, которая в своём синем комбинезоне и косынке напоминала работницу с известного пропагандистского плаката. «Девочка новая звонки принимает, ещё не всех знает в лицо», — беззаботно пояснила она несколько растерявшейся Наташе. Лера оперативно поменяла ей шины, в подарок провела техосмотр и предложила обменяться номерами, чтобы Наташа, если что, звонила напрямую ей.

Первый звонок случился уже на следующий день, причём звонила не Наташа, а Лера. Она спросила, свободна ли Наташа этим вечером. Наташа была свободна.

Они пошли на выставку авангардистов. Оказалось, что у Леры есть высшее художественное образование и в свободное время она пишет картины. У неё была мечта — открыть свою галерею в Питере.

— И что вас всех так в этот Питер тянет, — пробормотала Наташа.

— Кого — нас? — удивилась Лера.

— Ну… — Наташа смутилась. — Творческих людей.

Лера добродушно рассмеялась.

— На то он и Питер. Там можно по-настоящему расправить крылья.

— А в Москве что, нельзя?

— В Москве скорее забегаешься, затеряешься. А в Питере можно выделиться. Там поймут.

Наташа подумала, что Питер точно не для неё.

После выставки они сходили в ресторан — настоящий ресторан, а не тот, где вечно липкий пол и кричат «Свободная касса». После второго бокала вина Лера мягко положила тёплую ладонь поверх её руки и сказала:

— Ты такая красивая.

Наташа покраснела — то ли от вина, то ли от смущения.

— Ты тоже, — прошептала она, и это было правдой.

С Лерой было так же просто и здорово, как с Лёхой, только в этот раз ещё добавился секс. Когда она в первый раз прижала Наташу к стене, та сначала напряглась, не понимая, что ей делать, но Лера как-то смогла неспешно и естественно заставить её расслабиться. Впервые за долгое-долгое время Наташа вдруг почувствовала себя маленькой и слабой, и от этого ей захотелось плакать.

— Ну что ты, милая? — спрашивала Лера, отрываясь от своего занятия. — Что-то не так? Тебе плохо?

— Нет… Не знаю, — Наташа хлюпала носом и стирала ладонями слёзы с висков. — Наверное, мне хорошо. Да, хорошо.

Они провели вместе несколько безоблачных месяцев, в которых почти не было Ани, зато были уютные вечера под пледом, вино из горла одной бутылки, пахучие мандарины, рисование с натуры и много, много оргазмов.

Когда Наташа уже начала подумывать о том, чтобы попробовать познакомить Леру с Аней, та огорошила её радостной новостью: ей наконец-то ответили из питерской арт-студии, куда она отправляла свои картины, и приглашают устроить у себя постоянную выставку её работ.

— Поехали со мной! — предлагала Лера. Глаза у неё вдохновлённо блестели. — Я знаю, что слишком рано просить тебя о таком, но я так хочу, чтобы мы поехали вместе… Хотя бы подумай, ладно?

Наташа обещала подумать. И она подумала: о том, что её только недавно повысили на работе, и о том, что у неё невыплаченный кредит, и что бабушка недавно заболела и нужно помогать матери с уходом, а ещё…

— Я не могу, Лер. Прости, пожалуйста.

Лера печально улыбнулась и сжала её руки.

— Ничего. Я понимаю.

На прощание Лера подарила ей её обнажённый портрет. Наташа спрятала его в нижний ящик стола и доставала лишь изредка, когда на душе становилось невыносимо тоскливо.

***

Вскоре после отъезда Леры у Ани с Женей закончился конфетно-букетный период, за которым последовала череда крупных ссор и псевдо-расставаний.

Когда после одного из этих скандалов Аня заявилась к ней на порог с чемоданом, из которого торчали явно впопыхах закинутые вещи, сердце Наташи ухнуло вниз. Стирая слёзы рукавом, Аня молча прошлёпала на кухню, достала из холодильника свой же торт, который недавно заносила Наташе по случаю повышения её зарплаты, села за стол и начала поглощать его столовой ложкой прямо из коробки.

— Привет, — поздоровалась Наташа, пройдя вслед за ней и остановившись в проходе.

— Привет, — хмуро ответила Аня с набитым ртом.

Наташа облокотилась о косяк и сложила руки на груди.

— А если б меня дома не было? — сдержанно поинтересовалась она.

— Под дверью села бы ждать, — буркнула Аня, отправляла в рот очередную ложку.

— Позвонить, предупредить — не судьба? — начала раздражаться Наташа. — А если бы у меня тут… гости были?

Аня промолчала, мрачно жуя торт. По её щекам катились чёрные от туши слёзы.

— Я же сама звонила тебе час назад, какого хрена ты не отвечала? — взорвалась Наташа. — Почему ты считаешь, что тебе мои звонки можно игнорировать, а мне твои внезапные визиты на ночь глядя — нет?! А если со мной что-то случилось, со мной? Если мне помощь нужна? — Наташа запустила в волосы пальцы и подняла глаза к потолку, пытаясь успокоиться, но слова сами рвались из грудной клетки. — Меня ты, значит, игноришь, но при этом сама не соизволишь набрать перед тем, как нагрянуть, хотя бы из вежливости?! Братан, ты знаешь, мой дом — твой дом, но должны же быть какие-то элементарные…

Она замолкла, заметив, что у Ани затряслись плечи.

— Натах, прости меня, пожалуйста, ты права, я такая эгоистка, — проревела она и закрыла лицо руками. — Прости меня, прости меня, прости…

В сердце заныло старой знакомой болью, и весь гнев куда-то улетучился. Наташа подошла к ней сзади и крепко прижала к себе.

— Ну не плачь, малыш, — попросила она, целуя её в макушку. — Извини, что накричала.

Аня всхлипнула.

— Прости, что не брала трубку. Я думала, это он звонил. Даже не смотрела на телефон. Он же ушёл из дома незадолго до меня. Думала, он звонит мириться, а я не готова была его слушать тогда. Только в такси увидела, что это ты, — она обхватила Натахину руку и прижалась к ней щекой. — Рингтон же одинаковый…

Наташа уткнулась лбом в её затылок и закрыла глаза.

— Ничего. Бывает.

Так, прижимаясь друг к другу, они провели несколько минут, пока Аня не затихла. Тогда Наташа выпустила её из объятий и села на табуретку напротив.

— Есть идея, — сказала она. — Давай трубу свою.

— Зачем?

— Увидишь.

Аня недоверчиво подвинула ей телефон.

Наташа вбила пароль и залезла в настройки.

— Это чтобы ты не спутала мой звонок ни с чьим другим, — объяснила она и включила диктофон.

Пока она пела дурацкую, на ходу сочинённую песенку, весело глядя на Аню, губы той всё шире растягивались в улыбке. Поэтического таланта Наташи хватило всего на две строчки, потому что потом они обе не выдержали и покатились со смеху.

А потом запись прервалась входящим звонком. На экране высветилась Женина фотка с подписью «Женя-Любимый». Аня тут же схватила телефон и убежала на балкон.

Ещё через полчаса Наташа отвезла её обратно домой, где их встретил Женя, сразу утянувший Аню в примирительный поцелуй и не удостоивший Наташу даже взглядом.

— На здоровье, — буркнула под нос Наташа и, развернувшись, поехала назад.

***

Пережив непростой период притирания друг к другу, Аня и Женя постепенно научились вести себя взрослее и разговаривать словами через рот, после чего у них установилась наконец сказочная идиллия. Впрочем, судить Наташа могла только по Ане, которая в кои-то веки выглядела счастливой и безмятежной. На работе у неё всё было хорошо, она наконец состояла в серьёзных отношениях, как и мечтала, с Жениными друзьями она смогла найти общий язык, а его родители были от неё без ума.

Кажется, Аня решила, что её жизнь состоялась, и позволила себе расслабиться. Выдохнула вместе с ней и Наташа. У неё появилось немного времени на себя.

Иногда она созванивалась с Лерой. Та с гордостью показывала ей свой закуток в питерской арт-студии и приглашала погостить. Звал в гости и Лёха, успевший сменить Петю на Толика, но у Наташи финансы пока пели даже не романсы, а матерные частушки, и она всё откладывала и откладывала свой отпуск.

Зато выходные у неё, к счастью, всё ещё были. Поэтому, помявшись несколько дней, она наконец решила попробовать то, о чём раньше избегала даже думать. У Леры она спрашивать постеснялась и полезла в интернет сама. Из найденных адресов она выбрала заведение, которое располагалось дальше всех от её дома.

В пятницу вечером она надела блестящий топ и чёрный пиджак, уложила как сумела волосы и даже накрасилась. Поехала она на такси, назвав водителю адрес соседнего здания.

Клуб находился в полуподвальном помещении с неприметной вывеской, вход был со двора. Внутри царила интимная полутьма и приглушённо играл приятный блюз. Наташа сдала верхнюю одежду в гардероб, присела за барную стойку и нервно огляделась.

Вокруг были только женщины — молодые и в возрасте, высокие и низкие, женственные и похожие на парней. Они негромко разговаривали по двое или небольшими компаниями. Несколько девушек танцевали друг с другом около колонок. Одна-единственная парочка самозабвенно целовалась в самом углу.

Барменша с бритыми висками и татуированными руками поставила перед Наташей какой-то коктейль.

— Я ничего не заказывала, — растерялась Наташа.

— За счёт заведения.

— Почему?

— Традиция у нас такая. Для новеньких, — барменша подмигнула ей и отошла к другим посетительницам.

Наташа уставилась на розовый зонтик в высоком бокале. Вдруг ни с того ни с сего она ощутила себя преступницей, прячущейся от блюстителей порядка в каком-то тайном логове для своих, куда вход только по негласному паролю, где лица почти не меняются, а неопытных новичков видят за версту. Ей стало неуютно, хотя она понимала, что не делает абсолютно ничего противозаконного.

Краем глаза она увидела, как от противоположного края барной стойки к ней кто-то направляется с явным намерением познакомиться. Ей тут же захотелось уйти. Торопливо выудив из сумки пятисотрублёвую купюру и положив рядом с нетронутым коктейлем — у неё даже не было времени посмотреть меню, но, наверное, должно хватить — она слезла с высокого стула, схватила в гардеробе пальто и, надевая его на ходу, стремглав выбежала на улицу.

К её облегчению, следом за ней никто не вышел. Она закуталась в шарф, сунула руки в карманы и направилась к остановке.

«Для новеньких», — крутилось у неё в голове. Могла ли она считать себя «новенькой»? Почему это вдруг кто-то решает за неё? Что они о ней знают?..

Вдруг за спиной она услышала свист. Затем мужской голос со среднеазиатским акцентом окликнул:

— Эй, девушка!

Наташа ускорила шаг. Этого ещё не хватало. Надо было сначала вызывать такси, а потом уже сбегать…

— Постой, красотка! — теперь другой голос, без акцента. — Куда так спешишь?

Их двое? Блядство.

— Слушай, ну ты же красивая такая девушка, зачем по таким местам ходишь? — продолжал первый голос. — На мужчин обиделась, так это тебе просто плохие попадались только. Давай мы тебе хороших покажем…

Наташа завернула за угол и приготовилась бежать. Как удачно, что она надела удобную обувь.

— Ну, красавица, давай с нами! Не беги так! Мы же догоним.

На улице, как назло, было безлюдно. Только на остановке топтался какой-то чувак в жёлтой куртке и внушительных наушниках поверх шапки. Наташа помолилась богу, в которого давно не верила, чтоб хотя бы этот оказался нормальным, и кинулась к нему с объятиями.

— Костик! Извини, что опоздала! — громко закричала она и повисла у обомлевшего паренька на шее. — На работе опять задержали, представляешь!

— Я не Ко… — растерянно начал было тот, но Наташа не дала договорить, прижавшись к его губам.

Видя, что парень вот-вот придёт в себя и сбросит её, она придвинулась к его уху и приподняла один наушник.

— Подыграй мне, пожалуйста, — тихо процедила она, продолжая улыбаться. — Меня преследуют. Можешь посмотреть, они за мной.

Парень машинально посмотрел ей за спину и снова на неё. Несколько мучительных для Наташи секунд на его лице происходила какая-то мыслительная деятельность. Затем наконец он широко улыбнулся.

— Неплохо придумано, — оценил он. — А ещё раз поцелуешь?

— Только если дождёшься со мной автобуса, — уступила Наташа.

— Ноу проблем, — согласился парень и перехватил её поудобнее за талию.

— Повернись, я хочу посмотреть.

Парень послушно повернулся. За его плечом Наташа увидела два силуэта, которые, бестолково потоптавшись на месте, нырнули в конце концов обратно за угол и слились с тенью.

Облегчённо выдохнув, она отпустила шею незнакомца и только тогда ощутила, как бешено колотится о рёбра сердце.

— А вот и автобус, — довольно объявил парень.

Они забрались в тёплое нутро пустого салона и уселись в самом конце.

— С тебя поцелуй, — напомнил попутчик.

Наташе хотелось закатить глаза, но она сдержалась. Она обещала. В тот момент у неё не было роскоши рисковать.

Она повернулась и быстро чмокнула его в щёку.

— Не туда! — возмутился парень.

— А это какой автобус? — вдруг заозиралась по сторонам Наташа. Они даже не посмотрели на номер, забежали в первый попавшийся.

— Пятнадцатый, — ответила кондукторша.

— Ой. А мне двадцать третий нужен…

— А мне девятый, — хохотнул парень.

Наташа посмотрела на его радостную лыбу и тоже засмеялась.

Так в её жизни появился Димас.

***

Димас был простой и понятный, как арифметика в первом классе. В школе у Наташи было полно таких друзей. Сначала она с ними гоняла на великах, строила шалаши и рубилась в денди, а потом, став постарше, с ними же прогуливала уроки, сбегала из окна на ночные тусы и выкуривала свои первые сигареты. С кем-то из них она даже ходила за ручку и целовалась за гаражами — тогда это почему-то считалось чем-то важным и взрослым.

Вот и Димас был такой же — как будто пацан-раздолбай из соседнего подъезда. Уже через месяц после их первой встречи Наташе казалось, что она знает его всю жизнь.

Он жил на съёмной хате с двумя своими корешами. Один был барабанщиком в какой-то местной группе, второй — барменом в клубе, где обычно диджеил Димас. С ними Наташа тоже быстро подружилась. Зависать в их убитой двушке по вечерам с пивом и пиццей, играть в плейстейшн и горланить в домашнее караоке отдавало ностальгией по тем далёким временам, когда мир виделся сложным, но решаемым и когда для счастья казалось достаточным иметь лишние сто рублей в кармане и хорошую компанию. Если где она и отдыхала душой — то именно там.

Ещё через пару месяцев Димас перетащил свои скудные пожитки и тонну дорогущей аппаратуры к ней в квартиру, и они начали жить вместе. Иметь отношения с парнем-друганом оказалось проще пареной репы. Димас был уступчивым, неконфликтным, и Наташа встроила его в свой быт достаточно быстро.

Когда после переезда он впервые спросил «Что у нас на обед?», Наташа вручила ему овощечистку и пакет картошки.

— Я тебе не мама, давай сразу договоримся, — на ходу застёгивая лифчик, излагала она. — Стирка, глажка и уборка — дело нехитрое, разберёшься. Готовим либо вместе, либо по очереди. Посуду моем тоже. С обедом сегодня сам как-нибудь, — она натянула колготки, поправила юбку и чмокнула его в щёку. — А мне на смену пора. Квартиру не разгроми.

Димас попыхтел-попыхтел, но в конечном итоге научился выполнять базовые бытовые обязанности по дому. Аня немного завистливо поглядывала на него, покачивая в руках бокал с вином, когда он намывал посуду после ужина, на который их с Женей пригласила Наташа.

— Димка у тебя такой хозяйственный, Натах.

— У меня не было выбора! — хохотнув, бросил через плечо тот.

— А готовила ты? — спросила Аня у Наташи.

— Вдвоём.

Аня поддела Женю плечом.

— А ты когда будешь мне помогать на кухне?

— Так… — замялся тот. — Ты же у нас повар. Мне до тебя далеко.

— М-м, — Аня поджала губы. — Удобно.

— Ань, ну вот чё ты начинаешь… — Женя всплеснул руками и случайно выбил из её рук бокал, который со звоном разбился о кафельный пол. Вино красными брызгами разлетелось во все стороны.

