Четверг, 21 Ноябрь 2013 20:40

Ангел тёмного этажа

Оцените материал
(9 голосов)
  • Автор: Yonakano
  • Рейтинг: PG-13
  • Жанр: ангст, вампиры, романтика
  • Количество: 30 стр.

Вернись, мой друг, мне грустно без тебя…

(Земфира)

 

  Александру я встретила в пятнадцать лет. Я не знала кто она и чем занимается. На мои вопросы о работе она обычно отмахивалась чем-нибудь фантастическим, вроде, - «Охотой за привидениями" и прибавляла, - "А вообще у меня бессрочный отпуск».

Но чем-то Александра точно занималась, потому что то, как она одевалась и дорого обставленная квартира говорили о том, что это «чем-то» позволяет ей с лёгкостью оплачивать всё это и многое другое.

На самом деле, я даже не знала её точный возраст. А спрашивать об этом было так же бесполезно, как и о работе.

«И я видел полмира, мне две тысячи лет…»

Вот, как-то так…

Думаю, Александра в любом случае попадала в промежуток от двадцати до тридцати. Иногда она казалась мне очень взрослой, гораздо старше, чем выглядела. А порой – совсем наоборот.

Она любила старые чёрно-белые комедии, юмор в которых был настолько устаревшим, что я не могла понять – над чем же и где тут нужно смеяться?

   - Ты – поколение с испорченным восприятием, - говорила Александра, оставив попытку объяснить мне суть смешного момента. 

Любила сериалы, просматривая их основательно, от начала и до последней серии. Не мыльные оперы, конечно же, нет. Это были «Секретные материалы», «Её звали Никита», «Горец» и прочие в подобном духе.

«Горца» мы, кстати, так и не досмотрели. Она выключила его где-то на середине, задумалась на несколько секунд, а затем пробормотала, - Ну и чушь!

   - Не чушнее, чем погоня за зелёными человечками, - ответила я.

Для меня все они были глупостью. Не бывает в жизни женщин-суперагентов, ФБР не занимается расследованием паранормальных явлений, и уж тем более, бессмертные Дунканы Маклауды не скитаются по миру с чётким убеждением - «В живых останется только один!»

   - Нет, ты не поняла, - подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, Александра серьёзно на меня посмотрела. – Чушь не в идее вечной жизни, а в том, как подал её сценарист. Что за бред – убить всех себе подобных, а самому остаться? Одному навсегда в вечности? Герой не должен быть настолько глупым, чтобы не понимать простых вещей.

   - Можно подумать, что в этих фильмах вообще кто-то задумывается о логике. Это только ты смотришь их с горящими глазами и ищешь здравый смысл.

   - А по-моему, в них много поучительного. В человеке только тогда открывается весь потенциал, когда он сталкивается с ситуациями, выходящими за рамки его привычного восприятия.

   - Это типа столкнуться с пришельцами в далёком детстве, сдвинуться, и потом всю жизнь их искать? Тоже мне, потенциал! Ты вот встреться с гопником тёмной ночью, и попробуй вообразить себя Никитой. Жизнь – это тебе не фантастический сериал, - в этих разговорах я чувствовала, что наш возраст поменялся местами.

   - Это намного дольше, - Александра, хмыкнув, и передав мне пульт от плазмы, с лёгким щелчком раскрывала платиновый портсигар с выгравированной змеёй на крышке и закуривала тонкую коричневую сигарету.

Курила она много. Я в то время, до встречи с ней – тоже, правда, украдкой от учителей, скрываясь в тёмном углу школьного двора, и от родителей, сбегая на пару этажей выше от своей квартиры.

Кстати, именно так я впервые её и увидела. Потому что пару этажами выше, на самом последнем этаже нашего дома – Александра как раз и жила – за внушительной металлической дверью, как в бомбоубежище. 

Я сидела на высоком подоконнике, болтала ногами и дымила в раскрытую форточку ментоловой сигаретой.

Дело было в том, что я не наобум выбрала самый верх. Просто на этой лестничной площадке была лишь одна квартира. В которой никто не жил уже очень давно. Потому я и облюбовала местный подоконник, зная, что никто меня здесь не увидит и не настучит родителям. Конечно, в былые времена можно было подняться через люк на крышу, потому что лестница доставала почти до самого пола. Но после того как с этой самой крыши сиганул тринадцатый самоубийца, управляющая по дому, которая, очевидно, была очень суеверной, запечатала люк амбарным замком, вынуждая желающих отправиться в лучший мир искать для этого другие способы, или крыши. 

Когда я услышала, как кто-то не спеша поднимается по лестнице, то лишь подумала о том, что этому кому-то следовало бы дождаться лифта, а не отмахивать пешком столько лестничных пролётов. Это кто же там над нами живёт такой спортивный? 

Но шаги не остановились и на предпоследнем этаже, и я невольно насторожилась. Вспомнила о том, что час уже довольно поздний, и кому это понадобилось шастать наверх, где была только одна пустующая, наглухо закрытая квартира?

Незнакомец обозначился высокой фигурой, лампочка тут не водилась в целях экономии, поэтому впотьмах было сложно разглядеть, как он выглядит и какого пола. Я только почувствовала запах туалетной воды, немного резковатой, чтобы быть женской, а поверх этого пряный аромат сигареты в его пальцах, тлеющий кончик которой был единственным источником света на лестничной площадке. Свою я на всякий случай уже выкинула в форточку. Мало ли…

Незнакомец даже не взглянул на меня, как ни в чём не бывало подошёл к двери и звякнул ключом в замочной скважине.

Вот те раз… Выходит, квартира перестала быть необитаемой. А я и не заметила… Как-то так вышло, что наш дом-муравейник давно укомплектован постоянными жильцами, и переезды-выезды случались так редко, что это всегда было у всех на виду. Потому что управляющая по дому носилась, как угорелая, собирая какие-то справки, выписки и отписки. А тут всё так тихо, незаметно… Даже обидно немного. Потому что я привыкла считать эту лестничную площадку и этот подоконник – своими.

   - С новосельем, - буркнула я. Придётся теперь искать другое место для перекура…

Он задержался на пороге, и прежде чем скрыться за тяжёлой дверью тихо ответил:

   - Спасибо.

Голос такой… без высоких женских нот, низкий, с лёгкой хрипотцой, но и без мужской огрубелости. Приятный.

Впрочем, тогда я особо и не задумалась о новом жильце с верхнего этажа. Своих проблем хватало.

А что до курения… Однажды Александра аккуратно вытащила сигарету из моих губ и сломав её в пальцах просто сказала, - Не надо.

