— Очень плохо, — наставительно сказала Нэка своим орхидеям, — что вы не кошки, например.

Нэка собиралась уйти по делам, а её орхидеи, как и всегда, вышли в коридор нестройной толпой, покачиваясь на причудливо изогнутых корнях — проводить хозяйку. Те их них, которые были поюрче да посмелее и пока не успели разрастись и заматереть, тихонько, чтобы не задеть ветками остальных и не запутаться с ними корнями, даже подходили к Нэке поближе — осторожно и по возможности незаметно погладить её кончиком корня на прощанье. У орхидей ведь очень чувствительный самый-самый кончик корешка, вы знали?

— Были бы вы кошками, — продолжала Нэка, мечтательно возведя глаза куда-то в потолку... По правде говоря, она была сверх всякой меры склонна к тому, чтобы задуматься, замечтаться и в конечном итоге забыть, где она находится и с кем разговаривает. — Итак, были бы вы кошками, эх... вы бы, например, ласкались ко мне.

Все орхидеи смущённо потупились и грустно вздохнули. А самая маленькая, самая шустрая и проворная из них — Нэка завела её совсем недавно, поэтому у крошки даже не было пока собственного имени — которая как раз в этот момент осторожно поправляла шнурки своей непутёвой хозяйке, чтобы та не запнулась и не упала по дороге, испуганно поджала свои, совсем ещё тоненькие, корешки и торопливо отступила поближе к товаркам.

— Я бы, в конце концов, могла вас гладить! — воскликнула, вместо прощанья, Нэка.

Всем орхидеям стало окончательно стыдно, что они не кошки и из-за этого причиняют столько неприятностей своей хозяйке: и ласкаться они не могут, и гладить их нельзя... Последний неопровержимый аргумент их совсем добил.

— Вот у одной прекрасной Химеры есть кошка! — Нэка уже открывала дверь ключами, которые ей подала, нашарив корнями под завалом из шарфиков и перчаток, одна из орхидей. — Знаете, как это чудесно! Ей по-настоящему повезло! А у меня... А у меня только вы! — Совсем уж обвиняющим тоном завершила Нэка свою речь.

— Ну всё, — Нэка была уже почти за дверью, а орхидеи опять подтянулись ближе в надежде всё-таки дождаться от неё каких-нибудь пожеланий хорошего дня или хотя бы «Пока-пока, до вечера!»... Но так ничего больше и не услышали.

Дверь хлопнула — юркая малютка еле успела убрать корешки, а то бы их прищемило — а орхидеи всё стояли, понурившись, и не спешили расходиться по горшкам.

Самая матёрая и заслуженная из них, по имени Архи Дея, озадаченно крякнула и почесала корнем основание одного из своих крупных бутонов. Она не знала, что и сказать.

— Девочки, девочки... Может быть, нам стоит почаще зацветать и стараться, чтобы цветы получились особенно крупными, яркими и красивыми? — Робко нарушила хмурую тишину одна из орхидей. — Конечно, это здорово нас вымотает и отнимет кучу сил, но на что ни пойдёшь ради любимой Нэки!

— А я... А я могу пить поменьше воды, чтобы наша хозяйка поливала меня пореже, ну, то есть, чтобы поменьше тратила на меня сил, — запинаясь и смущаясь, подхватила другая. — Трудно будет, наверное, но я сама виновата, раз я не кошка. Так что придётся постараться как следует. Может быть, тогда Нэка простит нас и снова будет нас любить.

— Что ж, — подвела итог мудрая заслуженная Архи Дея, — пока будем действовать так, потом посмотрим. Ну, что встали? Расходимся, девочки, расходимся.

Архи Дея порой могла и прикрикнуть на другие орхидеи, но это она делала только потому, что ощущала свою ответственность за них, а на самом деле у неё была очень нежная и сострадательная душа — как, впрочем, у каждого фаленопсиса.

Грустно шурша корнями, орхидеи разошлись — каждая в своё кашпо. Архи Дея протянула корень помощи новенькой малютке, чтобы та смогла взобраться на подоконник, а оттуда — к себе в маленький пластиковый стакан, тот самый, в котором её и забрали из магазина. Нэка была так увлечена своими фантазиями и мечтами, что пока не удосужилась пересадить малышку в другой горшок, удобнее и просторнее. Орхидеи сидели тихо-тихо, ощущая свою вину и поспешно, с натугой, проклёвывали на себе бутоны, чтобы порадовать Нэку, когда та придёт.