— Опа, опа, на счастье! — невозмутимо прокомментировал Димас. Чего у него было не отнять, так это умения разрядить обстановку.

Аня одарила Женю укоризненным взглядом. Тот вскочил, покраснев.

— Я всё уберу. Сорян, Димон… Натах… — он бестолково заозирался по сторонам и остановил взгляд на Наташе. — А где у вас тряпка?

— В ванной, — бесстрастно подсказала Наташа.

— Пойдём, братан, я тебе помогу найти, — благодушно протянул Димас, выключая кран, и, закинув руку Жене на плечо, увёл того из кухни.

Когда они остались вдвоём, Аня начала было собирать с пола осколки, но Наташа её остановила.

— Не надо. Пусть сам уберёт.

Аня повиновалась.

— Прости, Наташ. Иногда у него руки из жопы.

— Забей, бывает, — бросила Наташа, залпом осушая свой бокал. — У вас всё хорошо?

— Да, — Аня улыбнулась, а затем, заметив лёгкую тень сомнения на Наташином лице, протянула: — Ну что-о-о? Нормально всё. Не бывает же всё идеально! Вот у вас с Димасом тоже ведь не всегда такая гармония, наверное?

— Не всегда, — согласилась Наташа, опять подозревая, что Аня вкладывает в слово «гармония» несколько иной смысл, чем она сама.

С Димасом у них действительно была «гармония». В том плане, что им друг с другом было, в принципе, не скучно и при этом никто никого не бесил. За флегматичным оптимизмом Димаса скрывалась довольно незамысловатая натура, круг интересов которой был ограничен винилом, тусовками, качалкой и играми в приставку. Он любил то, чем занимался, и любил, что его любили. В Нижнем он был одним из самых крутых диджеев, иногда его даже узнавали на улицах и просили сфоткаться. Димас всегда соглашался, сверкая косой улыбкой на камеру, и ещё какое-то время после этого ходил страшно довольный собой. Наташа, пожалуй, ещё никогда не встречала человека, который был бы настолько удовлетворён своей жизнью.

Секс с ним был посредственный — до Леры он точно не дотягивал, но как минимум в постели не вызывал у Наташи неприязни. А иногда выходило даже неплохо. Впрочем, Наташа постепенно научилась сокращать этот процесс до необходимого минимума, после чего ложилась ему на грудь и заводила разговор на какую-то отвлечённую тему.

Какое-то время она переживала, что Димас может что-то заподозрить, наблюдая, как она каждый день звонит и пишет Ане, как часто о ней говорит и как готова тотчас сорваться с места, если у той какие-то проблемы. Но потом она поняла, что беспокоиться тут не о чем — Димас был настолько зациклен на себе, что не видел ничего дальше своего носа.

И всё же, несмотря ни на что, она умудрилась искренне к нему привязаться.

***

В этой установившейся «гармонии» прошло три с небольшим года, не особо богатые на события, зато относительно спокойные. На работе Натаху повысили до старшего менеджера; в квартире, разделив расходы пополам с владелицей, они освежили ремонт; Димас выиграл региональный баттл диджеев и светился так, что, если бы он был персонажем в «Симс», то над ним порхал бы белый кристаллик.

Аня изо всех сил уговаривала Женю завести кошку или собаку. Женя изо всех сил гасился, ссылаясь на аллергию. От Жениной мамы Аня узнала, что никакой аллергии у него нет, и в обиженных чувствах позвонила Наташе и позвала пройтись по магазинам.

— Чёт ни в одни джинсы не влезаю, — поделилась она, чем-то хрустя в трубку. — Сели, наверное.

— М-м, — Наташа оглядела содержимое своего шкафа в попытке придумать, что ей можно было бы купить. По её мнению, у неё было предостаточно одежды. — Ты яблоко, что ли, хаваешь?

— Не, огурец маринованный. Мама на выходных передала пять банок. Такие вкусные, я вам с Димкой занесу парочку.

Наташа напряглась. Она заметила, что за последнее время Аня поправилась, но списывала это на её работу, неизменную любовь к сладкому и отсутствие необходимости всегда выглядеть с иголочки — ведь она уже нашла любимого мужчину, который любил её такой как есть. Но тут ей вдруг вспомнилось, что, когда Нинка была беременна, её так разнесло, что уже в первом триместре ей пришлось полностью обновлять весь гардероб.

Спрашивать Наташа пока не стала, решила понаблюдать. В молле Аня вела себя как обычно, со смехом рассказывала что-то про повариху с работы, купила мороженное себе и Натахе, периодически отвлекалась на телефон, чтобы с хмурым лицом написать что-то Жене, придирчиво оглядывала себя в зеркалах примерочных, расстроенно цокая, и гоняла Наташу в зал за размером побольше.

Наташу немного подотпустило. Окончательно она разубедилась в своей гипотезе, когда на фудкорте помимо бургера и большой порции картошки Аня взяла себе сидр, а потом в туалете попросила у Наташи тампон.

В конце концов, подумала она, Аня точно не стала бы держать такую новость от неё в секрете. Вероятно, даже Женя узнал бы об этом вторым.

Но этот эпизод натолкнул Наташу на невесёлые мысли. Ведь даже если сейчас и пронесло, то рано или поздно это всё равно случится. Пусть Женя ей и не нравился никогда, но Аня выглядела рядом с ним по-настоящему счастливой, и это для Наташи было важнее, чем личные симпатии. Она уже даже начала готовиться то ли к худшему, то ли к лучшему — что он вот-вот сделает ей предложение. Они встречались уже больше пяти лет, и это было бы пусть и запоздалым, но весьма закономерным шагом с его стороны. А однажды у них появится ребёнок — может, даже не один, — и они станут полноценной семьёй.

То, что у неё с Димасом тоже когда-то могут быть дети, Наташа не думала. Димас не выглядел как мужчина, годящийся в отцы, да и она сама не горела желанием приносить в этот мир нового человека, который об этом не просил. Наташа не сомневалась тем не менее, что Аниных детей она любила бы как своих собственных, но не сомневалась она и в том, что при материнстве у той сильно сместятся приоритеты. У них будет всё меньше и меньше общего. В какой-то момент они станут друг другу чужими и непонятными. Наташа не смогла бы этого вынести.

Она поняла, что пришла пора действительно кардинальных мер.

Кредит за машину был выплачен, и на счёте даже успели появиться кое-какие накопления. В бургерной она давно достигла карьерного потолка, да и Димасу тут тоже уже больше некуда было стремиться.

Может, рвануть в Питер? Расправить крылья?..

Но в Питере Лера. Наташа не была уверена, что готова случайно или намеренно с ней встретиться. Почему-то она боялась увидеть разочарование в её глазах.

А в Москве была сестра. Уже осевшая, пустившая корни. Несмотря на сложные отношения, Наташа всё равно её, конечно, любила — всё-таки семья. Но она не привыкла кого-то о чём-то просить, даже самых близких.

С другой стороны, почему нет? Вон Валька Колобок только за счёт кумовства и выехала по жизни, а Наташа чем хуже? Тем более это всего одна просьба. И то на удачу. Выгорит — больше ничего просить не будет. И если не выгорит — тоже.

«В Москве забегаешься, затеряешься», — вспомнились ей Лерины слова. Почему-то это не пугало, а наоборот манило. Сбежать, потеряться. Спрятаться от этой больной любви. И надеяться, что та её больше не найдёт.

Решившись, Наташа позвонила сестре и после затянувшегося диалога про родню, дела и погоду наконец неуверенно поинтересовалась, не могут ли Нина и её муж поспрашивать в своём окружении про работу для неё. В трубке на заднем фоне раздавались звонкие детские голоса поверх какого-то мультика, но радостный вопль сестры оказался гораздо громче.

— Я уж думала, ты не соберёшься! Сама хотела тебе предложить, но мама останавливала. Говорила, ты обидишься, ты же всё всегда сама да сама… — затараторила она. — Конечно, Наташка, мы с Гришей закинем удочки везде, где сможем. Обязательно что-нибудь тебе подыщем!

Ну вот, подумала Наташа, положив трубку после долгих восторженных прощаний. Первый шаг сделан.

Сестра перезвонила с новостями буквально через неделю.

— У Гриши одноклассник вместе с женой открывают ресторан, ищут толкового менеджера. Мы так им тебя разрекламировали, что только попробуй облажаться, когда он тебе позвонит!

— Когда позвонит? — испугалась Наташа.

— Сегодня вечером. А чё ты глаза вытаращила, ты чего хотела? Привыкай к столичным темпам! — осадила её Нина. — Его зовут Роман Геннадьевич, жену — Ольга Давидовна, запиши себе где-нибудь…

Роман Геннадьевич позвонил по видеосвязи всего спустя пару часов после Нинки и оказался приятным свойским мужиком. Используя конспект лекции, которую провела ей сестра, Наташа быстро нашла с ним общий язык. Его жена тоже ей понравилась.

— Давай только без отчеств, Наташ, лады? — сказал он ей на прощание. Наташа кивнула с широкой улыбкой. В груди у неё что-то радостно трепыхнулось.

Неужели получилось? Вот так просто?..

Она вышла на балкон, облокотилась о перила и глубоко вдохнула свежий июньский воздух. С наслаждением потянулась. Зажмурилась от тёплого солнышка.

Тут в комнате тревожно заголосил телефон. Звонила Аня.

Во время

«Или она, или весь остальной мир».

На днях Наташа видела Вальку — случайно столкнулись на улице. Валька сильно похудела, даже как будто осунулась. Наташа едва её узнала.

— Диета называется «Госы и диплом», — усмехнулась она в ответ на вопрос Наташи. — Да и вообще просто решила взять себя в руки, жрать меньше. Надоело на стуле не помещаться.

— Выглядишь классно, — сделала комплимент Наташа. — Но тебе бы поспать.

— Отосплюсь после защиты, — пообещала Валька.

— Как Захар?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Мы давно не вместе.

— А… — стушевалась Наташа. Как же давно они не общались. — Понятно.

— Как Куликова? — спросила вдруг Валька.

Наташа испуганно вскинула глаза и встретилась со всё тем же, как в их последний разговор, холодным взглядом.

«Я тебе один раз только скажу, напоследок. А дальше решай сама».

— Гм… нормально вроде, — кашлянув, ответила Наташа. — Работает на комбинате, булки печёт. Живёт всё так же со своим Женей.

— Надо же, — впечатлилась Валька. — Любовь, наверное.

— Наверное.

Они немного помолчали, не зная, о чём ещё можно вежливо пообщаться.

— А я в Москву скоро переезжаю, — выпалила вдруг Наташа. — Буду рестораном управлять.

Про ресторан она тогда выдумала, потому что сестра на тот момент ещё не свела её с Гришиным одноклассником.

Валька лишь слегка приподняла брови.

— Вау. Молодец.

Наташе вдруг стало страшно и одновременно как-то восторженно, весело. Ресторан, не ресторан — она уже точно решила, что уедет. Будь что будет. Она разберётся.

Они с Валькой сдержанно попрощались, пожелав друг другу удачи: одной — на экзаменах и защите, другой — на новом месте в Москве. Наташа осталась наедине со своими смешанными чувствами. Но теперь она от них больше не закрывалась.

Ане она про эту встречу не стала рассказывать, зато та сама всплыла к месту, когда через несколько дней они лежали в обнимку на балконе, и Наташино плечо было мокрым от Аниных слёз. Про «лайфхак» с фитнес-клубами и приползшего на коленях парнишку она придумала прямо там, на ходу. Ей показалось, что это звучит более вдохновляюще, чем «жрать меньше».

Про себя Наташа уже тысячу раз прокляла ублюдочного Женю и собственную напускную слепоту. Она же видела, что он за человек, с самого начала видела его насквозь. Дурное предчувствие уже давно скребло её изнутри противными коготками, только она малодушно предпочла его не замечать. И в итоге чутьё её не подвело.

Когда этот утырок привёз с утра Анины вещи и поставил за порог, Наташа не смогла удержаться и влепила ему смачную пощёчину.

— Эй, ты чё, охренела?! — завопил он, отшатнувшись.

— Ты поэтому не хотел заводить с ней собаку или кошку, да? — надвинулась на него Наташа. — Я-то думала, ты боишься ответственности. А ты, оказывается, просто жалкий лицемерный выпердыш, который…

— Димон, угомони свою бабу, а! — крикнул Женя поверх её плеча.

Красная пелена застелила Наташины глаза.

— Ну-ка повтори, чё Димону сделать? — шагнув к нему навстречу, она занесла кулак. Пускай она и не дралась со школы, но ещё прекрасно помнила, как держать удар.

Кулак прилетел прямо в скулу; резное кольцо на указательном пальце оставило открытую ссадину, из которой засочилась кровь. В ту же секунду Наташа ощутила, как сзади её крепко схватил за предплечья Димас, и попыталась вырваться.

— Натах! Натах, ты чё?

— Ебанутая! — выдохнул Женя, держась за скулу, и попятился из подъезда. — Дура психованная!

Наташа откинула волосы, упавшие на лицо, стряхнула с себя руки Димаса и вернулась в квартиру.

— Наташ, ты в своём уме? — набросился на неё Дима. — А если он Аньке расскажет, ты ей как это объяснишь?

— Не расскажет, — мрачно ответила Наташа, закатывая в комнату чемодан. — Ему стрёмно, что его побила баба.

Сев на диван, она закрыла руками лицо. Надо выдохнуть, успокоиться. И позвонить Ане. Сказать, что её вещи тут.

— Я предложу ей пожить пока у нас.

Димас упёр руки в голые бока и с минуту смотрел в сторону. На лице у него опять происходила напряжённая мыслительная деятельность.

— То есть Москва откладывается? — уточнил наконец он.

— Пока откладывается, — глухо сказала Наташа. — Максимум на неделю. Я ей сейчас нужна. Я не могу её так оставить.

Лицо Димаса посветлело.

— На балконе тогда постелим Аньчоуса, чё, — постановил он, ухмыляясь. — Встань, одеяло достану.

Пока Димас вытаскивал постельное бельё из дивана, Наташа набрала Ане.

— Он приходил? Ничего не сказал?!

От надежды в её голосе стало больно.

— Дуй сюда, здесь поговорим, — отрезала Наташа и бросила трубку.

Когда Аня приехала, Наташиного терпения хватило ровно на десять минут. Вытолкнув вместо себя на балкон Димку, она умылась холодной водой над кухонной раковиной, померила шагами комнату и наконец остановилась в её центре, подперев бока. Нужно набраться сил на последний рывок. А потом — Москва. Другая жизнь. Новая жизнь. Без Ани.

Закончив нести пургу, Димас вернулся с балкона. Выглядел он раздражающе довольным. Отчитав его за никудышные утешения («Яблочко похавай? Ты, блин, серьёзно?»), Наташа снова вышла к Ане. Смотреть на неё было невозможно. Сердце сжималось от боли и жалости.

«Не поеду никуда», — мелькнула дурная мысль, но Наташа мысленно шлёпнула себя по губам.

— Москва откладывается на месяц, — шёпотом сказала она Димасу, вернувшись в комнату.

Димас просиял. Наташа снова ощутила раздражение.

— Халат завяжи. Харэ торсом светить, — бросила она и ушла звонить Роману.

***

Разумеется, Наташа могла бы начать говорить Ане, что она прекрасна в любом весе. Что Наташа любила бы её любую, даже если она наберёт ещё тонну. Что главное — быть здоровой и счастливой, а не голодной и злой. Но, к сожалению, Наташа знала, что это бесполезно. Поэтому оставался только один вариант: помочь ей похудеть.

Это последнее, что она для неё сделает. Так пообещала себе Наташа.

Рома и Оля со скрипом, но согласились её подождать. Она наплела что-то про проблемы с квартирой и сложности с увольнением, молясь, что всё это звучит убедительно и реалистично, а не так, словно бы она решила дать заднюю.

На следующий день, когда она была на работе, позвонила Нинка и долго на неё орала.

— Наташ, ты сдурела совсем? Какая нахрен Аня?! Такая возможность прямо в твоих руках, только приедь и возьми, а у тебя — Аня! Мы для кого тут всех на уши поднимали, а?!

— Нин, прости. Я же не специально.