Вот так, без лишних слов и нотаций о вреде курения, к которым обычно прибегают взрослые.

Но я перестала. Потому что она хотела этого.

Ещё Александра любила цветы, давая человеческие имена каждому обитателю керамического горшка.

   - Ты не находишь это несправедливым? – говорила она, заботливо опрыскивая гигантские лопухи чего-то вроде фикуса под именем Лючия.

   - Что? – рассеянно спрашивала я, прикидывая, когда тёмно-фиолетовый бутон тюльпана-Виктории распустится в цветок.

   - А именно то, что – «что». Кто придумал причислить растения к неодушевлённым вещам? Они рождаются, растут, изменяются, дышат и питаются. Они точно такие же – «кто», как и мы с тобой.

На это сложно было что-то возразить, тем более что я была с ней совершенно согласна. Наверное, тот, кто определил растения, как – «что», просто не любил цветы. И ничего в них не понимал.

И этнические побрякушки из сувенирных лавочек. У Александры была их полная шкатулка из тёмного, сладко пахнущего дерева. 

   - Зачем тебе такая коллекция оберегов и талисманов? Ты действительно во всё это веришь?

Я перебирала пригоршни глиняных амулетов, костяных подвесок с нацарапанными рунами и замшевых лоскутков с таинственными загогулинками на неизвестном языке.

   - Я много путешествую… по работе. Это память о тех местах, где я побывала. И потом… - Александра кивала с самым серьёзным видом, - те, кто их смастерил – точно верили. Так почему бы мне этим не воспользоваться? Чужая вера тоже может спасать.

«Ага, - думала я, - а истина где-то рядом».

И ещё фотографию женщины в стеклянной раме, которая стояла на прикроватной тумбочке в её спальне. Это была очень старая фотография, выцветшая и пожелтевшая от времени. Однажды я спросила – кто эта женщина за стеклом?

Александра мягко, но настойчиво забрала рамку у меня из рук и молча поставила на место.

Ну, что же… В моей семье к фотографиям предков не относились так бережно. Альбом с чёрно-белыми фото пылился на антресолях с незапамятных времён.

Александра… Я всегда называла её только так, полным именем, никогда не пытаясь сократить его до «Саши», «Шурочки», и уж тем более – «Санечки». Это ей совсем не подходило.

Она была очень высокой. Худощавой, но без ощущения хрупкости, которая обычно чувствуется в людях с подобным сложением. С бледной гладкой кожей, широкими скулами, с тонкими, но красиво очерченными губами, которые могли улыбаться разными улыбками. С мягкими вьющимися волосами, тёмно-каштановыми, коротко подстриженными на макушке, и спадающими на шею несколькими волнистыми прядями, которые она иногда собирала в короткий хвостик.

Наверное, если бы Александра отрастила волосы, ей бы пошло… 

Я никогда не видела её в одежде, которая по определению считается – женской. Никаких юбок, стелящихся романтическим шлейфом по ветру. Или кокетливых платьев. Но сказать, что Александра одевалась, как мужчина – тоже нельзя. Её стиль в одежде – был продолжением её самой. Как голос, взгляд, жесты – никогда не резкие, но всегда рассчитанные и не потраченные впустую. Казалось, что всё, что она надевала, каждая деталь её гардероба – существовали лишь в одном экземпляре и были сшиты специально для неё. Невозможно было представить кого-либо в чём-то, что отдалённо напоминало бы одежду Александры. И вовсе не потому, что её лакированные глянцевые ботинки, её брюки, рубашки, или пиджаки отличались каким-то особенным покроем, или расцветкой. Вовсе нет. Она одевалась неброско, дорого и со вкусом. Просто даже простые вещи смотрелись на ней так, как никогда не будут смотреться ни на ком другом.

   - Нет, я люблю женскую одежду, правда, - говорила Александра, неторопливыми движениями завязывая галстук перед зеркалом. – Но есть вещи, которыми лучше всего любоваться на других, ты так не считаешь?

Я кивала, полностью с ней соглашаясь. Потому что, глядя на её отражение в большом зеркале в прихожей, я действительно любовалась. Высокой худощавой фигурой в элегантных чёрных брюках и атласной рубашке. Её изящными пальцами, затягивающими узел на тёмно-вишнёвом шёлковом галстуке.

Да, можно сказать, что Александра похожа на мужчину, но на самом деле, она была просто красивой женщиной.

   - Идём? – она подхватила пиджак, обернувшись ко мне, и я неловко поёжилась, чувствуя себя ужасно нелепо в новом платье, купленном ею же по случаю моего Дня Рождения.

   - Что? – Александра поняла мою заминку по-своему. – Оно тебе не нравится? Ты могла бы не надевать его, и просто сказать мне об этом.

   - Да нет… Наверное, это тоже как раз та вещь, которая лучше всего смотрелась бы на ком-то другом… - я замолчала. 

Она отложила пиджак и, взяв меня за руку, подвела ближе к зеркалу.

Да, платье было очень красивым. Прямо как из журнала. Из переливающейся пурпурной ткани, лёгкое, точно паутинка, с открытыми плечами и длинным подолом, который очень изящно развевался при ходьбе. Я таких в жизни не носила.

   - Постарайся увидеть то, что вижу я, - тихо и серьёзно сказала Александра, встав сзади и положив руки мне на плечи. - Красоту твоей юности – самое бесценное, что вообще может быть. А скоро то, что дала тебе природа, засияет ещё ярче.

Я смотрела в отражение нас обеих – высокой девушки в чёрном, и своё. И внезапно ощутила себя маленьким ребёнком рядом с тем, кто намного старше, мудрее, сильнее… Её ладони на своих плечах – их спокойное ровное тепло придало мне уверенности. 

В будущем, когда я смотрела на себя в зеркало, я видела красивую женщину. И я думаю, что это потому, что в тот далёкий вечер Александра своим прикосновением передала мне частицу своей собственной красоты.

Её отражение кивнуло мне и улыбнулось одними глазами.

У Александры были синие глаза. Но не такие, про которые обычно говорят – васильки, или, там, незабудки. Их синева – это цвет ночного беззвёздного неба. Иногда – подсвеченные улыбкой. А иногда – почти совсем чёрные. В такие минуты её бледное лицо казалось застывшей маской, с жёсткой линией сжатых губ, а глаза – бездонными колодцами, наполненными лишь одной холодной чернотой.

Именно такой я увидела Александру в нашу следующую, вторую встречу.