Грустнее всего было той самой малышке — после цветочного магазина и лишений, перенесённых там, ей всё время хотелось пить, да и цвести она ещё не могла, так как была слишком слабой и тонкой. Она, конечно, постаралась вырастить на себе хоть какие-то бутоны и изо всех сил терпела и не пила воду, но, во-первых, и то и другое было для неё непросто, а, во-вторых, ни то, ни другое не удалось. Бутоны не то, что не надулись, даже не проклюнулись, а воду земля впитала как будто бы сама собой.

Никто даже не вздумал бы её за такое укорять — все понимали, что она ребёнок, который никак не может пока ещё зацвести и которому нужно очень много питаться, чтобы набраться сил. Но малютка сама себя ругала и стыдила в глубине души и к вечеру довела себя самоуничижением до того, что даже её листья слегка сморщились и как будто немного поникли.

Нэка открыла дверь совсем поздно. Она почему-то не сразу попала ключами в замочную скважину и, всхлипывая так, что даже плечи тряслись, зашла неровной походкой. По нэчьей мордашке струились ручьями слёзы, а нос её сильно распух и хлюпал: хлюп-хлюп — вместо того, чтобы дышать как обычно.

Не зажигая свет и даже не разуваясь, Нэка прошла в комнату и плюхнулась на диван.

Тут уж она дала себе волю, и «всхлип-всхлип-хлюп-хлюп» превратились в протяжное, громкое и довольно забавное «УИ-И-УЫ-Ы-Ы-Ы-Ы». Орхидеи заранее, ещё днём, условились между собой сидеть тихо и не тревожить Нэку зря, но до уговоров ли сейчас, когда случилось что-то, выходящее из ряда вон?

Поэтому все они, не сговариваясь, по возможности быстро, хоть и стараясь не шуметь, вылезли из своих кашпо и так же быстро и тихо, ободряюще подталкивая друг друга своими мясистыми плотными листьями, прошуршали к Нэке, покачиваясь на корнях. Ввиду чрезвычайной ситуации про новенькую малютку никто не вспомнил. Она сама кое-как попыталась спуститься с подоконника по батарее, конечно же, сорвалась, помяла себе все листья, но быстро поднялась, встряхнулась и теперь, как маленький огорошенный осьминог, шустро и решительно хромала позади всех, спеша скорее подбежать к любимой хозяйке и хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь ей помочь.

Нэка всё всхлипывала и подвывала писклявым голосом — вам это, может, даже показалось бы смешным — а орхидеи даже не знали, что и думать. Обеспокоенные, встревоженные и недоумевающие, они толпились, несмело подходя ближе. Вслух они не решались ничего говорить, но про себя каждая из них рассуждала примерно так: «Жаль, что я не кошка! Подошла бы к Нэке, приласкалась бы к ней, потёрлась бы о её ноги, помурлыкала бы... И, глядишь, слёзы бы её и унялись. А может, оттого она и плачет, что мы не кошки?»

Наконец Архи Дея, изо всех сил стараясь кряхтеть как можно тише, взобралась с корнями на диван, оттуда на подлокотник, с подлокотника на спинку и там уже, положив пару корней Нэке на плечи, осторожно поглаживала её, пока всхлипывания и завывания не стали тише.

Нэка ещё сидела какое-то время, уткнув зарёванную мордаху в передние лапы и шумно втягивая воздух — она настолько ушла в свои переживания, что даже не вспомнила про бумажные салфетки. Тут-то и наступил звёздный час изрядно помятой малютки! Пошатываясь на бегу, она наконец достигла дивана, хотела карабкаться дальше, но с разбега налетела на ножку придиванного столика, опять шмякнулась, вскочила… Зато хлипкий стол слегка качнулся и сверху свалилась — кроха еле успела отскочить — открытая коробка бумажных салфеток, стоявшая на самом краю. Из последних силёнок безымянная малютка вытянула оттуда одну, уцепив корнем за край, и передала её другой орхидее, которая была постарше и повыше. Та — третьей, а третья уже, дотянувшись длинным корнем (это была, если вам интересно, та самая орхидея, которая утром нашарила связку ключей), протянула салфетку хозяйке.

— Милые мои... — охрипшим после долгого рёва шёпотом поблагодарила Нэка, сморкаясь.

Вышло, если честно, довольно забавно — для того, кто наблюдал бы эту сцену со стороны — но только не для орхидей. Они были верными растениями, преданными хозяйке до самой сердцевины своих стеблей — то есть, до самой глубины души, и им даже в бутоны (то есть, в головы) не пришло бы смеяться над Нэкой, как бы потешно та ни выглядела порой.