— Да кто такая эта твоя Аня, в конце концов, ради которой ты уже столько лет херишь свою жизнь?! Ты ради сестры, ради матери родной так в лепёшку не расшибёшься, а ради какой-то…

— Нин, — твёрдо остановила её Наташа. — Спасибо тебе большое. Но я уже всё решила.

Она повесила трубку, напялила козырёк и пошла отбирать поднос с едой у той, ради которой готова была расшибиться в лепёшку. Пора было наконец ей всё рассказать.

Спустя несколько дней тщетных попыток уследить за всеми ухищрениями Ани, которая проявляла поистине изощрённую изобретательность в добыче всего съедобного в ближнем радиусе, Наташа наконец с облегчением услышала, что та собирается в клуб анонимных обжор.

А на следующее утро на пороге нарисовался новый персонаж. Димас запустил его внутрь и пошёл будить Аню.

— Видимо это тот её, вчерашний. По описанию похож, — по пути сообщил он Наташе громким шёпотом, приставив ладонь ко рту.

— Он тебя слышит, Дим.

Ничуть не смутившись, Димас подмигнул визитёру и скрылся на балконе. Тот неловко потоптался в прихожей за занавеской и сказал:

— Здрасьте. Я Коля.

Наташа натянуто улыбнулась.

Только когда они выпроводили их обоих за дверь после долгих уговоров, до Наташи дошёл смысл сказанных Колей слов.

— «Просто проводил незаметно», — повторила она. — Нет, ты слышал? Она не давала ему адрес! Он за ней сталкерил!

— Натах, — Димас сел рядом и приобнял её за плечи. — Да он ровный пацан. Не нагнетай.

— Не нагнетать?! — воскликнула Наташа, сбрасывая его руку. — Дим, тебе напомнить, как мы с тобой познакомились?

— Да какой из него сталкер, ты его видела вообще? — попытался успокоить её Димас. — Давай не будем время тратить на него, а? — он полез к ней под майку. — Чую я, недолго они будут «заниматься»…

— Что-то настроение пропало, — Наташа перекатилась к краю разложенного дивана и встала. Рука Димаса соскользнула с её груди.

— Наташ, ты серьёзно?

— Серьёзно.

— У нас неделю секса не было из-за твоего Пончика на балкончике, ты чё мне прикажешь делать?!

— Руки есть? Подрочи, — дёргано пожав плечами, Наташа отправилась в ванную.

— Ну пиздец, — донеслось ей в спину. — У тебя какая-то нездоровая фиксация на ней, Натах, ты в курсе?

Наташа закрылась в ванной и посмотрела на своё отражение. Да, она была в курсе. И дело дрянь, если уже даже Димас это заметил.

***

Когда Аня с Колей начали вместе заниматься и она чуть ближе познакомилась с этим недоделанным сталкером-провожателем, опасения по большей части развеялись. Коля действительно выглядел безобидным и даже милым, он был вежлив и смешно шутил, да и на Аню явно оказывал положительное влияние. Но Наташа не привыкла обманываться внешним обаянием и продолжала держать руку на пульсе.

Правда, в то время как у Ани наметился реальный прогресс, у неё наоборот всё достигло какой-то критической точки и пошло наперекосяк. На работе директор, прознав о Наташиных намерениях, поставил ей в отместку кучу лишних смен. Старенький «Опель», на котором она собиралась ехать до Москвы, взял за привычку регулярно глохнуть. Нинка, на чьи настойчивые звонки Наташа не успевала отвечать, перешла на агрессивную бомбардировку сообщениями, а вскоре к ней присоединилась и мать. От непрерывного напряжения у Наташи всё валилось из рук и раскалывалась голова.

Но больше всех бесил Димас, который начал говниться и всячески вставлять палки в колёса плану «Нижний — Москва». Напрямую он этого не признавал, однако его ловкие увиливания от каверзных вопросов и попытки сменить тему кристально ясно выдавали его настрой на переезд. Не считая участившихся споров, которые не приводили ни к чему, кроме ещё большего раздражения, он ко всему прочему взял за манеру изобретать всё новые и новые способы доводить Наташу до белого каления.

Когда она, чтобы не терять попусту время, созванивалась с Ромой и Олей для обсуждения деталей будущей работы, он как нарочно включал свою аппаратуру и с незамутнённым спокойствием принимался миксовать треки прямо у неё за спиной. Из-за битов, просачивающихся даже сквозь наушники, Наташа никак не могла сосредоточиться на разговоре и заводилась всё сильнее.

Первый такой пассивный мятеж она героически стерпела, но на втором уже не выдержала.

— Извините меня, я на минуточку, — вежливо улыбнулась она москвичам и, выключив камеру и микрофон, развернулась к Димасу: — Дим, ты совсем берега попутал?

Тот вопросительно сдвинул один наушник, сделав вид, что ничего не услышал. Стиснув зубы, Наташа повторила:

— Ты специально мне мешаешь?

— Не грузи, Наташа, я работаю, — расслабленно отозвался Димас, покачиваясь в такт музону из наушников. — Зацени, как чётко ложится…

— Ты можешь этим заниматься в другом месте? — теряя терпение, перебила его Наташа. — Или дождаться, когда я закончу? Видишь же, что я тоже работаю.

— Я же в наушниках! — возмутился Димас.

— Ты весь день валялся на диване и яблоки грыз, а как только мне позвонили, тебе вдруг приспичило «поработать»? — взвилась Наташа.

— Ладно, ладно, ухожу, — проворчал Димас и, скинув наушники, скрылся в прихожей. Через пару секунд хлопнула входная дверь.

Наташа выдохнула, успокаиваясь, и вернулась на звонок.

— Извините, пожалуйста, — ещё раз начала она. — Мы просто в студии живём, вдвоём одновременно сложно работать…

— Наташа, а у вас муж кто по профессии? — спросила вдруг Оля.

— Он не… — Наташа вздохнула, оборвав саму себя. — Он диджей.

— Я так и подумала. Он же с вами приедет, насколько я понимаю? Он ещё не нашёл работу?

Наташа хмуро помотала головой.

— У меня брат двоюродный — арт-директор одного клуба. Я могу замолвить за вашего мужа словечко, — предложила Оля.

Наташа неверяще улыбнулась.

— Это было бы так… здорово с вашей стороны! — воскликнула она, покраснев. Эти почти незнакомые люди помогают ей уже во второй раз, подумала она, а она только и делает, что тормозит им работу. — Я вам по гроб жизни буду обязана.

— Ну что вы, по гроб не надо, — с улыбкой отказалась Оля. — Главное, приезжайте поскорее.

Интервью с арт-директором пришлось аккурат на Димкин день рождения. Наташа прибежала к нему с планшетом, когда тот уже успел изрядно накидаться.

— Я же просила не бухать до звонка! — прошипела она ему.

— Расслабься, Наташа, я как огурчик, — заверил её Димас, после чего последовали самые позорные пять минут в Наташиной жизни, за которые она успела покраснеть и побледнеть несколько раз подряд, пока наблюдала за той дичью, которую устроил из своего собеседования Димас.

Когда интервью — если его, конечно, можно было так назвать — закончилось, её обуревал такой жгучий стыд, что в глазах стояли слёзы.

— Ты издеваешься надо мной? — кусая губы, чтобы не разреветься, выдавила она.

Димас развёл руками.

— Не, ну а чё ты хотела, Наташ? У меня днюха сегодня, я хочу кайфануть, потанцевать, подиджеить, а ты тут со своим «Юрой из клуба»!.. Я ваще думал, что он раньше позвонит.

— Я попросила тебя всего об одной вещи, — процедила Наташа и, вырвав из его рук планшет, стремительно унеслась в дом.

После этого провала она не разговаривала с Димасом до самой ночи и весь следующий день, который полностью проспала. На дурацкой вечеринке она так вымоталась, пока пыталась вести себя с гостями как ни в чём не бывало и продолжала контролировать организацию праздника, при этом лихорадочно обдумывая, как она объяснит случившееся Оле и Роме, а также всеми способами избегая Аню, постоянно маячившую в поле зрения своим несчастным лицом. Наташе просто-напросто не хватило бы сил подбадривать её ещё и там.

На работу она вышла в прескверном настроении. Поэтому назойливый директор бургерной, которому вдруг приспичило весь день ходить за ней по пятам и лезть со своими замечаниями под руку, в итоге закономерно получил струю холодной липкой колы в лицо и заявление на своё имя у себя на столе. Не удостоив его ни единым словом, Наташа уволилась одним днём.

Несколько дней она мрачно сидела на диване, уставившись в одну точку, поднимаясь только чтобы разогреть еду и сходить в туалет. Димас стыдливо суетился вокруг неё, то оправдываясь, то извиняясь, то предлагая развеяться. Наташа отвечала невпопад, почти его не слыша.

Аня пропадала целыми днями на работе и тренировках с Колей. Лишь с утра и по вечерам она присаживаясь рядом с ней ненадолго, чтобы поделиться своими успехами и неудачами, показать какие-то мемы или просто молча посидеть в обнимку. В эти моменты Наташе становилось немного лучше.

Взбодрилась она, когда Димас — видимо, совсем отчаявшись, — притащил с улицы рыжего котёнка и усадил его ей на грудь. Котёнок оглушительно пищал и ползал по всему телу, оставляя зацепки на одежде и неглубокие царапины, затем постепенно успокоился и, свернувшись калачиком, уснул на её коленях. Он был ужасно нелепым и милым, однако Наташа сразу раскусила задумку своего персонального саботёра. Эта диверсия и подстегнула её достать ноутбук и начать присматривать квартиры в Москве под недовольным Димкиным взглядом.

***

Когда у Ани случился срыв после похода к Жене в бассейн, Наташа общалась с потенциальным арендодателем — он показывал ей по видеосвязи квартиру. Своими планами та с ней не поделилась, и о случившемся Наташа узнала только впоследствии. Поэтому Анин звонок она видела, но отклонила, чтобы не прерывать разговор. Потом ей перезвонит, решила она. А если у той что-то срочное — наберёт ещё раз.

Аня ещё раз не набрала, а разговор с собственником квартиры затянулся — пришлось долго уговаривать его разрешить им заехать с питомцем. Когда Наташа спустя полтора часа перезвонила, ответом ей было уже «Абонент недоступен».

«Ну зашибись», — раздражённо подумала она. Паниковать раньше времени она не спешила, решив выждать ещё час. Но когда и через час абонент был не абонент, тревога начала запускать куда-то в нутро свои холодные скользкие пальцы.

Потрезвонив ещё несколько раз со своего телефона, а потом зачем-то ещё с Димкиного, Наташа готова была ехать её искать, хотя абсолютно не имела представления, где. Она была уже в коридоре с кроссовком на одной ноге, когда Димас, нехотя натягивавший штаны в комнате, принёс ей телефон, на котором светилось заветное «Братан».

Только услышала она в трубке совсем не Анин голос.

— Откуда у тебя её телефон? — у Наташи похолодело в груди.

Коля путано рассказал, как Аня позвонила ему из какого-то клуба, наговорила пьяной драматичной ерунды, порыдала, посмеялась, предложила переспать и тут же отозвала своё предложение, а потом предалась экзистенциальным размышлениям и саморефлексии. Коля еле успел добиться от неё названия клуба, прежде чем её телефон окончательно сел.

А когда Наташа узнала, что он примчал к клубу в тот самый момент, когда полубессознательную Аню чуть не увёз в неизвестном направлении какой-то хмырь, ей пришлось присесть.

— Я как приехал — сразу телефон на зарядку поставил. Подумал, за неё же волнуются все, наверное, — со скрытой гордостью в голосе закончил Коля.

По всей видимости, он ожидал похвалы за свой бескорыстный геройский поступок. Ну или хотя бы «спасибо». Но Наташа смогла выдавить только:

— Я сейчас приеду за ней.

— Она спит уже. Да и поздно, — начал отговаривать Коля. — Пусть остаётся, мне не влом. А завтра я её вам закину.

Наташа даже усмехнулась с такой самоуверенности.

— Не, чувак, я точно не оставлю свою подругу дома у незнакомого мужика.

— Это для тебя я незнакомый, — резонно возразил Коля. — А она меня уже месяц знает.

— Думаешь, этого достаточно?

— Нет, конечно. Но мне кажется, она знает, что я не желаю ей зла.

— Когда кажется, к психиатру надо, — отрезала Наташа. — Адрес диктуй.

— Давай так, — решил зайти с другой стороны Колян. — Я тебе адрес продиктую, фотку паспорта своего скину, скажу номер машины, дам контакты родителей и места работы. Можешь приехать, а можешь пробить меня в инете, чтобы успокоиться. Мне скрывать нечего. Аня тут в безопасности.

Наташа поняла, что имела в виду Аня, когда описывала Колю «приставучим, как пиявка». Она посмотрела на часы. Было полтретьего ночи. Димас стоял рядом, облокотившись на стенку, и залипал. Да и сама она с такой радостью рухнула бы сейчас на подушку после всех волнений этого вечера, что Колино предложение начинало звучать всё более заманчивым.

— Покажи мне её, — потребовала она.

— Ща, — в трубке зашуршало, пока Коля переключал на видео. — Вот.

Аня спала, укрытая одеялом по плечи. Волосы разметались по подушке, на щеках засохли слёзы, смешанные с тушью.

— Вот, смотри. Дышит, — Коля поднёс камеру поближе, чтобы Наташа могла рассмотреть, как вздымается и опускается её грудь.

Наташа невольно усмехнулась, и тут вдруг до неё дошло, что у Ани голые плечи.

— Ты что, раздел её?! — рявкнула она так резко, что рядом вздрогнул и проснулся Димас.

Коля переключил на фронтальную камеру.

— Она платье заблевала, мне её прям так надо было укладывать? Я его в стирку закинул уже. К утру высохнет.

— Как у тебя всё складно, — пробормотала Наташа.

— Наташ, харэ параноить, пусть дрыхнет у него, — зевнул Димас. — Забей и пошли спать.

Он поплёлся в комнату и плюхнулся на жалобно скрипнувший диван.

Забить. Приятное, должно быть, чувство. Наташа никогда не позволяла себе такой роскоши в отношении Ани.

Но теперь она планировала оставить Аню позади. Она не сможет всегда быть рядом. И если кому она и могла доверить заботу о ней после себя — то только этому кудрявому недоразумению. Коля действительно о ней беспокоился. Из всех Аниных «ухожоров» она бы одобрила только его. Как бы Наташа ни отгоняла от себя эту мысль, но она узнавала в нём себя.

Кроме того, у Коли явно было больше шансов выбраться когда-нибудь из френдзоны.

— Если хоть один волос упадёт с её головы, я найду тебя даже на краю света, — мрачно предупредила Наташа, мысленно добавив: «И убью».

— Понял, — согласился Колян. — Расчёску ей не дам. Шучу.

— До завтра, юморист, — буркнула Наташа и отключилась.

***

Коля действительно привёз её на следующий день, но теперь уже одержимой очередной сумасшедшей затеей наведаться к отцу, к которой Наташа отнеслась с большим скепсисом.

— Братан, это вот прям сейчас надо делать? У нас завтра прощальная вечеринка вообще-то, помнишь?

— Я успею. Завтра и вернусь.

Уперев руки в бока, Наташа наблюдала, как Аня торопливо скидывает вещи в чемодан.

— Нахер тебе тащиться в Хуево-Кукуево за его одобрением?

— Он под Казанью живёт, это большой город. И мне не одобрение его нужно, а любовь.

— Ещё лучше. Мы говорим о человеке, который бросил тебя и все эти годы даже не звонил. Это любовь, по-твоему?

— Я привезу ему олимпийку. И про кассеты расскажу, — Аня села на чемодан, чтобы застегнуть молнию. — Скажу, как мне плохо было без него. Он узнает, что у него за дочь, хотя бы.

Наташа шагнула к ней и присела напротив.

— Ань, я сама проходила через всё это. Не станет тебе легче. Ему плевать на тебя. Им всегда плевать.

— Если у тебя с твоим не срослось, это не значит, что у меня с моим не получится, — резко бросила Аня и встала на ноги. — Всё, меня Коля ждёт. Димас, будь другом, помоги с чемоданом.