***

Эту сволочь звали Серёжей. И встретились мы на школьной дискотеке по случаю какого-то события. Он был на последнем этапе школьного марафона, и у меня были все основания считать, что учителя допустили его до финишной черты только лишь потому, что за всё школьное время (а он провёл в её стенах на два, а то и три года больше, чем полагалось), он их вконец достал. Делать бы гвозди из наших учителей, не было б в мире прочнее гвоздей. Но и у гвоздей когда-нибудь кончается терпение. Так что ближайшей перспективой этого здоровенного, как шкаф, балбеса была армия, какой-нибудь там стройбат, или, если повезёт отмазаться – ПТУ – в качестве дальнейшего образования. И тоже – только если очень повезёт.

А вообще, мне этот Серёжа был до лампочки, как, впрочем, и школьная дискотека, на которую я поплелась только лишь затем, чтобы оттянуть как можно дальше неизбежное возвращение домой. Мама была на дежурстве. Так что особого выбора у меня не было. Дискотека, так дискотека. Всё лучше, чем слоняться по морозу на улице.

Я надеялась тихо и спокойно отсидеться в тёмном уголке до самого конца, но Серёжа, нюх как у собаки, глаз как у орла, заметил меня до того, как я успела затаиться. И прилип, как банный лист.

Вообще, несмотря на писанные школьные правила, вечеринка носила чисто вольный характер – тут спёртый дух, спиртным тут пахнет. Проносили и внутри и с собой, почти в открытую, без проблем минуя пост седенького вахтёра на входе, который даже для приличия так ни разу и не выглянул из своего закутка, уткнувшись в телевизор. Наверное, он, этот маленький усталый человек был убеждённым фаталистом, считая, что коль пьянке быть, её не миновать.

Как и моего возвращения домой, когда всё закончилось и я, внутренне вздохнув, начала собираться, утешая себя тем, что хотя бы от прилипчивого Серёжи, которого заштормило уже где-то в середине школьного мероприятия, и который надоел мне ещё в самом начале, удастся отделаться. 

Но Серёжа до упора решил быть джентльменом, предлагая свои услуги провожатого до дома.

Конечно, стоило его сразу отшить, тем более что он был пьян. С другой стороны – за стенами уже давно воцарились густые зимние сумерки, а возвращаться домой было порядком далеко.

Вот я и сглупила…

Всю дорогу он вёл себя довольно прилично. Наверное, морозный воздух подействовал отрезвляюще.

Я шла рядом, вполуха слушая его болтовню, а мысли вяло переползали с одного на другое, не останавливаясь ни на чём конкретном. Я просто устала.

Но когда мы вошли в мой тёмный подъезд, Серёжино джентльменство как ветром сдуло.

Лампочка здесь тоже не водилась и тоже в целях экономии, потому что регулярно билась каким-то неуловимым нелюбителем электричества и лампочек. Поэтому с недавних пор управляющая по дому махнула рукой на освещение, устав бегать и за лампочками и за монтёром Михайлычем, который был нарасхват, и одним на несколько «муравейников».

В общем, тьма царила непроглядная.

Наверное, поэтому козёл-Серёжа осмелел и воспылал.

Я не знаю, о чём он только думал, и думал ли вообще, когда протащив меня за ворот в закуток под лестницей, притиснул лицом к обледенелой стене.

Мог же кто-то вдруг зайти, или выйти, или, на худой конец, я могла просто закричать.

Но правда в том, что в подъезде было очень темно, а угол под лестницей был бесполезным аппендиксом, в котором уборщица иногда оставляла свои швабры и вёдра, и который со входа-выхода был попросту незаметен.

А кричать мне возможности не было потому, что гад-Серёжа, сорвав с головы капюшон и вязаную шапку с помпоном, так стиснул свою лапищу у основания шеи, что у меня в глазах потемнело, и всё, что я смогла из себя выдавить – скулёж, как у придушенного щенка. 

Я стояла в собственном подъезде, почти вмурованная в стену, и была совершенно беспомощной.

Кажется, он что-то говорил мне, дыша в ухо горячо и влажно, но я ничего не слышала, потому что в голове стоял равномерный гул пульсирующей крови, глушивший все звуки. Я только чувствовала, как его рука дёргает ширинку на джинсах, вырывая с мясом и заклёпку и молнию, словно всё было из бумаги, тащит их вниз, и с ощущением животного ужаса отчётливо понимала, что вот сейчас со мной случится что-то непоправимое и бесконечно мерзкое.

Но внезапно его рука, стискивающая мою шею – сорвалась, как и другая, которая уже была занята вознёй с его собственными штанами. И вовсе не потому, что Серёжа вдруг растерял весь свой пыл. Просто его от меня оторвали. Без лишнего шума и предупреждений.

Сползая по стене на пол, так как ватные ноги меня не держали, я только услышала, как резко хлопнула входная дверь. И, наверное, выключилась на несколько секунд, потому что осторожное прикосновение к плечу и вопрос, - Всё нормально? – словно вывели меня из оглушенного оцепенения.

Я дёрнулась в сторону и от руки и от голоса. По-прежнему было очень темно, я всё ещё была со спущенными штанами, и всё ещё чувствовала, как меня вжимают лицом в ледяную стену, шаря горячей потной рукой по телу. 

   - Успокойся, - я услышала шорох, и поняла, что незнакомец присел на корточки рядом, потому что слова прозвучали над самым ухом, - его здесь нет, - и снова лёгкое прикосновение его рук на своих плечах.

Я уловила знакомый резковатый запах туалетной воды, вместе с терпким ароматом сигарет, да и голос показался знакомым – низкий, немного хриплый.

Новый жилец с верхнего этажа…

Раздался щелчок, и трепещущий огонёк на конце зажигалки осветил его лицо, напряжённое, бледное, с резко обозначившимися скулами и почти чёрными глазами.

   - Вставай, здесь холодно, - тихо сказал он и его ладонь, тёплая, только что из замшевой перчатки, погладила меня по щеке.

И меня прорвало. Это прикосновение… оно было… таким бережным, заботливым, так меня касалась только мама. И весь ужас, вся мерзость пережитого, которая держалась бы во мне ещё очень долго, потому что я запоминаю то плохое, что со мной случается, выплёскивалась теперь истеричным рыданием и слезами в меховой ворот чужой дублёнки. 

И ещё… в этот миг я поняла, что человек, к которому я судорожно прижималась, сотрясаясь всем телом – была женщина. Я просто это знала.

Огонёк зажигалки погас, мы снова оказались в кромешной темноте, но мне уже не было страшно. От неё исходило ощущение тепла и безопасности, которые растворили мои страх и отчаяние.

