А мужчины ушли.
Отец и дядя… Дядя на прощание коротко, но очень крепко обнял её, смачно поцеловал в щёку, засмеялся и сказал: «Вернусь – сделаю тебе воздушного змея, обещаю!». И ушёл. А через месяц на него пришла похоронка, и воздушный змей, хранимый Настей на чердаке, сгорел в сине-оранжевом трепетном пламени во дворе. Мальчишки выбегали посмотреть – неулыбчивые тощие хмурые мальчишки с острыми костлявыми коленками и глазами, которые казались очень большими на осунувшихся от внезапно свалившихся на их головы лицах.
Отец, дядя. И Ленька. Ленька ушёл тоже. Сероглазый красавец Ленька, с косой приветливой улыбкой, с волосами до лопаток – он упрямо не стриг их, но и не позволял расти дальше, остригая раз в неделю острые русые кончики. Теперь нет этих волос, роскошных мягких волос, в которые она так любила зарываться пальцами. Ленька остриг эти волосы, теперь у него короткая армейская стрижка, и форма ему ужасно не идёт. Не сидит на его стройной гибкой фигуре. Ему больше идут небрежно накинутые на плечи пиджаки, насмешливые, но тёплые взгляды, перьевая ручка, которую он часто закладывал за ухо и прикрывал пушистыми волосами от строгих преподавателей. А теперь они преподаватели называют его гением – Ленька писал стихи. И серые треугольники, что изредка приходят от него, исчирканы этими стихами вдоль и поперёк. Нескладные и изящные, простые и сложные… Она читала их с такой же жадностью, что и сами письма, ведь они были написаны его рукой. Они были знаком того, что Ленька жив, что он думает, чувствует, сочиняет. Он говорил: «Я жив, пока пишу стихи, если я не пишу – я душевно мёртв». Он, наверное, давно уже забыл эту фразу, а она помнила – и пугалась, если не видела сразу, вскрыв треугольник, заветных рифмованных строк.
Леньки очень не хватало. Его тёплых рук, тёплого мягкого голоса. Он часто нашёптывал ей на ухо всякую чушь, вроде того, что на Марсе классно – крутые горы и кратеры, безумно красивые каналы рядом с экватором, и ничто не сравнится с тамошними закатами – правда, холодновато, и давление, мягко говоря, низковатое… Он увлекался этим: космосом, другими планетами и звёздами. Он вообще был романтиком, и Настя помнила, как рыдала его мать, провожая сына. Конечно, разве выживет такой – там, в кромешном аду?..
Выжил, как оказалось. И даже дослужился до звания старшего сержанта, получил несколько орденов. В одном из писем он писал «Тут одно из двух, Настенька: или грудь в орденах, или голова в кустах. Выбирай на вкус».
Честное слово: Настя радовалась за него, каждый раз прыгала чуть не до потолка, получая от него весточку, но…
Его нежные мягкие руки больше не скользили по её телу с томительной сладкой нежностью.
Запах его горячего живого тела выветрился из простыней, подушек и одеяла. Выветрился отовсюду – будто и не было его вовсе. И как не искала Настя – не было ни одной мелочи, что напоминала бы о нём, что хранила бы тепло его рук.
А тепло ей было необходимо.
И тогда пришла Лена. Вернее сказать, она была всегда – с детства за одной партой сидели, вместе уроки делали, вместе яблоки из соседних садов воровали… И Ленка всегда была похожа на мальчика. Тонкая и хрупкая, но движения расхлябанные и уверенные – точь-в-точь наглый самоуверенный парень. Глаза серые и насмешливые, улыбка косая, аристократическая; волосы вьются, тёмные, почти чёрные, а глаза всегда широко распахнуты, и всё равно – вечно в них какая-то насмешка чудится… И сейчас этой насмешки всё больше. Насмешки – и какой-то опасной хищности.
Вот от неё-то как раз прикосновений было много. Лёгкое, ненавязчивое – к запястьям. Тёплый выдох в затылок, когда они шли куда-нибудь – Ленка всегда отставала на несколько шагов и держала её за руку, мягко поглаживая костяшки тонких пальцев, выпачканных дешёвыми мелками. Настя обожала рисовать, и НЕ РИСОВАТЬ просто не могла. Горячим влажным языком по подушечкам пальцев, слизывая эту краску. Насмешливо горящий хищный взгляд затягивающих тёмных – против отсутствующего рассеянного взгляда равнодушных голубых. Равнодушных, ведь Ленка – не Ленька. Всего в одну букву разница, но это тоже неважно, и ничего неважно – кроме серых треугольников, исписанных родным, до последней завитушки изученным почерком.
А Ленка всё наглела, чувствуя свою безнаказанность. Губами – кожи за ухом, там, где кожа так нежна и чувствительна. И вниз по шее, к плечу, спуская с него ткань рубашки…
- Что ты делаешь? – выдохнула Настя и отстранилась, держа на расстоянии вытянутых напряжённых до предела рук. – Ты что, из этих?! Из розовых?
- А ты не догадалась? – сухие воспалённые губы, прищуренные глаза, отбила её руки и властно притиснула к себе, и глаза близко, близко, близко. – Моя… Моя Аська лётчицей стала… А ты… У тебя её глаза, Настька… Её руки…
И горячими руками по равнодушному телу, которое откликается на прикосновения лишь тогда, когда Настя вдруг думает: а цвет глаз у этой ненормальной – точь-в-точь Ленька. И по бёдрам она проводит похоже: нежно и легко, но очень настойчиво и уверенно, и губы у неё тоже влажно-горящие. И пусть, что у Леньки они были мягкие, бледные и тёплые, а у неё лихорадочно-жаркие, воспалённые. Пусть. Ведь всегда можно закрыть глаза.
И с закрытыми глазами кричать, содрогаясь в оргазме, чужое имя…
А Ленка… А что Ленка. Ленка всё понимала. Она вообще всегда всё понимала, и, когда Настя засыпала, шептала ей в ухо:
- Вернётся, Насть, вернётся он, обещаю, вернётся… И Аська моя… Все вернутся, Настя… Всех не убьют. Всех не убьют.
В её объятиях было неправильно, но удивительно спокойно спать.
Конец
Комментарии
Нет слов, хочу плакать. Война, какая же ты война... Всегда было грустно, как она меняет людей. И всегда забирает что-то дорогое.
Автору спасибо за столь трогательный фик. >(
Да, замечательная вещь, написанная, кстати, юным Автором). Обычно в этом возрасте пишут пространные жалостливые монологи о невзаимной любви). По-крайней мере, если исходить из моего читательского опыта.)
Достоинство этой истории - не только грамотный текст: чёткий, художественный, который приковывает к себе внимание.
Мне понравился мир этого текста. Можно предположить, что описанные события относятся ко Второй Мировой, хотя я не думаю, что в то время существовало слово "розовые"). Тем не менее, это добавляет свой драматичный колорит.
Спасибо Автору за работу).
Эх, война и любовь...
Красивый рассказ.