Когда за ними закрылась дверь, Наташа в сердцах бессильно пнула многострадальный диван. Котёнок, дремавший на нём, подскочил и испуганно запищал. Наташе стало стыдно.

— Прости, что напугала, — шепнула она ему, уложив себе на грудь и успокаивающе поглаживая. — Я плохая хозяйка. Тебе со мной не повезло.

Она отнесла его на кухню и вывалила в плошку половину пачки влажного корма. Убирая пакетик в холодильник, она заодно захватила бутылку открытого вина и отпила прямо из горла.

К чёрту всё. Через два дня она уезжает. Завтра отвальная, надо готовиться.

— А начать отмечать можно уже сейчас, — заговорщицки сообщила она котёнку, шумно трескающему консервы, и, чокнувшись бутылкой о его плошку, сделала ещё глоток.

Красное полусладкое немного скрасило предпереездную кутерьму. Наташа дособирала сумки, созвонилась с арендодателем и перевела залог, вечером съездила с Димасом в гипермаркет, чтобы затариться на завтрашнюю вечеринку, и даже, поддавшись стихийному порыву, купила себе новое платье. Когда они легли спать, переживания по поводу Ани почти полностью выветрились из головы. По крайней мере, она с Колей. Он не даст её в обиду. В конце концов, это была его идея — ему и разбираться с последствиями. Наташу это больше не касается.

Её переполняло одновременно радостное и тревожное предвкушение. Всё было готово. Она была готова.

***

Перед отвальной деньги на переезд Наташа предусмотрительно убрала в поясную сумку и нацепила прямо поверх платья, зная некоторых личностей, которых мог пригласить Димас. Не хватало ещё проспонсировать каких-то укурков за счёт её будущей новой жизни. Бонг для своей дури они, конечно, всё равно умудрились протащить под шумок, но Наташа к тому моменту уже выпила несколько шотов и пребывала в достаточно благодушном настроении, чтобы не закатывать из-за этого скандал.

Аня заявилась, когда Наташе только-только удалось забыть на время про её существование и окунуться в эйфорию от собственного решения и до сих пор сопутствующей ей, несмотря на всевозможные препятствия, удачи. В квартире было тесно и душно, музыка долбила по ушам, в воздухе витали испарения из бонга, запах пота и чьих-то удушливых духов. Возможно, именно поэтому при виде Ани Наташа ощутила не боль и обиду, с которыми та её оставила день назад, а чистый восторг.

— Брата-а-а-ан!!! — завопила она, кидаясь к ней, подхватывая и кружа над полом. — Ты успела!..

А потом Наташа разглядела её лицо.

Оказалось, Аня и правда много чего успела за прошедшие сутки: встретиться и разругаться с отцом, поджечь его баню, разочароваться в своих надеждах, наговорить гадостей матери и её поклоннику, переспать с приползшим к ней с каким-то веником Женей и после чего уже окончательно с ним расстаться, так как его истинную натуру, которую тот незамедлительно же и проявил, не замечать больше было невозможно.

— Натах… — жалобно позвала Аня в конце своей тирады. — Тебе точно прям завтра уже надо уехать?..

Наташа, которую несколько раз уже перетряхнуло от пересказа Аниных похождений, ощутила, как у неё задрожали руки.

Только не снова. Только не сейчас.

— Ты замёрзла? — спросила Аня, легко касаясь её ладони.

Наташа как можно аккуратнее сбросила её руку и облокотилась локтями о балконные перила.

— Нет, — ответила она, соскребая остатки воли в кучку. — Я не замёрзла. И да. Мне точно прям завтра уже надо уехать. Братан, ну меня люди в Москве месяц ждут…

Она говорила, стараясь не смотреть на Анино становящееся всё темнее и темнее лицо. Конечно, у Ани навалилось. А у неё не навалилось? Она полностью спланировала переезд. Организовала грёбаную вечеринку для Димаса. Терпела его мерзкие инфантильные выходки. Поселила у себя Аню, чтобы она в конец не скисла в деревне. Месяц вешала хорошим людям лапшу на уши, почему она застряла в Нижнем. И всё это не говоря о том, как мучительно давались ей все решения последних полутора месяцев.

Когда она почувствовала, что к горлу уже подступают слёзы обиды и злости, на балкон ввалился угашенный друг Димаса, имя которого она никак не могла запомнить, и с хриплым шёпотом «Менты! Спрячь!» всучил Ане злополучный бонг.

Аня много чего не могла удержать в своих руках. Может, это было её самосбывающееся пророчество, Наташа не знала. Порой она даже радовалась, потому что — ну, было бы кого удерживать, — однако в конце концов это осточертело даже ей. Когда на Аню сваливались внезапные проблемы, она мастерски заставляла всех вокруг их за неё решать, оставляя свои руки и совесть безукоризненно чистыми.

Но в тот раз Наташа бы всё отдала, чтобы Аня сунула бонг ей, а не сбросила с балкона.

Она умудрилась не пролить ни слезинки, пока опустошала сумку со всеми своими кровно заработанными ради людей, половины которых даже не знала по имени. Немного подкинул Димас. Аня была на мели. Когда за уныло разбредшимися гостями закрылась дверь, Наташе хотелось только одного — закрыть глаза и исчезнуть навсегда.

Но окружающий мир, как назло, продолжал заставлять её существовать. Димас включил режим фаталиста, не особенно стараясь скрыть ликование, что так легко откупился от ненавистного ему плана. Что ж, по крайней мере, он в кои-то веки признал это вслух. Аня даже сейчас попыталась перетянуть одеяло на себя и свои несчастья. Вот он, её мир. Этому миру не было никакого дела до Наташи.

И «остального мира» тоже никогда не было.

Как она вообще могла допустить мысль, что у неё получится отсюда куда-то выбраться? Как она позволила себе поверить? Сейчас это казалось ей до смехотворного нелепым, как недавнее намерение Ани вернуть в свою жизнь отца. «Ты уже такая взрослая, а всё ещё веришь в сказки», — всплыли в голове слова её собственного папаши. Так он ответил на вопрос своей восьмилетней дочери, почему Дед Мороз принёс ей не самокат, как она просила, а потрёпанную энциклопедию и дешёвую куклу.

Деда Мороза не существует. Чудес не бывает. Ушедшие отцы не меняются. И Наташа никуда не едет.

Слова, годами блуждавшие в душе безымянными тенями, вылетели легко, как пробка из растрясённого шампанского. Казалось, они хлестали из самой груди, а не изо рта. В солнечном сплетении жгло от горя и ярости. Наташину хрупкую, трепетную надежду — то единственное, что держало ещё её на плаву, — разбили вдребезги. Теперь ей хотелось доломать всё остальное.

Аня ушла молча.

Димас уходил с криками, напоследок назвав её истеричкой, угробившей половину его коллекции.

Оставшись одна, Наташа легла на пол, укрытый, словно снегом, обломками винила, попкорном и раскрошенными чипсами. Всё это болезненно впилось ей в кожу, но она ничего не чувствовала. Внутри у неё была пустота. Ни блаженная, ни сосущая — просто пустота.

***

На следующий день с самого утра ей по очереди названивали Рома и Оля. Наташа не брала трубку. Она ещё не была готова к этому разговору. Звонила и Аня. На четвёртом её вызове Наташа отключила телефон и по пути в туалет сунула его в грязный стакан.

Пока она сидела на унитазе, из-под ванны к ней боязливо вылез котёнок, забившийся туда ещё со вчерашнего вечера. Он был шуганным и диковатым, скопления людей ему явно были не по душе. Наташа накануне принесла ему воды и консервов, понадеявшись, что он не высунется из ванной всю ночь. Не хватало ещё, чтобы во всей этой толчее на него кто-то наступил.

Увидев котёнка, Наташа поняла вдруг, что напрочь о нём забыла. И что с ним ничего плохого не произошло лишь по воле случая. И расплакалась.

— Ты достоин лучшего, — сказала она ему сквозь слёзы. — Я тебя отдам хорошему человеку.

Котёнок в ответ потёрся о её ногу.

Около полудня вернулся Димас, молча вытащил свою аппаратуру из квартиры и ушёл, даже не посмотрев на Наташу.

Во второй половине дня в квартиру начала ломиться Аня. Видеть её Наташе не хотелось абсолютно. Слышать — тем более. Кто бы её ни бросил в этот раз, пусть разбирается сама.

Наташа глотнула тёплого вина из стакана и повернула пальцами ноги вентиль, чтобы набрать ещё горячей воды в остывающую ванну. Может быть, однажды она ещё придёт в себя. Возможно, даже найдёт силы выбраться из ванны и перезвонить в ответ на все пропущенные. Но сейчас ей нужно время, чтобы отмокнуть.

Когда температура воды сравнивается с температурой тела, появляется ощущение невесомости. Главное — замереть, не двигаться. Закрыть глаза. Остановить поток размышлений. Если провести в таком состоянии хотя бы несколько секунд, появляется она — пустота. Будто бы тебя не существует. Будто ты — пылинка в бесконечной вселенной. Всемогущая. И ничтожная.

Выхода два: либо навсегда остаться пылинкой и сойти с ума, либо умереть от ужаса перед равнодушной бесконечностью, не в силах её постичь. Наташа ощутила растекающийся по венам страх. Сковывающий мышцы, парализующий любое движение мысли.

За дверью раздался глухой звук, вытащивший её из жуткого оцепенения. А через минуту в дверь ванной просунулась светловолосая голова.

Под пакетом с вином Ане было не видно гримасы боли на Наташином лице, пока она впервые за всё время их дружбы говорила то, что Наташе так нужно было услышать. Боль эта от её слов не уходила — она никогда бы не ушла навсегда, — но, вытекая вместе с их общими слезами, она перерождалась в крепкую связь. В рубцовую ткань уродливых, но прекрасных шрамов.

Сжимая Аню в мокрых объятиях, пропитывая её куртку холодной пеной, Наташа подумала вдруг, что способна на всё. Всё, кроме одного: разлюбить её. Эта любовь настолько срослась с ней самой, что, если бы её вырвали с корнем из Наташиной души, она тут же упала бы замертво.

Но зато Наташа сможет всё остальное. Например, её отпустить.

— Я чуть не стала пылинкой, — прошептала она куда-то в Анину шею. Горячо, мокро, осязаемо.

Аня вопросительно усмехнулась и обняла её крепче.

— Ты разве ещё не протрезвела? — спросила она. Наташа засмеялась вместе с ней.

Потом Аня ушла делать ей чай и готовить что-нибудь поесть, пока она споласкивалась под душем и сушила волосы. Когда Наташа вышла из ванной, две дымящиеся кружки уже стояли на столе и на всю квартиру восхитительно пахло скворчащими на плите оладьями. Аня успела даже смести весь устилавший пол мусор в большие целлофановые мешки и покормить котёнка.

— Ты лезла ради меня через балкон? — неверяще выдохнула Наташа, когда та преспокойно ответила на вопрос, как она сюда попала.

— А ты чё думала, я дверь выломала?

— Чокнутая!

— Ну оно же того стоило, — улыбнулась Аня, переворачивая оладьи на сковородке. Наташа обвила руками её талию со спины, и та потёрлась щекой о её плечо.

Только намного позже Наташа узнáет, что за прошедшие сутки Аня рисковала своей жизнью даже не один, а целых три раза.

За едой они обсуждали, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Чтобы восполнить денежный запас, растворившийся вчера во мгновение ока, Наташа решила продать свой «Опель». Всё равно в Москве особо не поездишь — там одни пробки. Только когда ещё найдётся покупатель…

— Придётся отдавать за дёшево, — грустно признала она.

— Погоди, у меня идея, — Аня вдруг вскочила и убежала с телефоном на балкон. Вернулась она через несколько минут сияющей как пятак и протянула Наташе трубку. — Это Диана, жена отца. Она учится на права. Она говорила об этом, когда мы с Колей у них были… Подумала, может ей будет интересно. Она готова купить прямо сейчас.

Не прошло и получаса, как названная Наташей сумма уже была у неё на карте. Аня пообещала Диане завтра-послезавтра перегнать машину до Казани.

— Как она так быстро согласилась? — недоумевала Наташа, потрясённо пялясь в циферки на экране. — Она и тебя-то всего пару дней знает…

— Она так обрадовалась. Сказала, это Вселенная ответила на её запрос. А Вселенной нужно доверять, — хихикнула Аня и добавила: — Она странная, но хорошая.

— Это на чей ещё запрос ответила Вселенная, — пробормотала Наташа. — Братан, ты… ты у меня… просто космос!

Она благодарно уткнулась Ане в плечо. Та взъерошила ей волосы и чмокнула в макушку.

Наташин взгляд упал на свернувшийся у её ноги клубочек.

— Заберёшь котёнка? — попросила она. — Куда я с ним в Москве…

Аня немного помялась от неожиданного предложения, но согласилась.

— Ты так и не дала ему имени?

Наташа покачала головой, думая о том, что так боялась привязаться к этому существу, что неосознанно пыталась всячески от него отдалиться.

— Димас вроде называл его Тиесто, но мне не нравится. У тебя лучше получится.

Аня осторожно подняла зверька перед собой и задумчиво осмотрела. Котёнок сонно заморгал, цепляясь коготками за её пальцы.

— Рыжие кошки, кстати, большая редкость.

— «Кошки»? — не поняла Наташа.

Аня насмешливо приподняла бровь.

— Ты же в курсе, что это девочка?

— В смысле девочка? Ты уверена?

— На сто процентов. Я ещё в детстве научилась определять на раз-два. У нас в деревне Пушка столько котят нарожала, что надо было её Пулемётом назвать…

Наташа прыснула со смеху. Надо же, Димас всё говорил «кот» да «кот», а она даже не задумывалась.

— А эту как назовёшь?

Аня перевела взгляд с котёнка на Наташу и обратно, будто что-то прикидывая.

— Ну, тут же всё очевидно, — она повернула котёнка мордой к Наташе. — Сама же видишь. Это Братан.

Котёнок пискнул. Наташа согласилась, что это действительно Братан, без вариантов.

Затем она наконец перезвонила Роме и подтвердила встречу в ресторане утром в понедельник. В его голосе явственно слышалось облегчение.

— Мы уже забеспокоились, что ты решила слиться, — весело сообщил он, однако было понятно, что он не шутил.

— Ну что ты, — как можно непринуждённей сказала Наташа, поймав Анин подбадривающий взгляд. — Я зайцев не бросаю, — вдруг вылетело из неё.

Она испуганно зажала рот ладонью. Аня с Братаном на коленях тихо над ней угорала.

— Кого? — не расслышали на том конце.

— Людей, — быстро поправилась Наташа. — Людей, которым обещала.

— Рад слышать, — ответил Рома. — Тогда до встречи, Наташа.

Наташа положила трубку и тоже расхохоталась. А когда они отсмеялись, Аня сказала с грустью:

— Выходит, я для тебя больше не заяц.

Наташа тогда посмотрела на неё и подумала: «Какой к чёрту заяц. Ты для меня всё».

Поскольку машины у неё теперь не было, добираться до Москвы предстояло на поезде. До него оставалось ещё несколько часов, которые они собирались провести вдвоём. Когда билет был куплен онлайн, Аня взяла её за руку и потянула на улицу.

Наташа начала прощаться с ней уже там, на косом берегу набережной с видом на Стрелку, в высокой траве, скрывавшей их от чужих глаз. Когда они учились, это было их место. Они приходили сюда после экзаменов и точно так же лежали в обнимку, делили одни наушники под Анькину музыку, пачкали друг другу носы мороженым и много смеялись, наслаждаясь летом и долгожданной свободой. И всегда перед ними в вечном слиянии простирались Волга и Ока — упрямо разноцветные, но неразлучные. Она и квартиру поэтому сняла неподалёку — чтобы продолжать приходить сюда вместе. Но за всё время после выпуска они ещё ни разу тут не бывали.

Аня лежала в её руках, откинувшись спиной ей на грудь. Наташа прощалась с её объятиями, с её смехом, с лезущими в рот и нос волосами. С её головой на своём плече. С запахом смородины, который до сих пор чудился ей у светлой макушки, хотя Аня уже давно не пользовалась тем шампунем. С веснушками, обсыпающими её скулы только с приходом весны. С её родинкой под правой ключицей. Со всем тем, что Наташа знала наизусть. Со всем, что было её смыслом и причиной с шестнадцати лет.