Я никогда не тянулась к людям, не хотела, или не умела. Или то и другое вместе взятое. Не имела понятия, каким образом между двумя посторонними людьми вдруг возникает чувство близости, привязанности, или доверия. И что нужно для этого делать. Единственный человек, которого я любила, доверяла и к которому была бесконечно привязана – была моя мама. Это было данностью от самого рождения. И мне этого было вполне достаточно.

Но тем поздним вечером в абсолютной темноте грязного подъезда, плача и обнимая незнакомую женщину, я поняла, что близость, привязанность и доверие действительно не возникают просто так. Эти чувства рождаются тогда, когда в жизни появляется человек, которому они предназначены.

Судорожно всхлипывая уже без слёз в совершенно мокрый и замусоленный меховой ворот, я чувствовала, как её руки натягивают на меня растерзанные джинсы, одёргивают кофту и пуховик.

   - Где ты живёшь? Я провожу тебя до квартиры.

Я, всё ещё не отпуская её, молча помотала головой. Уж лучше сидеть здесь до утра, чем возвращаться домой сейчас. 

   - И как мне это понимать? 

   - Мама на дежурстве, - выдавила я.

   - И ты не можешь попасть в квартиру? 

   - Могу… Я пока тут посижу…

На самом деле, я так и планировала. Вернуться и отсидеться на самом верху, на своём подоконнике до самого допоздна. Я часто так делала, когда мама работала в ночную смену. Поздно возвращалась домой и старалась сразу же лечь спать. Школа давала мне повод задерживаться. Дополнительные занятия, кружки… Во время каникул выискивать причины, чтобы не находиться дома было сложнее.

А сложнее всего было находиться дома наедине с отчимом, когда он был пьян. Как сегодня. Поэтому я собиралась протянуть время, а потом тихонько зайти в квартиру, тихонько пробраться в свою комнату и тихонько лечь спать, радуясь, что такая хитрая.

Волосами на макушке я ощутила её короткий вздох.

В следующую секунду она мягко отстранилась, послышался щелчок и снова огонёк заплясал на кончике её зажигалки.

   - Ладно, давай сначала, - аккуратно взяла меня за подбородок, подняла голову, и внимательно глядя в глаза, повторила, выговаривая каждое слово раздельно и чётко:

   - Где ты живёшь? Спрашиваю ещё раз потому, что у меня только что появились сомнения, что ты сама это помнишь. 

Я мотнула головой, освобождаясь, и упрямо повторила:

   - Я сама дойду… позже. Вы идите, спасибо…

Она цокнула языком, явно испытывая раздражение. Выпрямилась, достала портсигар, который в слабом свете зажигалки мутно отсвечивал белым металлом, и прикурила тонкую коричневую сигарету от трепещущего язычка пламени. Огонёк погас, я почувствовала горьковато-пряный запах сигаретного дыма, а в следующую секунду её рука, ухватив меня за пуховик на плече, потянула с холодного грязного пола, на котором я сидела.

   - Мне на самый верх, а пока будем подниматься, ты вспомнишь, на каком этаже твоя квартира, - и она нахлобучила мне на голову мою шапку, которую непонятно как, так быстро сумела отыскать в чернильной темноте.

Мне ничего не оставалось, как пойти с ней, тем более что одной рукой она придерживала меня за плечи, потому что я спотыкалась на ватных затёкших ногах.

Мы медленно поднимались, оставляя за спиной лестничные пролёты. Лифт у нас не работал уже несколько дней, но думаю, что даже если бы и работал, Александра всё равно повела бы меня за собой на покорение вершины нашей многоэтажки. Она решительно обходила стороной «эти ездящие вверх-вниз гробы».

   - Послушай, - спросила я как-то, - а если бы в нашем доме было не двадцать этажей, а все сто, ты бы тоже каждый раз ходила пешком?

   - Конечно, - она похлопала себя по колену, - а ты думаешь, почему я в такой отличной форме?

   - Признайся, что ты просто боишься замкнутого пространства. Это называется – клаустрофобией, - наверное, у меня это прозвучало, как диагноз.

Александра равнодушно пожала плечами:

   - Может быть…

Пока мы поднимались, я разглядывала её украдкой при тусклом свете слабеньких лампочек. Очень высокая, я, даже в своей шапке с помпоном, торчавшим на макушке, едва доставала ей до уровня груди. И сильной, потому что рука на плечах почти не напрягаясь, удерживала моё равновесие, когда я несколько раз спотыкалась на ступеньках.

Она же, казалось, вообще меня не замечала и обратилась только два раза, - «Хочешь передохнуть?», - когда мы прошли примерно половину, и, - «Ты уверена, что мы не пропустили твою квартиру? А то можем вернуться и начать сначала», - когда до конца оставалось ещё четыре этажа.

   - Я живу на следующем, - буркнула я, жалея, что в нашем доме действительно не сто этажей, а только двадцать.

   - Тут, - я остановилась напротив своей двери.

   - Уверена?

Я молча кивнула.

   - Тогда спокойной ночи, не гуляй больше с кем попало.

   - Как вас зовут?

Она сняла руку с моих плеч и даже не посмотрев напоследок, как ни в чём не бывало стала легко и быстро подниматься дальше по лестнице, бросив на ходу, - Никаких имён.

Ну, что ж…

Я постояла некоторое время, чутко прислушиваясь к удаляющимся шагам, и к тому, как негромко хлопнула бронебойная дверь её квартиры, выждала ещё немного, а потом, стараясь ступать как можно тише, пошла наверх.

В конце концов, несмотря на то, что произошло (или не успело произойти), коренных изменений в моём вечере, в общем-то, не случилось. Я собиралась сделать то, что и планировала. Дойти до последнего этажа, забраться на подоконник, и просидеть там, никем не замеченная, ровно столько, сколько потребуется, чтобы можно было спокойно вернуться домой, выключить орущий телевизор и лечь спать.

В ту ночь мне приснился странный сон. Я была в очень большой и очень тёмной комнате. Лишь из окна впереди лился слабый сумеречный свет, на фоне которого чётко выделялась неподвижная высокая фигура человека, стоявшего ко мне спиной.

Даже не видя его лица, я знала, кто это был.

С каждым моим шагом к ней за окном и в комнате становилось светлее.

Я крепко обхватила руками её талию и встав на цыпочки, прижалась лицом к её спине.

   - Не уходи… - прошептала я, и отчего-то глазам сделалось горячо и колко.

За окном, затапливая комнату, разливался ослепительно-яркий рассвет. 

Я зажмурилась, и в эту секунду ощутила, что мои руки сжимают пустоту.