Салфетки не хватило надолго, но орхидеи поняли поступок малышки и начали по одной доставать салфетки из пачки и протягивать Нэке, в то время, как другие орхидеи осторожно принимали из её лап смятые использованные комки мокрой бумаги и корнями спроваживали их в корзину для мусора, стоявшую тут же недалеко.

— Спасибо, девочки... — заговорила опять Нэка, отсморкавшись и промокнув зарёванные глаза.

Орхидеи не решались спросить хозяйку о причине слёз и только молчали опять, переминаясь смущённо с корня на корень. Нэка сама рассеяла их сомнения.

— Помните? — спросила она, готовая вот-вот расплакаться снова, — ту прекрасную Химеру... Про которую я говорила вам утром? Ну... я ещё говорила... — тут Нэка почему-то смущённо замолчала и закончила фразу еле-еле слышно, отведя взгляд от орхидей и зачем-то заинтересованно рассматривая салфетку, которую мяли и дёргали её пальцы, — ...говорила, что у неё... — Нэка тяжело вздохнула, — кошка есть...

— Помним, — тоже смущённо и весьма нестройно зашелестели в ответ орхидеи.

— И я! И я помню! — тихо-тихо пискнула новенькая малышка, опоздав присоединиться к общему хору голосов.

Нэка посмотрела на неё удивлённо — а потом протянула ладонь к самому полу, и орхидеюшка, воспользовавшись приглашением, радостно залезла на хозяйкину руку. В этот миг безымянная малютка забыла и про свои дневные терзания, и про помятые листья — до того она стала счастлива.

— Ну так вот... — продолжила Нэка, держа малышку в обеих ладонях, как в мягкой колыбели, и грустно глядя куда-то поверх остальных орхидей. Может быть, она смотрела за окно? Но зачем? И почему она так упорно отводила взгляд, рассказывая о причине слёз?

— ...так вот, — начала Нэка снова, ещё раз тяжко вздохнув, — эта прекрасная Химера сказала мне сегодня, что ни за что на свете не будет ходить со мной в кафе... — тут слёзы снова заструились по нэчьим щекам, — и гулять в парке она со мной тоже не будет. И… И… И не в парке, а просто гулять не хочет тоже! И вообще знать меня не желает!

— Но почему?! — тихо и изумлённо ахнула Архи Дея, а все остальные орхидеи осуждающе зароптали. По их мнению, не желать знаться с Нэкой было... Невозможно, просто невообразимо.

А Нэка снова горько плакала и оттого пока что не могла ответить. Орхидеи, крайне растроганные горем хозяйки, подтянулись к ней ближе, а одна или две даже забрались на диван и на нэчьи колени, чтобы широкими листьями стереть слёзы с её щёк.

— Наверное, — предположила мудрая Архи Дея, — эта Химера на самом деле вовсе не прекрасная. А очень, очень плохая. Только тот, кто совсем плохой, может отказаться общаться с нашей Нэкой, вот как я считаю! — В запальчивости рассерженная Архи Дея даже слегка стукнула сжатым наподобие кулачка корнем по нэчьей спине. Разумеется, удар был совсем не болезненный, Нэка его даже не ощутила.

— Да нет же! Нет же, девочки мои хорошие! — предположения орхидей показались Нэке настолько абсурдными, что она даже слабо улыбнулась сквозь слёзы. — Просто Химера сказала мне, что она Химера. А я Нэка. И ещё она добавила, что я виновата в том, что я Нэка, а не Химера. Вот почему она не желает меня больше знать.

Архи Дея хотела что-то сказать по этому поводу, как-нибудь утешить свою хозяйку, но от возмущения даже не нашла слов — только взмахнула резко и сердито сразу несколькими корнями и парой листьев. Подумать только! Кто-то требовал от их милой, самой-самой лучшей, самой любимой хозяйки, чтобы она перестала быть собой и стала кем-то другим! Какое глупое, какое жестокое требование!

В возмущении и в желании поддержать и утешить хозяйку орхидеи придвинулись к Нэке поближе, обняли её кто листьями, кто корнями, прижались к ней стеблями, а малютка, словно бы получив от доброты и ласки второе дыхание, поднялась по нэчьим плечам и, осторожно забравшись к ней на затылок, ласково перебирала корнями волосы Нэки.

— Хозяюшка-а-а… — смущённо протянула одна из орхидей, та самая, что утром первая предложила подругам поднатужиться и расцветиться особенно крупными и яркими цветами, — а ты уже не сердишься, что мы не кошки?

Нэка ничего не ответила, только отрицательно помотала головой и, опять отведя зачем-то взгляд, протянула руку и погладила ту орхидею по её гладким листьям, глянцевито блестящим в падающем из окна свете вечерних фонарей.

Конец