Прощалась на очень-очень долго. Может, навсегда.

— Димас так и не звонил? — неловко спросила Аня, когда они стояли на перроне около готовящегося к отправлению поезда.

Наташа мотнула головой. Звонил, не звонил — разницы особой не было. Их отношениям в любом случае скоро пришёл бы конец. Спустя пару дней Димас всё-таки приедет к ней в Москву и останется на неделю, за которую они окончательно выяснят, что дальше им не по пути. Они обсудят это спокойно, без криков и расколотой посуды, а потом Димас соберёт свои вещи, обнимет Наташу на прощание и уедет обратно в Нижний.

Проводница поторопила их, сообщив, что поезд отправляется через пару минут. Они обнялись, крепко прижавшись друг к другу. Наташа почувствовала влагу на своей шее.

— Ты столько всего для меня сделала, Натах… — выдавила вдруг Аня. Как будто вынашивала эти слова уже давно и только сейчас решилась произнести. Слёзы без остановки струились по её щекам. — А я всё принимала как должное. Я была сама как все эти Славы, Тимофеи, Жени… А ты всё равно продолжала, всегда продолжала быть со мной… Почему?

Наташа сжала её холодные пальцы в своих ладонях и заглянула в полные слёз глаза.

— Потому что я люблю тебя, Аня, — просто сказала она. — Больше всего на свете.

— Я тоже люблю тебя больше всего на свете, — прошептала Аня.

— Я знаю, малыш. Я знаю.

Не давая себе передумать, Наташа быстро прикоснулась к её губам и, выпустив чужие руки из своих, забежала в вагон.

Внутри она смахнула слёзы и подошла к свободному окну. Поезд тронулся с места. Аня не сводила с неё глаз, пока сама не скрылась из виду. Одинокая растерянная фигурка на удаляющемся перроне так врезалась в Наташину память, что до сих пор снится ей почти каждую ночь.

После

Москва поглощает её с первых дней и крепко держит в ежовых столичных рукавицах. Наташу это устраивает. В начавшейся круговерти на тоску и сожаления времени у неё не остаётся — она даже коробки с переезда разбирает до конца только к осени.

Открытие ресторана проходит на ура. На него приходит даже Нинка с семьёй — видимо, полюбоваться на результат своих усилий.

— Поздравляю, систер, — говорит она Наташе тем вечером за бокалом шампанского. — Ты молодец.

— Спасибо, что помогла, — отвечает Наташа с искренней благодарностью.

— Спасибо, что не просрала, — вторит ей сестра. Наташа невесело улыбается.

Про случившееся на отвальной вечеринке Нина знает — она вкратце рассказала ей вскоре после приезда, не особо вдаваясь в детали. Хорошо, что не рассказала сразу или тем более прямо во время, потому что сестра так округлила глаза, что те чуть не вывалились из орбит. Но постфактум выносить непутёвой сестрице мозг уже не было смысла, Нинка это понимала, и Наташа похвалила себя за предусмотрительность.

Её пятилетний племянник Вовка вертится на стуле рядом с матерью.

— А почему ты такая грустная? — спрашивает он.

— Тётя Наташа скучает по дому.

— Я не тётя, — машинально поправляет Наташа. — Мне двадцать пять. Сама ты тётя.

— Хорошо. Не-тётя Наташа скучает по дому, — исправляется Нина.

— Поня-я-ятно, — тянет Вовка. — Не скучай. Тебе тут понравится!

— Здесь будет проще, — вдруг произносит Нина. Наташа сталкивается с проницательным взглядом сестры, и ей почему-то хочется отвести глаза. — Сейчас это звучит для тебя дико, наверное, но это правда. Ты почувствуешь со временем.

И Наташа действительно чувствует. Это не простота самой жизни в столице — она полна трудностей и несправедливости, которые Наташе приходится преодолевать одной, — но восхитительно честная простота принятия решений. В сумасшедшем московском ритме некогда раздумывать — ты просто берёшь и делаешь. К примеру, в Нижнем она несколько раз начинала и бросала курить, ссорилась из-за этого с Димасом, пыталась даже носить никотиновый пластырь. В Москве же отказаться от курения у неё вышло как раз плюнуть, потому что ей просто-напросто не хватает времени сходить за сигаретами. А на работе даже стрелять не у кого — там все либо повёрнуты на зоже, либо курят дорогущие электронки.

Наташе нравится эта простота. В конце концов, за этим она и приехала сюда — чтобы бросить вредные привычки.

Осенью к ней на выходные приезжает Лёха. Как и когда-то во времена шараги, они долго разговаривают обо всём на свете, в том числе про её переезд. Лёха жаждет знать подробности, и приходится выложить ему всю подноготную — благо он единственный, с кем Наташа может быть полностью откровенна.

— Ты всё правильно сделала, — говорит он. — Жаль только, что не раньше.

— Я знаю, что правильно, — отвечает Наташа. А затем впервые с момента переезда рыдает навзрыд у него на плече. Лёха большой и какой-то твёрдый, жёсткий. И руки у него тёплые, почти горячие. Наташа не привыкла плакать в таких руках. От этого её кроет ещё сильнее.

С Аней они созваниваются нечасто, но регулярно. Иногда где-то на фоне маячит Колян, и Наташа по его поводу как в воду глядела. Анькин отец называет его «телохранителем» не зря — точнее слова не подобрать.

— Смотри, целая. Накормленная, — прикалывается он над Наташей, поворачивая Аню разными сторонами к камере. — Невредимая. Ну, почти, за исключением пары царапин. Но виновница уже отбывает наказание в углу! — и он показывает лежанку в углу комнаты, на которой вальяжно развалилась подросшая Братан.

Наташа посмеивается и немного подыгрывает, допрашивая его о подробностях ужина и требуя фотоотчёты по мере заживления царапин. Аня закатывает глаза, но улыбка, не сходящая с её лица, выдаёт её веселье.

Наташу радует, что Аня научилась наконец ценить в мужчинах не внешнюю браваду, а то, как они ценят её саму. Она надеется, что та больше никогда не попадётся на старый крючок. По крайней мере, Коля действительно её любит — всю и любого размера. И он — невероятно, но факт — парень.

Раньше, очень-очень редко, в моменты слабости и отчаяния, Наташе и самой хотелось, чтобы она родилась с членом. Казалось, эта штука открывает все двери, как «Алохомора». Если у тебя он есть, именно к тебе обращаются мастера-ремонтники, чтобы обсудить планы работ — даже если ты ничего в этом не понимаешь, как это было с Димасом. На тебя в школе делают ставку учителя точных наук. Тебе не задают неуместные вопросы на собеседованиях. И у тебя гораздо меньше шансов, что однажды поздно вечером ты не дойдёшь до своего дома.

Но потом Наташа пришла к выводу, что использовать половой орган в качестве ключа по меньшей мере негигиенично. Да и вообще — она с детства привыкла отстаивать свои интересы вплоть до кровавых костяшек и ни на что этот навык бы не променяла. Практически всё, что она делала в своей жизни, она делала вопреки — вопреки взрослым, вопреки обидчикам, вопреки глупым правилам и порой даже вопреки здравому смыслу. И никто ей, как правило, не помогал. Не было у неё и сказочного папки из машины, который по мановению волшебной палочки прискакал бы к ней на вороном кадиллаке и станцевал фристайл, потому что вдруг осознал, что родная дочь важнее сгоревшей бани. Жизнь её вообще ни разу не была сказкой. Прекрасной принцессой всегда была скорее Аня — принцессой, заточённой в высокой башне из собственных комплексов и страхов, которые как на дрожжах выросли из ядовитых установок. Может, поэтому у неё всё и складывалось как в затянувшейся мыльной опере. А сейчас её сюжетная арка наконец завершилась классическим хэппи-эндом — всё, как в её любимых мелодрамах. Финальный поцелуй в окружении толпы, камера плавно поворачивается к небу. Чёрный экран. Титры.

В Москве Наташа окончательно решила, что в подобной сказке жить у неё не получится, даже если та вдруг ни с того ни с сего свалится ей на голову. Если не получилось даже с Димасом — не получится ни с кем. И ей нравилось быть одной. Это было удобно, спокойно. Понятно.

Когда на Новый год к ней приезжает мама и робко спрашивает, встречается ли она с кем-нибудь, Наташа вздыхает. Ей хочется быть искренней с матерью, но как же трудно к её искренности подобрать слова.

— Нет, мам, — говорит она и садится напротив, чтобы видеть её лицо. — Я не хочу ни с кем встречаться.

— Это ты пока так говоришь, — мама расценивает её слова как призыв к утешению. — Оправишься после Димки и обязательно встретишь хорошего мужчину.

Наташа набирает воздуха в грудь.

— Мам… Я оправилась уже. И думаю, я обойдусь без мужчин.

— Как это? — не понимает мама.

— А ты как это делала? — вопросом на вопрос отвечает Наташа. — Как это делала бабушка? Твой папаша был забулдыгой, наш — просто редкостной козлиной. И где они?

— Не все же такие, Наташа.

— А сколько надо перебрать, чтобы найти «другого»? — Наташа не сдерживает смешок. — Это же тебе не платья мерить. Ты вот на отце остановилась же почему-то. Стоило оно того?

Мама поджимает губы.

— У меня вы с Нинкой есть.

Говорить, что она и детей не планирует, Наташа сочла для первого захода излишним.

— Если я захочу ребёнка, я найду способ это сделать. В двадцать первом веке живём, как никак.

— Наташ… — мамино лицо приобретает вдруг страдальческое выражение. — Я знаю, что ты так привыкла — всё сама, везде сама. Ты это не выбирала, и это я виновата. Но я так горжусь тобой. Тем, какая ты выросла сильная.

— Училась у сильнейших, — улыбается Наташа. — И ни в чём ты не виновата, мам, прекрати.

Мама качает головой.

— Ты сильнее. Я знаю, я это вижу. Но послушай, Наташ… нельзя быть всё время одной. Никому так нельзя. Это очень тяжело. Человеку нужен человек.

— У меня есть люди, мам. Семья, друзья, крутые коллеги.

— Но нет особенного.

Глаза предательски намокают, и Наташа отворачивается. Есть у неё «особенная». Точнее, была.

— Я только хочу, чтобы ты была счастлива, — мама берёт её за руку. — И чтобы тебе никогда, слышишь, никогда не было больно и одиноко.

Наташа зажмуривается и кивает. По крайней мере, пункт про «больно» она постарается выполнить хотя бы частично.

***

У неё правда получается — или ей это только кажется — окунуться в свою новую жизнь с головой и почти не вспоминать об оставленном в Нижнем прошлом. Боль отступает куда-то на задний план, затмеваемая повседневными заботами, горящими сроками и новыми знакомствами, и лишь отдалённо фонит, как будто по инерции. Наташа какое-то время уверена: ещё чуть-чуть, и та окончательно сойдёт на нет.

А потом выясняется, что британский сказочник всё-таки был прав: куда бы ты ни поехала, везде ты берёшь с собой себя. И то самое в тебе, что ты так не хотела класть в чемодан, выскочит из ниоткуда тогда, когда ты совсем не будешь этого ждать.

Первое, что настигает Наташу — это запах смородины. Её обдаёт сладковато-пряной волной, когда она стремительно проносится мимо барной стойки на кухню, чтобы передать повару запоздалые пожелания гостя. Она застывает на месте, парализованная внезапной острой вспышкой давно не напоминавшего о себе чувства, затем медленно оборачивается.

Девушка сидит к ней спиной, распущенные светлые волосы падают ей на спину. Нет, этого не может быть. Наверное, это какой-то трюк больного воображения. Мало ли ходит по Москве длинноволосых блондинок, пользующихся специфическим парфюмом?..

Но в том, как девушка склоняет голову над телефоном, как заправляет за ухо волосы, как подпирает рукой подбородок — сквозит нечто неуловимо знакомое и родное.

Наташа уже настолько отвыкла долго раздумывать над своими действиями, что её ноги оказываются быстрее мыслей.

— Аня?.. — она трогает девушку за плечо.

Та оборачивается, и Наташа не знает, чего в ней сейчас больше — облегчения или разочарования.

Это не Аня, они не похожи даже отдалённо, и как только она могла спутать?

Девушка легко покачивает головой и мягко улыбается.

— Извините, я обозналась… — бормочет Наташа, отступая назад.

— Ничего страшного.

Беря себя в руки, Наташа включает профессиональное дружелюбие.

— Вам всё нравится? Может, позвать официанта?

— Нет, спасибо. Всё прекрасно, — отвечает та, всё так же улыбаясь. Наташа чувствует скользящий по себе заинтересованный взгляд тёплых карих глаз и неосознанно прижимает к груди планшет.

— Приятного вечера, — вежливо кивнув, она разворачивается и быстро уходит на кухню. Только там она выдыхает и обхватывает похолодевшими ладонями пылающее лицо.

Когда она возвращается в зал спустя несколько минут, блондинки за барной стойкой уже нет, однако следующим вечером Наташа снова видит её за столиком у окна. Она заказывает пасту и бокал белого вина. Периодически Наташа замечает, что та наблюдает за ней, но она слишком занята, чтобы беспокоиться ещё и об этом.

А потом кто-то из официантов говорит ей, что пятый столик попросил позвать управляющего.

— Добрый вечер, чем могу помочь? — натянув улыбку, осведомляется Наташа. В носу снова застревает знакомый сладкий запах.

Девушка прищуривается.

— Я думала, ты сама подойдёшь.

Сложно сказать, что вводит Наташу в большее замешательство — суть претензии или обращение на ты. Пока она пытается найтись с ответом, незнакомка продолжает бросать вызов границам тактичности:

— Кто такая Аня?

От такого нахальства Наташа вспыхивает.

— Это тебя не касается, — выпаливает она, незаметно для самой себя тоже переходя на ты, затем понимает, что она ляпнула гостье ресторана, и сдержанно добавляет: — Прошу прощения. Если у вас нет претензий к еде или сервису, я, пожалуй, пойду.

Она уже разворачивается к столу спиной, когда до неё долетает:

— Могу ей побыть, если хочешь.

Наташу словно окатывает контрастным душем, и она еле заставляет себя дошагать до своего кабинета — быстро, но не настолько, чтобы это походило на позорный побег.

К счастью, на кухне и в зале ближе к закрытию обычно не требуется её присутствие, и около часа ей удаётся прятаться в кабинете, занимаясь документацией и бухгалтерией. Когда стрелка часов почти подползает к одиннадцати, она решается дойти до уборной.

У входной двери одевается последняя пара гостей. Столик у окна пустует. Нахальная блондинка наконец ушла, и Наташа облегчённо выдыхает, надеясь, что больше её не увидит.

А потом та выходит из соседней кабинки, одёргивая юбку, одновременно с ней.

Наташа сглатывает и подходит к раковине, чтобы помыть руки. Девушка встаёт от неё через одну. Она легко улыбается, но Наташа видит это лишь краем глаза в отражении, потому что друг на друга они не смотрят.

Выключая воду, она слышит:

— Предложение в силе.

И только тогда поднимает на неё глаза.

Запах окутывает её всю, заполняет ноздри, носоглотку и наконец лёгкие. Шампунь это, парфюм или что-то ещё — Наташу не волнует, потому что это тот самый аромат, один в один. Мягкие губы нежно и требовательно накрывают её рот, внутрь жадно проскальзывает язык. Она зарывается в светлые шелковистые волосы, закрывает глаза и позволяет прижать себя к кафельной стене кабинки, пока чужая рука проскальзывает ей за пояс брюк, а затем в трусы.

Очень быстро её накрывает ослепительно яркий оргазм, спустя мгновение после которого Наташа чувствует себя настолько гнусно, что к горлу начинают подступать злые слёзы.

Незнакомка невесомо придерживает её за талию и с любопытством заглядывает в лицо.

— С Аней ты так же быстро кончала?

— Пожалуйста, не приходи сюда больше, — игнорируя провокацию, просит Наташа. Зрительного контакта мучительно хочется избегать, но она заставляет себя посмотреть незнакомке в глаза. — Через дорогу есть прекрасный ресторан с похожей кухней, я лично знаю владельца…

— Расслабься, — останавливает её та, не дав договорить. — Я улетаю завтра.

— Куда? — машинально вылетает у Наташи, хотя не то чтобы ей было дело.