Я стояла одна у окна в огромной пустой белой комнате.

А что касается Серёжи… Иногда я встречала его в школьных коридорах. Он не замечал меня, или по-крайней мере, делал вид, что не замечает. Он казался каким-то… словно сдувшимся. Ходил, шаркая, уставившись куда-то себе под ноги, разговаривал тихо. В общем, здоровенного балбеса, пышущего животной силой и бесполезной энергией, применить которую на что-то действительно стоящее у него никогда не хватало ума, как будто подменили. Думаю, что до самого выпуска из школы он вряд ли доставлял проблем учителям, или кому-то ещё. А после я никогда его не видела.

   - Как ты смогла с ним справиться? – мы смотрели очередной сериал. На большом плазменном экране Никита, с суровым выражением на лице, голыми руками уделывала мощных амбалов. – Он ведь шире тебя раза в два и каждый кулак, как астраханская дыня. Или у тебя чёрный пояс по какому-нибудь каратэ, или, там, дзюдо?..

   - Если каратэ и дзюдо это то, что сейчас на экране – то я так не умею. Зачем столько лишних движений? Хотя выглядит красиво… - Никита как раз уложила последнего громилу и теперь с чувством выполненного долга покидала сюжетную локацию.

   - А что же тогда было? Ни за что не поверю, что он просто так взял и ушёл, не попытавшись применить силу.

   - Сила… - Александра пожала плечами. - Наличие, или отсутствие физической силы здесь ни при чём. У него она была. А у меня не было. Страха. И он это понял.

   - То есть – главное, это всего лишь показать, что тебе не страшно? – мне было сложно поверить, что всё так просто.

Она хмыкнула, потянувшись за портсигаром на стеклянном столике у дивана, - Почти. Всё зависит от того, есть ли повод бояться. У меня по отношению к тому молодому человеку такого повода не было. Ни одного.

***

После того случая в подъезде мы иногда встречались. Конечно, не потому, что я нарочно искала этих встреч, а потому, что она жила на последнем этаже, на котором находился облюбованный мной подоконник. Я решила не изменять своему убежищу, и всё так же бегала наверх – перекурить, или отсидеться, когда дома было слишком неспокойно.

Обычно я видела её уходящей из квартиры – как раз в то время, когда у большинства заканчивался рабочий день. Иногда – когда засиживалась совсем допоздна, я могла застать её возвращение.

Я думала, что должно быть, её работа такова, что оставляет много свободного времени.

Я всегда здоровалась первая и слышала в ответ в темноте площадки одинаковое негромкое, - Привет…

А потом шаги по лестнице, если она уходила, или звяканье ключа в дверном замке – когда она возвращалась.

Для меня эти случайные встречи стали чем-то вроде моего маленького личного ритуала. Забираясь на подоконник и выуживая припрятанную за холодной батареей мятую пачку сигарет, я гадала – увижу ли сегодня эту девушку, имя которой я до сих пор не знала. И когда из темноты раздавалось её ответное, - Привет… - я чувствовала себя чуточку счастливее. 

И ещё… мне очень хотелось, чтобы однажды, она, вместо того, чтобы начать спускаться по лестнице, или зайти в свою квартиру, подошла бы ко мне и… просто побыла бы рядом.

Но такого не случалось, она уходила, не спрашивая, почему я так часто и так поздно болтаюсь на чужой площадке, вместо того, чтобы пойти к себе домой. Так и должно было быть. Она была взрослой, со своими проблемами, заботами и прочим, так что с чего бы ей обращать на меня внимание? Наверное, она считала, что я бегаю сюда только лишь затем, чтобы покурить тайком от родителей, или скрываюсь от невыученных уроков, или домашних обязанностей. Все взрослые обычно так и думают. Потому что только так они могут со спокойной совестью ни во что не вмешиваться. 

Я же говорю – у них всегда хватает своих забот, чтобы беспокоиться о ком-то ещё.

Но однажды привычная последовательность: «Здравствуйте!», «Привет…», шаги по лестнице, или щелчок замка – была нарушена.

И именно тогда, когда мне меньше всего хотелось попасться ей на глаза. И уж тем более, обратить на себя её внимание.

Я никогда не была проблемной. То есть, я хочу сказать – я не делала ничего такого, что давало бы окружающим повод говорить обо мне – она трудный, проблемный ребёнок.

Я хорошо училась, учителя на меня никогда не жаловались. Я была вежливой к людям, и даже ядовитые старушки, коротающие время на лавочке у подъезда, и ругающие сквозь вставные зубы молодёжь, обращались ко мне – «Зоечка…», когда нужно было помочь что-то донести до квартиры, или сбегать в магазин.

Но он всегда находил повод, чтобы меня ударить. Причины были самые разные. Не так пошла, не так посмотрела, ответила не тем тоном. Слишком громко хлопнула дверцей холодильника, слишком медленно мыла посуду. Постоянно был какой-то повод, чтобы залепить мне подзатыльник, или пощёчину.

Он делал это небрежно, с ленцой, точно зная, что никуда я не денусь, не попытаюсь уклониться, и его лопатообразная ладонь встретится с моим лицом, или головой.

При матери он обычно только ворчал, говорил, прямо при мне, что с какой это стати он должен вкалывать, чтобы кормить чужих ублюдков, от которых не дождёшься никакой благодарности.

Но когда мама была на работе, руки у него развязывались совершенно. Он как будто знал, что я ничего не скажу ей. Я и не говорила. Потому что подозревала, что она и так обо всём догадывается. Потому что с ней он вёл себя не лучше. 

И когда он бил меня за какой-то пустяк, который нормальный человек просто не заметит, я его даже не ненавидела. Я просто боялась.

И особенно я боялась его, когда он был пьян. Потому что тогда мне казалось, что он способен не только на то, чтобы ударить меня. 

Я сидела на подоконнике в одной пижаме – шорты и тонкая футболка. Здесь было не намного теплее, чем на улице, поэтому, лязгая зубами, я курила одну сигарету за другой, пытаясь согреться и чувствуя, как каждый вдох отдаётся болью в боку. Уши были словно забиты ватой, а в голове стоял пульсирующий гул. И мокрый холод на правой стороне чуть повыше виска. Наверное, потому, что я неосторожно прислонилась к замёрзшему оконному стеклу. 

Я не услышала, как она поднялась, хотя легко узнавала её шаги на лестнице. И не заметила, как она подошла ко мне, пока плечи не укрыло что-то тяжёлое и тёплое, и вместе со знакомым ароматом туалетной воды и сигарет я услышала её низкий голос чуть ли не над самым ухом:

   - Что у тебя с лицом?..