Видимо, та это понимает.

— Далеко. В Африку, — она отступает и выходит из кабинки. — Или в Антарктику. Я ещё не решила. Может, на луну.

Пока она моет руки, Наташа опирается о стенку, откинув голову. После резкого мышечного напряжения дрожат колени.

Подхватив сумку, незнакомка направляется к двери, у которой немного медлит.

— Извини, если что. Я бываю слишком настырна, когда мне кто-то нравится, — говорит она и кладёт ладонь на ручку двери. — Ну, не скучай.

— Как тебя зовут? — вдруг спрашивает Наташа.

Девушка улыбается ей.

— Не всё ли равно, если не Аня? — она выходит за дверь, подмигнув Наташе на прощание.

Больше в ресторан она не возвращается.

***

После этого эпизода Наташа решает, что с неё хватит. Она перестаёт звонить Ане сама и намеренно пропускает её звонки, чиркая потом, когда та уже не онлайн, пару строк с извинениями, что она совсем замоталась. Конечно, она заматывалась и раньше, но для Ани всегда находила хотя бы несколько минут. Теперь она не могла позволить себе даже этого.

Она сгребает все привезённые ей сувениры, вытряхивает из шкатулки все подаренные ей серёжки и кулоны, достаёт из сушилки кружку с принтом «Натаха + Братан = 4ever», выуживает с полки старую домашнюю толстовку, которую часто таскала у неё Аня — словом, перетряхивает квартиру в поисках всех вещей, которые способны даже косвенно напоминать о том, что она с таким трудом оставила позади. Всё это Наташа складывает в коробку, обматывает скотчем и решительно относит на соседнюю помойку. Вернувшись, она обнаруживает на холодильнике их совместную фотографию, которую забыла снять — сделанную ещё во время учёбы на набережной перед Стрелкой на плохую камеру старенького самсунга. Сил выбросить её Наташа в себе не находит, но запихивает настолько далеко в шкаф, насколько получается.

Какое-то время Аня ещё пытается ей звонить, но, видимо, в конце концов её задалбывает этот игнор, уже мало походящий на череду совпадений. Пишет она всё реже. Наташа отвечает сухо и задаёт мало вопросов, поэтому диалоги не продолжаются дальше пары-тройки фраз. С апреля Аня перестаёт и писать. Последним сообщением от неё висит мем со Ждуном, который спускается всё ниже и ниже в мессенджере с каждым днём.

Пусть, думает Наташа. Пусть она обижается, пусть считает, что её подругу испортила Москва, что теперь у неё новые друзья, которые интересны ей больше, чем провинциальная простушка, или что ещё там Аня может себе надумать — у неё всегда это прекрасно получалось. У Ани там рядом Коля, семья, все старые друзья — с их помощью она переживёт потерю одной-единственной подруги. Если такова цена Наташиного освобождения, теперь Наташа готова её заплатить, раз у неё не получилось по-другому.

Ей кажется, что она превращается в камень. В большой, неприподъёмный валун, веками неподвижно лежащий на отшибе — настолько застывшей она ощущает себя изнутри. Стоит чему-то связанному с Аней даже отдалённо возникнуть в её мыслях, она с силой уводит их в сторону, чуть ли не маниакально кидаясь на любые дела, которые требуют сосредоточенности и умственной работы.

Днём она справляется. Задерживается в ресторане допоздна и приходит спозаранку, до открытия, работает на выходных, ловя укоризненные Олины взгляды, закапывается в задачах и бумагах, пока протестующе не загудят ноги и в глазах не начинает рябить. Когда есть, чем заняться, гораздо проще держать себя в узде, загоняя непрошенные образы всё глубже и глубже внутрь, где до них не достанет солнечный свет.

Но по ночам, как лесные хищники на охоту, они теперь вылезают сами. В беспокойных тоскливых снах всё чаще одинокая печальная фигурка бежит следом за поездом, уезжающим в никуда, и раз за разом теряется из виду. Иногда Наташа просыпается на мокрой от слёз подушке. Тогда она сразу берёт телефон, открывает свой планер и идёт чистить зубы уже с ним.

В мае среди бесконечных счетов и рекламных листовок Наташа находит в почтовом ящике открытку от Леры из Амстердама, куда она поехала в отпуск со своей девушкой. На открытке изображён какой-то водоканал, с обеих сторон которого возвышаются разномастные цветные домишки. С обратной стороны — всего две строчки Лериным почерком:

Сквозь тебя протекает река,

нужно только построить мосты.

Л.

Наташа сначала прикрепляет открытку к зеркалу в прихожей. Потом снимает и убирает в ящик к своему портрету.

Что бы ни хотела сказать Лера, это больше не про неё. Мостов она уже настроила предостаточно. Постаралась на славу, не догадываясь, что разрушать их окажется гораздо сложнее, чем строить.

***

Через пару месяцев, когда утром она формирует заказ продуктов, устроившись с ноутбуком за барной стойкой в углу, ей невольно приходится подслушать чужой разговор — Рома и Герман, шеф-повар, негромко обсуждают что-то, остановившись в дверях кухни, прямо у неё за спиной. Герман сетует на какую-то «уплаченную аренду» и «двухнедельный простой», а Рома обещает помочь и просит контакты его друга. Хмыкнув про себя над «другом», с которым Герман уже десять лет живёт в одной квартире и ездит в совместные путешествия, Наташа понимает, что речь идёт о бизнесе, которым тот владеет — авторская пекарня, из которой они регулярно заказывают выпечку и десерты для ресторана. Оттуда недавно уволился пекарь.

Она разворачивается быстрее, чем успевает подумать.

— Вы ищете пекаря?

— Пекаря-кондитера, — Герман поднимает на неё глаза. — А что, Наташ, у тебя есть кто-то на примете?

За прошедший год она, конечно, неплохо обросла связями в ресторанной движухе и была знакома со многими профессиональными кулинарами самой разной специализации, но, будем честны, в тот момент она вспомнила только одного конкретного. Одну.

И в этот раз навык мгновенно вытряхивать из головы ненужные мысли почему-то её подвёл.

Наташа ненадолго зависает под вопросительными взглядами коллег, а потом заставляет себя выдавить:

— Возможно… Я поспрашиваю.

Весь день она проводит как на иголках, то и дело возвращаясь к своему утреннему обещанию и споря с самой собой. С одной стороны, для Ани это была бы отличная возможность для карьерного роста и много новых перспектив. С другой стороны, если Аня получит работу, то она переедет в Москву, и Наташа всегда будет помнить, что та где-то совсем рядом ходит по тем же широким улицам и дышит тем же загазованным воздухом. Это не говоря уже о том, что Наташе придётся регулярно с ней общаться по поводу доставки десертов. Разве только они сменят поставщика, но Герман с Ромой старые друзья, и это маловероятно.

В конце концов Наташа решает, что ничего она Ане предлагать не будет. Она даже ругает себя за то, что ей в принципе пришла в голову такая идея — ну серьёзно, что ли, вот так, по щелчку пальцев, все старания насмарку? А Герману и его «другу» она поищет кондитера среди своих московских контактов. К концу рабочего дня она даже успевает прикинуть подходящие варианты.

А вечером Аня звонит ей сама.

Наташа уже успела отвыкнуть от её звонков, поэтому от знакомой до боли фотографии, внезапно выскочившей на экране ноутбука, у неё холодеет внутри. Знать бы, чьи это проделки — кармы, злого рока, пробудившейся телепатии? Юмор у вселенной действительно беспощадный.

Она сверлит глазами окошко вызова несколько мучительно долгих секунд, молясь про себя, чтобы тот прекратился. А затем вдруг её накрывает злоба на саму себя. Ну что она, неразумный ребёнок, что ли, чтобы так по-детски себя вести? Сама же той злополучной ночью кричала Ане «Повзрослей!», и теперь не может следовать собственному совету?

Пора закончить со всем этим. Аня должна всё узнать. Оберегать её от неприглядной правды, даже находясь за сотни километров — это уж слишком. Да и Аня больше не та простодушная девочка с косичками, которую можно впечатлить эскалатором в торговом центре и низкосортными ужастиками. Она стала сильнее и зрелее. Выдержит, не сломается. Наташа тоже не железная, однако же выдержала.

Глубоко вдохнув и выдохнув, Наташа кликает по зелёной трубочке.

На Анином лице — удивление, которое она как будто стесняется показывать.

— Ты ответила.

Наташа справляется с порывом отвести взгляд.

— Ага. Выдался свободный вечер, — бросает она скованно. И тут вдруг до неё доходит, что Аня могла позвонить и не просто так. — Ничего не случилось?

— Нет. Просто… — Аня немного мнётся, но всё же говорит: — Хотела тебя услышать. И увидеть.

Что-то в её голосе заставляет сжаться сердце. Наташа понимает: ей очень грустно.

— Ну… Вот она я, во всей красе, — она разводит руки и принимает одна за другой намеренно нелепые позы, кривляясь на камеру. Потребность рассмешить Аню — почти физическая. — Ещё не принимала душ, поэтому слегка пованиваю. Вот прыщ на лбу. Поздоровайся, он тут новенький. А вот пятно от кетчупа — это, между прочим, дизайнерское решение. В Москве так все сейчас ходят.

— Очень красиво, — оценивает Аня пятно на её футболке. — Наверное, и до нас скоро дойдёт.

— Закупайся кетчупом заранее, — советует Наташа. — У нас тут уже дефицит.

Добившись от Ани улыбки, а затем и беззвучного хихикания, она невольно улыбается и сама. Дурашливая болтовня делает своё дело — невидимая ледяная стена между ними начинает таять, и обе они чувствуют себя гораздо свободнее друг с другом.

— Ну, как тебе видок? — спрашивает наконец Наташа.

— Лучший на свете, — серьёзно отвечает Аня.

Наташа усмехается.

— Да уж, братан, что-то ты совсем занизила планку.

Аня хочет что-то ответить, но тут в пространство перед камерой нагло врывается что-то рыжее и мохнатое и деловито устраивается у неё на коленях.

— На своё имя пришла, — смеётся Аня, поглаживая кошку между ушей.

— Нихрена она вымахала! — присвистывает Наташа.

— Ещё бы, столько жрать. Вся в хозяйку, — Анин голос звучит беззаботно, её больше не задевает эта тема. — Теперь не только за собой следить, ещё и за этой обжорой.

Они немного говорят о новостях, которые происходили за последние месяцы, что они не общались. Наташе нечем особо поделиться — в её жизни сейчас существует лишь одна работа, и все её немногочисленные истории связаны только с ней. Зато она узнаёт, что Анина мама с Семёном Гаврилычем слетали наконец в свадебное путешествие в Анапу, что её отец построил новую баню и даже пустил в ней помыться (и при этом она ничего не подожгла), что Диана ласково зовёт бывший Наташин синий «Опель» Незабудкой и водит его крайне осторожно. Ещё Аня рассказывает, что недавно встретила Димаса. У него тоже всё хорошо, он диджеит всё в том же клубе, недавно купил квадрокоптер и вроде бы с кем-то встречается.

Наташа видит, что Аня упомянула об этом не случайно — она пытается деликатно выяснить, не появился ли кто у Наташи. Морально готовясь к этому вопросу, Наташа решает, что с этого она и начнёт своё непростое признание. Но вдруг до неё запоздало доходит, что на Аниной стороне чего-то не хватает.

— А где Коля? — спрашивает она.

Аня опускает взгляд и поджимает губы. «Началось», — с упавшим сердцем думает Наташа. А с ним-то что не так пошло? Всё-таки её интуиция правильно подсказывала не доверять и ему? Как он умудрился напортачить?

Не дожидаясь ответа, который и так ей понятен, Наташа ровно интересуется:

— Когда?

Если сегодня и если поэтому Аня выглядит грустной — она просто положит трубку. Сейчас она точно не горит желанием в очередной раз выслушивать об Аниных проблемах с мужиками — этого она уже сполна нахлебалась за все годы их дружбы.

Но к её удивлению Аня отвечает:

— Ещё зимой.

Это озадачивает.

— А чего не сказала?

Аня пожимает плечами. На её губах какая-то смущённая улыбка.

— Не хотела тебя отвлекать.

Наташа прищуривается. С каких это пор Аня не считает нужным отвлекать её для обсуждения своих сердечных дел и незамедлительно оповещать о малейших в них изменениях? Зимой они ещё держали связь. Что-то тут не сходится.

В любом случае, обсуждать это сегодня в Наташины планы не входит. Она собирается уже было замять тему, как вдруг её озаряет внезапная догадка.

— Кто кого?

Впервые в жизни она задаёт Ане такой вопрос.

— Обоюдное решение, — как-то слишком легко отвечает Аня. — Просто поговорили и поняли, что у нас не сложится. Решили остаться друзьями. Он теперь с другой девчонкой из группы обжор встречается. И её правда зовут Анжела, прикинь, — она посмеивается.

Посмеивается. После недавнего расставания. Это точно её Аня?

— Ты в порядке? — хмурится Наташа. Может, это истерика?

— Да… То есть не совсем… Но в целом да, — путается почему-то Аня. — Я не переживаю по поводу Коли. Всё-таки дружить у нас получается лучше, чем встречаться.

«Похоже, это правда какое-то проклятие», — мрачно думает Наташа.

— Просто я… — продолжает Аня как-то неуверенно, машинально наглаживая разомлевшую кошку, а затем вдруг подхватывает её под передние лапы и поворачивает мордой к камере, загораживая собственное лицо. — Братан скучает по тебе. Очень. И я. Я так скучаю по тебе, Натах…

Несколько секунд Наташа пялится на офигевшую от таких внезапных перемещений Братан, а когда Аня отпускает кошку и та спрыгивает на пол, Наташе чудится подозрительный блеск в её глазах.

Ну вот оно. Сейчас самое время рассказать ей, почему Наташа с марта пыталась игнорировать её существование. Интересно, будет ли Аня скучать по ней и после этого?

Ну, была не была.

— Я тоже по тебе скучаю, братан. Очень, — начинает она и вдруг понимает, что не сможет. Она была готова, а теперь нет. Не тогда, когда она видит слёзы на Аниных глазах. Которые она проливает из-за неё, Наташи.

Она так ненавидит себя за эту вновь зародившуюся абсурдную и болезненную надежду.

— Надо увидеться обязательно, — выдавливает Наташа, уже жалея о своих словах. — Пригоняй сюда в отпуск. Как, кстати, на работе у тебя? — цепляется она за другую тему, как за спасительную соломинку.

Анино лицо слегка мрачнеет.

— Нормально, — отвечает она, но Наташа слишком хорошо знает, когда она врёт.

— А теперь честно.

Аня мнётся, но всё-таки признаётся нехотя:

— На комбинате сокращения пошли. Половина заказчиков к новому заводу перебежали…

— Тебя сократили?

— Пока нет. Но сократят, наверное. Теперь там столько технологов не нужно. А у меня меньше всех стаж.

— Блин, братан… — начинает было Наташа, но Аня не даёт ей договорить:

— Всё нормально, Наташ, я справлюсь. Устроюсь на другой. Я уже и резюме разослала. Если туго будет — снова у мамы покукую, что теперь. Не переживай за меня.

Наташе хочется то ли застонать, то ли засмеяться. Видимо, из них двоих сейчас ближе к истерике именно она, а не Аня. Её уже начало потряхивать от этой череды идиотских совпадений. Если у Ани жизнь похожа на мыльную оперу, то у Наташи это грёбаный ситком.

Чем она всё это заслужила? Может, и правда порча? И что теперь, бежать к бабке Гуле в деревню?..

«Не смей этого делать. Не смей, — уговаривает она себя. — Она сама сказала, что справится. Вот пусть и справляется».

Но нельзя же изначально лишать её такого шанса? В конце концов, она ведь может просто отказаться?..

Пока она не успела придумать аргумента против этого, Наташа выпаливает:

— Братан, у меня тут есть одна тема…

Когда она вкратце обрисовывает ситуацию, Аня сначала отказывается. Но по её лицу и по паузе, которую она делает перед своим ответом, видно, что предложение звучит для неё заманчиво. Ей либо неловко снова принимать Наташину помощь, либо она не уверена, что у неё получится. А скорее даже всё вместе.

«Ну вот уговаривать я её точно не буду», — велит себе Наташа. И снова терпит поражение.

— Братан, харэ в себе сомневаться. Попытка не пытка. Ты же не Димас, которому даже в грязи было бы по кайфу со своими пластинками. Ты достойна всего самого лучшего. Только не застревай на месте, прошу тебя…

После пары минут подбадриваний — мастерства, в котором Наташа давно уже обладала чемпионским кубком, — и ответов на робкие Анины вопросы та наконец решается.

— Ладно. Я попробую.

— Супер! — одобрительно восклицает Наташа, уже полностью вжившись в хорошо знакомую роль боевой подруги. Потом займётся самобичеванием. — Тогда приезжай на этих выходных, я тебе покажу пекарню, познакомлю с Борисом. Он классный чувак, вы точно поладите.

Быстро выясняется, что у Ани нет лишних денег на поездку, так как на комбинате ей ещё и урезали часы вместе с зарплатой. На плацкарт она как-нибудь наскребёт, а вот на номер в гостинице ей вряд ли хватит. Наташа уже даже не пытается сопротивляться.

— Какая гостиница, братан? — смеётся она и едва ли не слышит вторящий ей закадровый смех. — Что я, подругу на пару дней не смогу приютить?

Сценарист её ситкома слишком хорошо знает своё дело.

***

Увидеть её воочию после года разлуки оказывается не так уж сложно. Аня приезжает рано утром в субботу на Ярославский вокзал, где Наташа встречает её с улыбкой и двумя стаканами кофе. Кофе она купила в надежде, что из-за занятых рук ей удастся избежать приветственных объятий, но Аня всё равно обвивает её за пояс и коротко прижимается к груди, мазнув пучком высоко собранных волос ей по носу. Наташа выдерживает это стоически, выставив руки со стаканами в стороны во избежание драматических кофепролитий. Ещё накануне бессонной ночью она решила для себя, что проведёт Аню по всем этапам обустройства на новом месте, если та получит работу, а затем уже расскажет ей всё то, что не смогла сказать по сети. В конце концов, такие вещи правильнее говорить лично, да?

Они завтракают в кафе и немного болтаются по центру, убивая время до назначенной встречи с Борисом. Погода стоит хорошая, на улицах людно. То тут, то там, как слетевшиеся на семечки голуби, бестолково топчутся и гудят кучки туристов. Аня смотрит по сторонам с восторгом и жадностью ребёнка, впервые оказавшегося в «Детском мире» на Лубянке (туда, кстати, они тоже успевают забежать). Наташа думает, что всё-таки приняла правильное решение. Неважно, какова будет цена восхищённому сиянию Аниных глаз.

Ближе к делу они заглядывают в Наташин ресторан, где она знакомит Аню с некоторыми официантами, кто сейчас на смене, и с Германом, радостно трясущим Анину руку. К Оле, притулившейся в уголке с ноутбуком и явно очень занятой, она решает подойти чуть позже.

— Боря скоро сюда заскочит, заодно вас и захватит с собой, — говорит Герман Ане. — Я так рад, что вы согласились приехать. Боря мой очень хороший друг.

В ресторане все давно были в курсе, кем ему приходится Борис, но вместе с самим Германом деликатно называли его «другом», понимая, что в пятьдесят четыре года не так-то просто открыться в рабочем коллективе. Наташа не стала говорить об этом Ане — не хотела ни сплетничать, ни подкладывать ей свинью, если та вдруг ляпнет что-то не подумав. Первое впечатление — самое важное. Когда всё решится в ту или иную сторону, то она, может, и расскажет.

До самого приезда Бориса Герман показывает Ане свою кухню и знакомит с командой поваров с таким энтузиазмом, будто ей предстоит работать с ним, а не в другом месте. Оставив их вести беседы о высокой кулинарии, Наташа возвращается в зал и подсаживается к Оле.

— Опять в свой выходной на работе, — не отрываясь от монитора, приветствует её та. — Меня не устроит, Наташа, если твоё «по гроб жизни» окажется в ближайший год. У нас бизнес-план на десять лет.

— Я ненадолго, — обещает Наташа. — Показываю Ане ресторан, она давно хотела. А потом она поедет к Борису в пекарню.

— Это та самая Аня? — невзначай интересуется Оля, попутно вчитываясь во что-то на экране.

— Та самая?

— Ну, — она переводит взгляд от ноутбука на Наташу поверх очков. — Твоя хорошая подруга.

— О, — Наташа криво усмехается. — Всё гораздо хуже. Она моя лучшая подруга.

Оля лишь задумчиво вздёргивает бровями. Наташа никогда не может определить по её всегда спокойному лицу, что у той на уме, но не то чтобы к этому стремится. У них сложились комфортные рабочие отношения, а на дружбу она и не претендовала. С Ромой ей намного проще шутить и болтать о нерабочей ерунде — за приятельство и расположение к себе своего персонала в их тандеме отвечает именно он.

— Марш домой, отдыхать, — командует Оля. — Появишься тут до понедельника — выгоню!

Посмеиваясь, Наташа поднимает руки в знак капитуляции и покорно встаёт из-за стола. В это время в ресторан как раз забегает Борис. В отличие от интеллигентного и сдержанного Германа он простодушный и юморной мужик, который чем-то напоминает Рому.

Сейчас он, правда, выглядит немного нервным. Завидев Наташу, он тут же кидается к ней.

— Наталья, вы моя спасительница! Если мы не возобновим работу на следующей неделе, нам кранты! — сообщает он и сразу нетерпеливо спрашивает: — Ну, где она?

Наташа кивает в сторону кухни, и тот уносится навстречу своей последней надежде. Она уверена, что место кондитера уже у Ани в кармане. Значит, надо готовиться к непростому периоду.

Забрав Анину лёгкую дорожную сумку и подробно объяснив ей, как добраться до её квартиры, Наташа желает ей удачи и отправляется домой, где сразу стелет чистое бельё на диване, освобождает отделение в шкафу и полочку в ванной и отыскивает в ящике обувницы второй комплект ключей.

«Это ненадолго», — говорит она себе, глядя на полупустую сумку около дивана. Аня взяла минимум вещей, видимо, не особо рассчитывая на успех этой авантюры.

На телефон приходит сообщение от Лёхи:

«Она приехала?»

Наташа набирает «Да».

«Только не делай глупостей, пожалуйста, — получает она следом. — Хоть ты и не слушаешь меня никогда».

«Чтобы тебе самому было что послушать на досуге. Всё ради тебя, а ты не ценишь», — отвечает она.

Лёха скидывает ей плачущий смайлик и поцелуйчик.

Аня возвращается уже под вечер, принося с собой запах корицы и ванилина. Она устало сбрасывает кроссовки и падает на разложенный диван, укладывая на живот какую-то коробку.

— Как прошло? — интересуется Наташа.

— Мы испекли три торта и пять видов печенья. Я тебе принесла несколько, вот, — Аня протягивает ей коробку.

— Спасибо, — Наташа достаёт оттуда что-то песочное на ощупь и отправляет в рот. — Неплохо. Какие ещё новости?

Аня поворачивается к ней, таинственно глядя снизу вверх.

— Кажется, Борису Герман не просто друг. Он у него в телефоне записан как «Зайка», — сообщает она заговорщицким голосом.

Это так забавно, что Наташа не выдерживает и закусывает губу, чтобы не засмеяться.

— Не может быть, — изображает она крайнюю степень удивления, совершенно не стараясь.

— Ты знала! — восклицает Аня немного разочарованно. — Вот ты коза.

— Ещё у них есть пёс Матвей. Герман так о нём рассказывает, что я полгода думала, что это сын. Двинься, — Наташа садится рядом, подталкивая бедром Анину руку. — С работой-то что?

Аня скромно пожимает плечами.

— Я ему понравилась. Предложил выйти уже во вторник. Если я готова.

— И молчит! — Наташа пихает её в плечо. — Братан, это же офигенно!

Аня приподнимается на локтях, чтобы её обнять.

— Это всё благодаря тебе, — тихо говорит она.

Наташа фыркает.

— Не я же впечатлила Бориса своими тортиками. Ты молодец. Я даже не сомневалась, что у тебя всё получится.

— Ты опять мне помогла.

Аня продолжает её обнимать, прижимаясь лбом к её виску. Наташа чувствует её шёпот у своего уха, от которого вниз по шее бегут мурашки.

За что ей всё это.

— Ну, это ведь то, что и должны делать друзья, — ровно отвечает она и как можно аккуратнее разрывает объятия. Аня смотрит на неё с каким-то болезненным надрывом.

— Да… — соглашается она. — Это то, чего я для тебя не делала. Я никогда тебя не заслуживала.

Наташа вздыхает и берёт её за щёки, как когда-то давно, стискивая в забавную моську.

— Так, братан. Мы это уже проходили год назад. Ты залезла ко мне через балкон, мы плакали и обнимались, а потом ты очень здорово мне помогла. Благодаря тебе я всё-таки смогла осуществить мечту. А теперь я тебе помогла, всё честно. Так что харэ накручивать, всё же зашибись! Давай лучше еды закажем. Жрать хочется, а ты сегодня уже явно своё отготовила, — отпустив Анины щёки, она хлопает её по коленке и решительно встаёт. — Надо отметить же.

— У меня, кстати, кое-кто есть, — подтащив к себе дорожную сумку, Аня достаёт из неё бутылку вина и протягивает Наташе.

— «Шато де Бокастель» две тыщи девятого? — читает Наташа, присвистывая. — У меня на складе таких две бутылки, его заказывают всякие богатенькие пижоны раз в десять лет. Ты же говорила, у тебя денег нет?

— Оно давно у меня стояло, — оправдывается Аня. — Решила захватить с собой по такому случаю.

— То есть ты всё-таки не сомневалась, что получишь это место? — Наташа недоверчиво поднимает бровь.

Аня усмехается.

— Нет. Если бы не получила — напились бы с горя.

Спустя пару секунд они уже обе смеются.

***

За едой они обсуждают Анин переезд. Наташа, как и планировала, предлагает ей первое время пожить у неё, пока она ищет себе жильё. Ей кажется, что Аня немного тускнеет, когда она говорит про поиск квартиры, но вслух та лишь с улыбкой её благодарит.

После ужина Аня уходит мыться, оставив на столе телефон. Наташа моет посуду, когда тот коротко жужжит, и рефлекторно поворачивает голову на звук. На экране — короткое сообщение от Коли:

«Ну что, поговорили?»

Наташа застывает с намыленной тарелкой в руке, пробегая глазами по строчке снова и снова.

Экран гаснет в тот момент, когда Аня выходит из душа, вытирая мокрые волосы. На ней Наташина пижама, и она всё ещё румяная от выпитого вина.

— Смотри, тут ещё осталось, — она берёт в руки бутылку, в которой плещется почти половина «Шато де Бокастеля». — Давай допьём, посмотрим что-нибудь?

Наташа отворачивается обратно к посуде в раковине.

— Братан, может, спать? — предлагает она, стараясь не смотреть в сторону Ани. — Тебе завтра в Нижний за вещами и кошкой переться, отдохнуть не помешает.

— Да ладно тебе, время-то детское, — Аня беспечно машет рукой. — Там новый ужастик вышел про какую-то деревню с сектантами, туда студенты приезжают, и над ними ритуалы всякие жуткие проводят. Говорят, капец стрёмный.

Если Наташа что и находит «капец стрёмным», то это перспективу смотреть сейчас с Аней ужастик в одной кровати.

— Братан…

— Ну Натах, ну пожалуйста, — Аня делает жалобные глазки и складывает ладони в просящем жесте. Она всегда выглядит до нелепого очаровательной в своём ребячестве. Запрещённый приём.

«Только не делай глупостей».

Наташа вздыхает и упирается ладонями в края раковины.

— Ноут на кровати, иди качай, — сдаётся она.

Аня, просияв, подхватывает бутылку и бокалы и радостно топает выполнять свою пиратскую миссию.

Фильм, про который говорила Аня, как оказалось, идёт пока только в кинотеатрах, поэтому она выбирает какой-то другой хоррор. Наташа жалеет, что согласилась, едва сев рядом с ней на разложенный диван. Анины влажные волосы пахнут тем самым грёбаным смородиновым шампунем, и это не просто издевательство, это блядская пытка. Она почти не следит за происходящим на экране, замечая только скриммеры, потому что с каждым новым Аня придвигается к ней всё ближе, пока их голые плечи не соприкасаются, пропуская сквозь Наташу словно разряд тока.

Если она схватит её за руку или придвинется ещё ближе, Наташа прекратит всё это, обещает она себе. Но, к счастью, ничего такого Аня не делает до самых титров. Едва они начинают ползти по экрану, Наташа залпом допивает остатки вина из бокала и собирается встать.

— Как в общаге, да? — вдруг негромко говорит Аня.

Наташа застывает на мгновение, не в силах пошевельнуться. Голова немного кружится от вина.

— Ага, — выдавливает она.

Только бы Аня не попросила её теперь так же, как в общаге, остаться с ней, чтобы ей не было страшно. Они и так в одном помещении.

Но вместо этого Аня тянется вниз и поднимает с пола пустую бутылку.

— Смотри, — она указывает на что-то на этикетке. — Две тысячи девятый. В этом году мы с тобой познакомились.

Наташа вдруг замечает, что у той подрагивают руки. Перед глазами всплывает случайно прочитанное сообщение.

Что имел в виду Коля? О чём Аня хотела с ней поговорить? Почему она снова пользуется тем дурацким шампунем? Зачем усадила смотреть ужастик, зачем привезла это несчастное дорогущее вино, выдержанное столько же, сколько их ненормальная дружба? Поностальгировать по временам, которые Наташа предпочла бы вычеркнуть из своей памяти?

— Натах… Помнишь бутылочку на третьем курсе?

В Наташиной груди холодеет. Догадка, абсурдная в своей невозможности, озаряет её слишком поздно.

— Помнишь, когда она показала на тебя и меня, — сбивчиво продолжает Аня. — Я тогда зассала. Точнее, ты так решила. Ты точно так решила, я видела, и я не стала тебя разубеждать. Но теперь я хочу, чтобы ты знала: я зассала не целоваться с тобой. Я испугалась, что мне этого хочется.

Нет, пожалуйста, только не это.

Кажется, Наташа даже беззвучно шевелит губами, прося её остановиться. Но Аня слишком взволнована, чтобы заметить.

— Я посмотрела на тебя и поняла, что хочу, очень сильно хочу. И мне стало так страшно, Наташ... Я не знаю, почему, ведь это была ты, я всегда любила тебя до чёртиков, и было бы так естественно тебя поцеловать. Я так жалела об этом, мне было так стыдно даже поговорить с тобой… — от волнения у Ани срывается голос.

Растерянно распахнутые глаза на расстоянии взмаха ресниц от её собственных. Наташа помнит это как сейчас. Она проплакала всю ночь, глядя в них сквозь сомкнутые веки, пока Аня спала на соседней кровати.

Спала ли?..

— Я думала о тебе всё то лето, Наташ… Я никогда так не ждала учебного года, только чтобы с тобой снова увидеться. А потом ты начала встречаться с Лёхой… и я подумала, какая же я дура, накрутила самой себе ерунды, что ты тоже тогда этого хотела, а не по приколу согласилась… Вы с ним выглядели вместе так гармонично, я была так за тебя рада… И я решила, что и хорошо, что мы не поцеловались, — она делает крохотную паузу, словно собираясь духом. — А сейчас я уже поняла, что это и не должно было происходить так. Это вот так должно происходить…

Аня стремительно сокращает последние сантиметры между ними и целует. Резко, испуганно, нежно.

Её губы ощущаются странно. Чужеродно. Наташа так привыкла к мысли, что этому никогда не суждено случиться, что попросту ничего не чувствует. Только как дрожит Аня и как её пальцы зависают в нескольких миллиметрах над её плечами, так и не решаясь коснуться.

Хотя нет, кое-что она всё-таки чувствует. То, что за годы десятилетней выдержки настолько укоренилось в ней, что она привыкла считать это такой же неотделимой от себя частью, как ноги, глотательный рефлекс или умение делать захват. Это боль. Старая боль, родившаяся в момент первого Аниного признания ей в любви. И сейчас боль расползается по Наташе из всех укромных закутков, где она пыталась её прятать от других и от самой себя. Она пульсирует в каждой клеточке, выжигает лёгкие, вместе с сердцем с утроенной скоростью качает её кровь.