В замёрзшем небе висел жёлтый ломоть луны, от которого сегодня на площадке было чуть светлее. Я стряхнула зыбкое оцепенение и отвернулась, прячась в тени и невольно кутаясь в её дублёнку. Я действительно очень замёрзла. 

Мне не хотелось, чтобы она смотрела на меня. Мне не хотелось ничего отвечать.

Никогда, если кто-то вдруг спрашивал, - «А что у тебя с лицом?», или, - «А откуда у тебя эти синяки на руках?». Люди бестактны. Особенно – взрослые люди. Особенно, когда они задают вопросы, касающиеся очевидных вещей. Особенно, когда твой ответ им, в общем-то, совсем не нужен.

Мне хотелось, чтобы она просто ушла в свою квартиру и не лезла в то, до чего ей, в действительности, не было никакого дела.

   - Эй… - и снова, как тогда в подъезде, она погладила меня по щеке, убрав прядь волос, закрывавшую лицо.

Я закусила опухшую губу, всё ещё пытаясь отвернуться.

 

Так бывает. Можно быть стойким оловянным солдатиком и зажать слёзы глубоко внутри, в сердце, вместе с обидой и ощущением своей полной беспомощности, пока твоя голова мотается в разные стороны от оплеух.

А можно разреветься от одного ласкового прикосновения, или слов, в которых звучит искреннее участие.

   - Уйдите… - выдавила я сквозь зубы, пытаясь удержаться изо всех сил.

Дело было не в том, что я стыдилась показать ей свои слёзы. Это она уже видела. Но я чувствовала внимательный взгляд на своём лице, и мне хотелось провалиться сквозь этот подоконник до самого нижнего этажа.

Потому что мне было мучительно стыдно за то, что происходило в моей семье. В этом неблагополучии для меня было что-то бесконечно унизительное. То, о чём незачем было знать остальным. Слишком личное, слишком болезненное. Что я пыталась всеми силами скрыть. Синяки под одеждой, синяки под пудрой. Бессонные ночи на чужой лестничной площадке, когда я боялась возвращаться домой.

Я не хотела, чтобы остальные знали, что мой отчим, с которым мама сошлась несколько лет назад – бьёт меня по всяким пустякам. В конце концов, сор не принято выносить из избы. 

И от того, что эта девушка видит меня сейчас в таком состоянии, было ещё больнее и унизительнее.

   - Уйдите, - повторила я, пряча лицо в ладонях.

Она помолчала, словно раздумывая, а потом мягко и решительно обхватила рукой мои плечи, снимая с подоконника:

   - Тогда продолжим разговор у меня.

Если бы кто-то другой, незнакомый мне, даже женщина, пригласил бы меня глухой ночью в своё жилище – я бы ни за что не согласилась. Я прекрасно помнила основные правила: не разговаривай с посторонними и никогда не иди вслед за ними туда, где ты от них никуда не денешься. Дверь за твоей спиной может закрыться навсегда.

Но ей я позволила увести себя от замёрзшего окна.

Квартира Александры… Я даже не думала, что в нашем доме можно сделать что-то подобное. Наш дом – обычный типовой, с коробочками-квартирками, и маленькими комнатушками внутри.

Но когда она открыла тяжёлую дверь, пропустила меня вперёд и зажгла свет в прихожей, я даже зажмурилась на несколько секунд.

Потому что было много света – особенно для меня, просидевшей несколько часов в темноте. И много пространства. Всё было очень светлым, чистым и дорогим. Наверное, она въехала в эту квартиру после капитального ремонта. Возможно, когда-то квартир здесь было две, потому что вся наша – с двумя комнатами могла легко уместиться в одной её гостиной.

   - Давай заведём тебе кого-нибудь. Например – собаку. У тебя так много места, что просто жалко становится, что кроме цветов тут больше никого нет. 

Это было в начале лета. Было жарко, мы лежали прямо на паркетном полу и наблюдали за золотыми пылинками, танцующими в солнечных лучах.

   - «Заведём кого-нибудь» - это примерно так: ты притащишь мне сюда кого-то блохастого, за которым следить, кормить, убирать и выгуливать придётся мне самой. Мне оно надо?

   - Я буду тебе помогать.

   - У тебя следующий год будет последним. Где ты найдёшь время для зверушки?

   - Для тебя – всегда найду, - я повернулась к ней, и мышцы на её руке под моей головой на секунду напряглись и расслабились.

   - Дело не в этом… И, приподнимись, у меня рука затекла, - я послушно переместила голову к ней на грудь, а Александра, раскинув руки в стороны, помолчав, продолжала. – Я люблю свои цветы. Но когда мне будет нужно – я брошу их без всяких колебаний, или сожалений. И заведу новые. Такие же, или ещё лучше. С животными и людьми так легко не бывает. 

Я думала над её словами, чувствуя как под моей щекой, под тонкой тканью белой майки спокойно и ровно бьётся её сердце.

Так легко не бывает… Я хочу верить, Александра, что тебе действительно было нелегко, когда ты это сделала…

Когда мы зашли, она сняла с меня свою дублёнку, и сразу же повела в ванную.

Всё было белым – в разных оттенках белого. Снежно-белый кафель на стенах, с вкраплением узора из плит цвета слоновой кости. Белые фарфоровой белизной – ванна и раковина. Пушистый коврик на полу – белый с оттенком шампанского. Большое зеркало, отражающее белизну и блестящие зеркальным блеском краники.

Среди всего этого я почувствовала себя ходячим хламом и старалась лишний раз не наступать на коврик босыми грязными ступнями. Пол нашего подъезда не отличался чистотой.

Повернув краны и сунув пробку в сливное отверстие ванной в форме ракушки, она повернулась ко мне, и как ни в чём не бывало, взявшись за края моей майки, потянула её вверх.

   - Вы что делаете!.. – я торопливо скрестила руки на груди, съёживаясь.

   - А что же я такого делаю? Раздевайся сама и забирайся в ванную. Синяя девочка из колодца. 

Я выразительно посмотрела на неё снизу вверх, всё ещё не двигаясь и не отнимая рук.

Она хмыкнула и вышла, бросив на ходу:

   - Хорошо. Я сейчас вернусь.

Я настолько окоченела, пока сидела на лестничной площадке, что когда опустилась в горячую воду, тихонько охнула.

И только согревшись, по-настоящему ощутила, как болят голова и бок.