Наташа отшатывается назад, разрывая поцелуй, на который даже не отвечала, и вскакивает на ноги так резко, что с дивана соскальзывает бутылка и вдребезги разбивается об пол.

— Зачем ты это делаешь?

Ей кажется, что она задыхается.

Аня не двигается с места, смотря на неё блестящими от слёз глазами. Она всё ещё мелко подрагивает.

— Зачем ты приехала?! — голос срывается на крик.

— К тебе. За тобой…

Аня тянет к ней руки, но Наташа отступает назад, и та зачерпывает только воздух.

— Не трогай меня, п-п… пожалуйста.

— Наташ, послушай… — Анин голос тоже дрожит.

— Нет, это ты послушай. Откуда тебе, блядь, известно, КАК это должно происходить?! С какого хрена ты вообще решила, что это ДОЛЖНО происходить? Сейчас?! После всего, что… — Наташа зажмуривается, проглатывая комок в горле. — Ты хоть представляешь, чего мне стоило выбраться из Нижнего, только чтобы быть подальше от тебя?! Ты нихрена не повзрослела, Аня, если считаешь, что вправе заявиться ко мне со своими сраными озарениями и отмотать всё назад этим твоим блядским вином! Ты думаешь, всё будет как в твоих идиотских ромкомах?! Порефлексировала она, блядь! Всё она поняла!

Анины плечи уже сотрясаются в рыданиях, по лицу ручьями струятся слёзы. Наташа хватает со стула джинсы и быстро натягивает на ноги. Под тапочками хрустят осколки бутылки.

— Прости… Прости меня, Наташ…

— «Прости, Наташ», «прости, Наташ»… Я только и делаю, что прощаю тебя раз за разом, год за годом, за всю хуйню, которую ты вытворяешь! Засунь своё «прости» знаешь куда?!

Аня поднимается было на ноги, но Наташа вскидывает руку:

— Куда, блядь, по стеклу босиком!

Аня замирает как вкопанная, растерянно оглядывая осколки. Наташа пользуется этим, чтобы выхватить из шкафа первую попавшуюся кофту.

Следом из шкафа выпадает запрятанная в его глубины фотография со Стрелки, видимо, зацепленная вытянутой толстовкой. Снимок падает на пол поверх битого стекла, и они обе несколько мгновений молча на него смотрят.

Первой приходит в себя Наташа. Она кидается к двери, на ходу продевая руки в рукава, суёт босые ноги в кроссовки и хватает с полки ключи.

— Куда ты?! — кричит Аня ей вслед. Судя по хрусту, она всё-таки пытается выбраться из осколков, но Наташа уже на неё не оглядывается.

— Подышать! — бросает она и хлопает дверью. Это правда — Наташа действительно задыхается.

***

Она сбегает по ступеням, забив на слишком медленный лифт. На каком-то этаже ей попадается кто-то из соседей, но она не отвечает на вежливое приветствие — попросту не слышит из-за шума крови в ушах.

Выскочив на улицу, она не останавливается и продолжает бежать до тех пор, пока не появляется одышка. Тогда она переходит на быстрый шаг. Она не собирается останавливаться в принципе. Она больше не может.

Всё, баста. С неё хватит. Это конец, окончательный и бесповоротный. Она больше не сможет Аню ни видеть, ни слышать. Аня должна исчезнуть для неё навсегда.

Наташа хлопает по карманам и понимает, что не взяла телефон. Значит, она не сможет ей даже написать, чтобы та проваливала нахрен из её квартиры и жизни. Хватит ли ума «взрослой и зрелой» Ане догадаться самой?

Прохладный вечерний ветер остужает её пылающее лицо. По мере отдаления от дома всё яснее проступает ощущение поцелуя, запоздавшего на семь лет. Запоздавшего настолько, что даже почувствовать его в моменте оказалось невозможным. Она вспоминает тёплое, влажное прикосновение, мучительно трепетное и боязливое. Горячее дыхание с привкусом вина. Ускользнувшая близость, от которой горят сухие обветренные губы.

Чтобы отбиться от него, Наташа стреляет сигарету у первого встреченного по пути курильщика и жадно выкуривает её прямо на ходу, горечью табака вытравливая въевшийся отпечаток чужих губ.

Начинает накрапывать дождь. Она накидывает капюшон и суёт руки в карманы, не собираясь из-за такой мелочи поворачивать назад. Ей всё равно, который час и где она находится — она будет шагать куда глаза глядят, лишь бы оказаться как можно дальше от дома. Она будет шагать, пока больше некуда будет идти.

Когда дождь усиливается и превращается в ливень, ей всё-таки приходится нырнуть в метро. Наташе даже нет дела, какая это станция. Карта удачно обнаруживается в повседневных заношенных джинсах — хотя бы не придётся перепрыгивать через турникет. Она проскальзывает внутрь, сбегает по эскалатору вниз и заскакивает в вагон, тут же запахивающий двери за её спиной.

Плевать, куда, плевать, стоя или сидя. Она просто переходит из вагона в вагон, со станции на станцию, без какого-либо направления. В Москве можно забегаться, затеряться. Этого ей и надо. Она пересаживается с ветки на ветку, запрыгивая в первые попавшиеся составы, у которых открыты двери. Где-то она проезжает несколько остановок, где-то одну. Где-то вперёд, где-то назад. Она петляет, заметает следы. Она не останавливается ни на секунду, потому что только так у неё есть надежда, что её не догонят.

Сколько проходит времени, Наташа не знает. Может, полчаса, а может, несколько часов. За весь свой путь она не роняет ни слезинки, слишком одержимая стремлением напрочь пропасть с радаров своего прошлого. Только когда ей кажется, что она уже забралась достаточно далеко, она решается замедлить шаг и осмотреться, чтобы понять, где находится.

Отыскав глазами карту, она направляется к ней. «Парк победы». Не слишком-то далеко от её района. Можно было оказаться и подальше.

Она идёт к перрону, чтобы дождаться поезда, идущего дальше на юг, но тут за спиной у неё раздаются торопливые шаги и пронзительное:

— Наташ!..

Оглянувшись, она видит Аню. Запыхавшуюся, растрёпанную, в вывернутой наизнанку футболке и помятых домашних штанах. Она бежит к ней, видимо, уже на последнем издыхании.

Наташа отворачивается и быстро идёт прочь от перрона в сторону пересадки на Арбатско-Покровскую. Шанс ещё есть.

— Подожди, Наташ, пожалуйста! Постой! — слышит она позади себя, но не останавливается.

У перехода её тормозит работница метрополитена:

— Пересадка закрыта, только что ушёл последний поезд.

Наташа растерянно ищет глазами циферблат часов на станции.

— Без двадцати час, — опережает её сотрудница. — Здесь тоже последний поезд подойдёт через минуту, так что вам либо в него, либо на выход.

Только сейчас Наташа замечает, что людей на станции почти нет. Она разворачивается и лицом к лицу сталкивается с Аней, которая успела её нагнать.

— Как ты меня нашла? — мрачно спрашивает она. — Следила, что ли? Общение с Колей явно не во всём пошло тебе на пользу.

— Я побежала за тобой. Ну, оделась сначала и сразу побежала, — выдыхает Аня. На лбу у неё капельки пота, футболка наполовину мокрая. — Ты плутала. Я пару раз теряла тебя из виду. Пыталась тебя догнать, но ты каждый раз ускользала.

— Нет догадок, почему?

Аня открывает было рот, чтобы что-то ответить, но в этот момент из тоннеля с грохотом выползает поезд, и Наташа, не мешкая, устремляется к нему.

— Наташ, пожалуйста, подожди!

Аня бросается за ней, хватая за руку.

— Да что тебе надо от меня?! — выкрикивает Наташа в сердцах, выдёргивая руку из хватки. — Отстань, оставь меня в покое! Сделай наконец хоть что-нибудь для меня — сгинь из моей жизни!!!

На её крик оборачиваются немногочисленные пассажиры в вагонах и на перроне.

— Девушки, ведите себя прилично! — рявкает на них сотрудница метро. — Выясняйте отношения в другом месте!

— Пожалуйста, Наташ, выслушай меня, — негромко просит Аня. Её лицо искажено в немом страдании, глаза опухли и покраснели, но голос твёрд. — А потом что угодно делай. И меня посылай куда угодно, я тут же уйду.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Минская», — объявляет диктор.

Наташа отрешённо смотрит, как двери вагона захлопываются, и поезд скрывается в тоннеле, увозя с собой её последний шанс сбежать.

Затем она молча поворачивается к Ане. На лице той на секунду мелькает облегчение и тут же пропадает.

— Я такая идиотка, Наташ… — начинает она. — Слепая глупая дура. Я только недавно всё поняла. День за днём в голове всё это крутила, вспоминала все годы нашей дружбы. Я всё помню, всё, что ты делала ради меня, но прости, прости меня пожалуйста, что у меня только сейчас сложилось… — она шмыгает носом. — Когда я поняла, что ты не просто так перестала мне отвечать, я позвонила Вальке. Она сказала «С подключением, подруга».

Наташа тоскливо усмехается про себя, вживую представляя Вальку и её бесстрастные саркастичные фразочки вроде «Она сохла по тебе с самой первой встречи. Только слепой бы не заметил. Ты бы ещё лет через пятьдесят опомнилась, дорогая моя».

— Валька мне рассказала, как тебе было тяжело, — продолжает Аня, смазывая с щёк вновь хлынувшие слёзы. — Как ты плакала по ночам в подушку, а она всё слышала. Как постоянно кидала её ради меня. И как ты долго решалась уехать... Ты поцеловала меня перед отъездом сюда, и я тогда вдруг поняла, что это было прощание навсегда. Я не могла перестать об этом думать, ничего вокруг не видела, жила на каком-то автомате. Когда Коля это заметил, я не смогла ему ничего возразить. И всё ему рассказала. А он сказал, что ещё давно начал догадываться, после того, как ты тогда не хотела оставлять меня у него после клуба.

Наташа невольно дёрнула бровями. Ну надо же, какой прозорливый оказался сталкер-телохранитель. Димас за три с лишним года умудрился не сложить дважды два, а этот всё понял после одного телефонного разговора.

— Когда мы созванивались с тобой, он так напрягался... Чувствовал себя виноватым и из кожи вон лез, чтобы показать тебе, что мне рядом с ним хорошо. А мне не было хорошо.

— Ты хоть понимаешь… — вырывается из Наташи грубо и громко, отдаваясь в мраморных колоннах пустынного зала. Оглянувшись на работницу метро, она понижает голос. — Ты хоть понимаешь, что я тебе всё сердце своё без остатка положила на тарелочку — на, Анечка, забирай! И ты сожрала его, даже не подавившись! А теперь заявляешь, что наконец всё осознала и хочешь меня вернуть?!

Аня издаёт судорожный всхлип.

— Наташ, я знаю, что я не могу уже на что-то рассчитывать, — её голос дрожит от едва сдерживаемых слёз. — Я даже не собиралась пытаться. Ты же перестала мне отвечать, и это самый понятный на свете намёк. Но после разговора с Валькой я не спала несколько недель… Спорила сама с собой, несколько раз набирала номер даже, но скидывала ещё до гудков. Знала, что ты всё равно трубку не поднимешь. Но мне нужно было с тобой поговорить, понимаешь, нужно как воздух!.. Поэтому в какой-то момент я не выдержала и снова позвонила. Ни на что не надеясь… А ты вдруг ответила. И сама предложила приехать. Из-за работы, конечно, но… Я подумала, что ты всё-таки не против меня увидеть. У меня появилась крохотная надежда, что ты… что я…

Она наконец замолкает, не в силах больше сдерживаться, и сотрясается в рыданиях, с тихим подвыванием закрыв руками лицо. В этот раз все слёзы достаются ей, потому что у Наташи под веками до жжения сухо.

— Ты всё сказала?

Аня поднимает на неё глаза. В них плещется столько отчаяния и боли, что Наташе хочется сброситься с перрона, только бы их не видеть. Жаль, последний поезд уже ушёл.

— Если ты скажешь уехать, я сразу уеду, — тихо говорит Аня. — Соберу сумки, и ты меня больше не увидишь, обещаю. Откажусь от работы, вернусь в Нижний. Я сделаю всё, что ты скажешь. Я никого не любила так как тебя. Никого, никогда. Всё то было ненастоящее, глупое, надуманное… И меня никто никогда так не любил, — Аня вдруг делает к ней шаг и берёт за запястья. Наташа равнодушно смотрит на свои безвольные кисти, даже не пытаясь вырваться. — Наташ, я на всё ради тебя готова. Я в лепешку расшибусь ради тебя. Я умру за тебя, я банк ограблю, я убью, если будет нужно. Ты правильно сказала, я забрала твоё сердце… и сожрала как ни в чём не бывало… — она судорожно сглатывает, её лицо искажено от горя и вины. — Целым я тебе его уже не смогу вернуть. Взамен забирай навсегда моё, делай с ним, что хочешь. Без тебя оно мне не нужно.

«Мне тоже», — хочет сказать Наташа, но слова застревают в её горле.

— Метро закрывается! — резко оповещает тётка-сотрудница, так, что они обе вздрагивают. Оказывается, вокруг них всё ещё существует остальной мир. — На выход, дамы! Дома свои разборки устраивайте, за закрытыми дверями!

Они растерянно оглядываются на неё. Наташа отмирает первая и ватными ногами направляется к эскалатору, выскользнув из Аниных ладоней. Через пару мгновений Аня тоже срывается с места и догоняет её, шагая позади.

Под неприязненным взглядом тётки они заходят на последний работающий эскалатор. Аня встаёт на ступеньку ниже. Наташа не смотрит в её сторону, по-прежнему ничего не говоря.

«А знаете ли вы, что станция “Парк Победы” — самая глубокая станция во всей Москве? — разносится вдруг из динамиков бодрый голос диктора. — Она находится на глубине семидесяти трёх метров. Также на станции расположены самые длинные эскалаторы в городе — их протяжённость составляет целых 127 метров. В среднем спуск или подъём на станции “Парк Победы” занимает около трёх минут при скорости эскалатора 70 сантиметров в секу…»

Голос обрывается — видимо, сотрудники наконец выключили запись с занимательной математикой.

— Семьдесят сантиметров в секунду… — повторяет вдруг Аня. — Кажется, эскалаторы движутся гораздо быстрее, чем я соображаю.

Грустная шутка звучит сейчас настолько абсурдно, что Наташа невольно дёргает уголками рта.

Аня за ней чем-то шебуршит, а затем поднимается на ступеньку к ней. Она протягивает ей один из наушников, второй из которых у неё в ухе. Поколебавшись мгновение, Наташа берёт его и вставляет себе. Аня нажимает в телефоне на плей.

Робкие ноты и слова песни, которую она избегала слушать уже много лет, мгновенно просачиваются в неё, словно волны, накатывающие на песок. Они впитываются во всё её существо так жадно, так остро, что Наташа, моргнув, чувствует, как с её ресниц впервые за этот сумасшедший вечер срываются солёные капли одна за другой.

Моей огромной любви

Хватит нам двоим с головою

Она поворачивается к Ане. Та смотрит на неё уже давно. Она осторожно касается Наташиной руки тыльной стороной ладони и, не встретив сопротивления, переплетает её пальцы со своими. Наташа смыкает их руки в замок.

— Я так хочу тебя поцеловать, — шепчет Аня.

Наташа мотает головой, зажмурившись на мгновение от болезненной обречённости.

— Здесь нельзя.

Аня удивлённо оглядывается на пустой эскалатор за ними.

— Почему? На дворе две тыщи девятнадцатый, мы в Москве. И тут никого нет.

«Моя милая, моя родная, — с горечью думает Наташа. — Сколького ты ещё не знаешь… А когда узнаешь — захочешь ли?..»

Наверху уже виднеется холодный свет флуоресцентных ламп вестибюля. Наташа сжимает Анину руку, отвечая этим на её вопрос. Пока эскалатор везёт их куда-то в туманное будущее, вот-вот собираясь вытолкнуть обеих туда и перекрыть дорогу назад, призрачное счастье ещё несколько мгновений кажется возможным.

Конец