 

Я никогда не думала, что в коже головы может быть столько крови. В конце концов, даже когда случайно порежешь палец, и то дело заканчивается несколькими каплями. Но когда он, не ладонью, как обычно, а кулаком, на пальце которого красовался массивный перстень, ударил меня, я думала, что из рассечённой кожи чуть выше виска вытекло не меньше литра. К тому же, не удержавшись на ногах, я хорошо приложилась боком обо что-то… кажется, это был деревянный табурет. А потом вскочила, и как была в пижаме, вылетела за дверь. Я знала, что за мной он бы не пошёл. Потому что был пьяным в стельку. Потому и обнаглел вконец. 

Прикрыв глаза, разомлевшая от тепла, я рассеянно наблюдала, как от моих волос, облепивших спину и грудь, по воде расходятся бурые разводы.

   - Согрелась? Ну, уже не такая синяя.

Я подняла голову, очнувшись от лёгкого полузабытья.

Она присела рядом с ванной на низенький пуфик, сложив на полочке какие-то пузырьки и ватные тампоны. Девушка уже успела переодеться. Вместо бежевого свитера с глухим воротом на ней была чёрная хлопковая рубашка без рукавов. 

Я подумала о том, какой бледной кажется её кожа на фоне чёрной ткани и какие красивые у неё руки с плавным рельефом мышц. Женские руки обычно – тонко-хрупкие, или наоборот – располневшие, словно завёрнутые в тесто. Руки этой девушки были… сильными. Я это чувствовала каждый раз, когда она ко мне прикасалась. Сильными, но неспособными ударить без всякого повода. 

 

И тут же я едва не выскочила из ванной, потому что она, опустив руку в воду, приложила ладонь к моему ноющему боку.

   - Гм… кажется, всего лишь ушиб… Да что ты так дёргаешься, я тебе ничего плохого не сделаю, - она отряхнула кисть и нахмурилась.

   - Я знаю… - тихонько отозвалась я, опуская глаза.

   - Тогда посиди спокойно, пока я не закончу, - девушка взяла в руки пузырёк, откупорила пробку, и обильно смочив ватный тампон, занялась моей головой.

   - Твоя мама сегодня снова на дежурстве?

   - Нет, - ответила я, втягивая голову в плечи, потому что мне показалось, будто по моей макушке провели сосулькой.

   - Потерпи… А где она?

   - В командировке… - я чувствовала, как её пальцы осторожно распутывают волосы над рассечённой кожей. 

 

Моя мама работала в городской больнице скорой помощи. А сейчас она была в другом городе, где ей, и ещё нескольким медсёстрам из её отделения читали лекции по повышению квалификации.

   - И когда вернётся? – девушка снова смочила тампон холодной жидкостью из пузырька и приложила к ранке.

   - Дня через два… 

   - А кроме матери у тебя есть ещё кто-нибудь?

 

Я замялась, сомневаясь, что того, кто сейчас дрых пьяным сном в нашей квартире, можно отнести к таким людям.

   - Ясно… - она чуть слышно вздохнула. – Кстати, как тебя зовут?

   - Зинаида… Зоя.

Девушка улыбнулась:

   - Зоя… Зоэ… Красивое имя. Тебе идёт. 

Зоэ… Александра всегда произносила моё имя так, что «я» на конце терялась между «е» и «э». Получалось – Зоэ.
   - На самом деле, я-то как раз выговариваю его правильно. Так, как оно и должно звучать, - ответила она, когда я как-то попыталась её поправить.
Ну и пусть, подумала я. Так меня называла только Александра, и это делало моё имя особенным.
 
   - А скажи, Зоэ, твоя мама в курсе, что ты частенько проводишь по полночи на том подоконнике, вместо того, чтобы быть дома в своей постели? 
Ну вот, подумала я, началось.
   - А вам какое дело? – буркнула я, посмотрев на девушку сквозь завесу волос.
   - Как сказать… - жидкость из пузырька уже не казалась такой ледяной, но я дёрнула головой, и она чуть нахмурилась. Мне не хотелось ничего объяснять. – Я против того, чтобы ты однажды замёрзла на окне рядом с моей квартирой. Это создаст мне ненужные проблемы. А я этого не люблю. Потерпи ещё немного… - она откупорила другой пузырёк, и во влажном воздухе запахло йодом.
   - Извините, что вам пришлось со мной возиться. Я вас ни о чём не просила… Ой!.. – смоченный йодом тампон коснулся ранки.
   - Да, не просила… - девушка убрала руку и просто смотрела на меня.
Сложно было разобрать выражение её синих глаз, но я почувствовала жгучий стыд. От того, что сижу голая в чужой квартире в чужой ванной перед этой чужой девушкой, которой до меня, в общем-то, не было никакого дела. Для неё я была просто проблемой, которую она не могла оставить на площадке во избежание ещё больших проблем.
   - Я не потому сидела там, что ждала вас. Это давно моё место, понимаете? Ещё до того, как вы поселились в этой квартире. Я всегда поднимаюсь наверх, когда… - я оборвала себя, потому что в глаза кольнуло. – Я бы никогда не пошла с незнакомым человеком, я ведь даже имени вашего не знаю, но мне казалось, что вы… - я замолчала, прижав мокрые кулаки к глазам.
Её руки обняли меня за плечи, осторожно привлекая к груди:
   - Меня зовут Александра. Обращайся ко мне на «ты», – тихо сказала она.
   - Я вам одежду намочу… - я сделала слабую попытку освободиться.
   - Ничего, вода высохнет. Слёзы – нет. Поэтому не плач…
 
Сна не было. Я лежала в чужой кровати, одетая в чужую пижаму и разглядывала потолок чужой спальни. Голова больше не болела, да и бок тоже. Но сна всё равно не было.
Я пыталась представить, который сейчас час и порадовалась, что завтра выходной и не нужно идти в школу. Зато домой возвращаться точно придётся. Но об этом думать не хотелось.
Вздохнув, я выбралась из постели, опустив ноги на мягкий ковёр, и вышла из спальни в тёмный коридор.
Сквозь стеклянную дверь гостиной лился слабый свет, и слышалось приглушенное бормотание телевизора.
Она лежала ничком на диване, обняв подушку и повернув голову к экрану, на котором Малдер и Скалли с озабоченными лицами распутывали хитроумный заговор правительства и зелёных человечков.
   - Не спится? – в полумраке комнаты на меня взглянули тёмные глаза, подёрнутые синевой.
   - Я никогда не ночевала в чужом доме… Непривычно… 
   - Вот как… Тогда – составишь мне компанию? Мне тоже многое непривычно.
Она отодвинулась, освобождая мне место рядом с собой.
Я нырнула под покрывало, нагретое её теплом, закрыла глаза и замерла на несколько секунд. Александра шевельнулась, отыскивая пульт от телевизора, и комната погрузилась в темноту. 
   - Вы… ты очень добрая… - прошептала я, повернувшись к ней в темноте и прижавшись лицом к её плечу.
Я почувствовала, как Александра вздрогнула и тихо проговорила:
   - Хотелось бы верить…
 
Сейчас я думаю о том, что Александра, от которой всегда исходила сила и уверенность, была чем-то похожа на меня прежнюю. И пока я отсиживалась на подоконнике тёмного верхнего этажа, прячась от неблагополучия в своей семье, она точно так же проводила свои вечера и ночи за просмотром чёрно-белых комедий и фантастических сериалов. 
В тот раз я впервые ощутила её одиночество, причины которого были мне непонятны, но которое было так похоже на моё собственное. 
Той ночью я засыпала, ощущая рядом тепло человека, который стал мне очень-очень дорог. И от этого я чувствовала себя счастливой.
***
Следующий день начался для меня ближе к ранним зимним сумеркам, потому что я проспала как убитая почти до самого вечера, раскинувшись на широком диване. А когда проснулась, то на кухне меня ждал завтрак и Александра, которая сидела за столом, зевала и курила, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу в форме виноградного листа.
   - Ну наконец-то… Присаживайся. 
   - А ты обычно встаёшь поздно? – я забралась на высокий табурет.
   - Я сова. А совам положено днём спать, чтобы ночью отлавливать мышек, птичек и прочих, кто зазевается, - она усмехнулась, затягиваясь тонкой коричневой сигаретой. – Ешь, от ещё одного разогрева это точно станет несъедобным.
Я обратилась к своему позднему завтраку – картофельные дольки со специями, запечённое мясо с грибами, бутылочка с соком и маленькая шоколадка.
   - Я не знаю, что ты любишь, поэтому взяла наугад. Зоэ, ты это любишь? – Александра смотрела на меня с любопытством.
   - Ага… А ты не будешь?
Она прищурилась сквозь сигаретный дым:
   - Я готовить не умею и не люблю, поэтому дома никогда не ем. Привычка. И экономия времени. Как твоя голова, не болит?
   - Да нет… - я подумала о том, что после завтрака мне всё же придётся вернуться домой. И от этого есть расхотелось совершенно. 
   - Хорошо… - Александра аккуратно затушила сигарету о прозрачный край пепельницы. – Зоэ, я разрешаю тебе остаться здесь до тех пор, пока не вернётся твоя мама. Послезавтра, верно?
   - Да… Спасибо… - я почувствовала, как щёки заливает радостный румянец.
Она кивнула, поднимаясь из-за стола, - Поешь – приходи в гостиную. В нашей программе «Я люблю Люси». Не против?
Конечно, я не против. Хоть просто в потолок смотреть, главное, что рядом с ней.
 
Приехала мама, и мне пора было возвращаться домой.
Я долго мялась в прихожей, стараясь не смотреть на Александру, которая небрежно прислонившись к стене и сложив руки на груди, откровенно зевала. Утро. Она была взъерошенной сонной и… такой родной мне, что при мысли о том, что наше общение снова вернётся к «Здравствуйте!» и «Привет…», мне становилось невыносимо горько.
За эти пару дней у меня появился друг, которого раньше у меня никогда не было. Я боялась, что как только тяжёлая железная дверь закроется за моей спиной, всё исчезнет.
   - Зоэ, если ты хочешь мне что-то сказать, то говори сейчас, потом может быть поздно, - Александра смотрела на меня с лёгкой улыбкой на губах.
   - Можно мне… - сразу же выпалила я, краснея и прижимая руки к груди. – Можно мне приходить иногда, когда ты… не будешь занята?..
Она сняла запасной комплект ключей с крючка, протянула мне и тихо сказала:
   - Только больше не сиди одна в темноте на том подоконнике. 
 
   - Я никогда не думала, что такое бывает…
   - Что именно? – спросила она, переворачивая страницу.
За окном был вечер, синий и бархатный. Потому что весенний.
Мы лежали на диване, под пледом, обе с книжками. Я – зубрила теорему по геометрии, Александра – читала какой-то талмуд на немецком.
   - Что вот ты однажды встречаешь человека, мельком, почти мимоходом, ты ничего о нём не знаешь, только машинально отмечаешь некоторые детали… Знаешь, что я запомнила в тебе в первую очередь?
   - Что? 
   - Голос и запах… Потому что на площадке было очень темно. Я даже подумала, что ты мужчина…
   - Многие так думают, - она хмыкнула.
   - А потом, этот человек, который прежде был тебе совсем чужим, становится… таким близким, что ты и представить не можешь, как ты раньше вообще мог без него жить. Я хочу сказать… наверное, это и есть судьба… Да? – я прикрыла учебник и смотрела на Александру, положив голову на её плечо.
   - А бывает так, что встретив определённого человека, ты сам себе становишься чужим и забываешь о том, как жил раньше. Наверное, это тоже судьба… - она повернулась ко мне. – Как там твоя теорема, философ?
Я состроила несчастную гримасу. Никогда геометрия не была моим коньком. Кто вообще всё это придумал? Земля и без тангенсов вертится…
 
Дома у меня тоже многое изменилось. Мама вернулась чуть радостнее, чем была обычно. И не только потому, что вернулась. Кажется, в той командировке она встретила свою судьбу. Даже если сама ещё этого не поняла. Конечно, я ничего не сказала ей про то, как мне досталось в её отсутствие.
Главным образом потому, что больше этого не повторилось бы.
Отчима нашли мёртвым как раз накануне её приезда. Шёл на ночь глядя откуда-то, или куда-то, поскользнулся и ударился своей нетрезвой башкой о чугунный парапет. Ночи как раз стояли морозные. Хотя врачи говорили, что умер он не от холода, а от потери крови. Ну, я-то по своему опыту знаю, что, да, из раны на голове действительно может вытечь порядочно.
Возможно, это и не слишком хорошо, но мне его было ни чуточки не жаль. Да и мама как будто не слишком расстроилась. Словно из нашей жизни исчезло что-то тягостное, как будто чья-то рука вытащила давно ноющую занозу.
 
   - Знаешь, кажется, у моей мамы появился мужчина…
Мы вместе мыли посуду, стоя бок о бок на кухне. 
Я решила сверкнуть своими кулинарными способностями. Готовить я не то чтобы любила, но умела, это точно. Тем более, мне давно хотелось устроить для нас ужин на двоих, причём, обязательно с домашней едой, а не из ближайшего супермаркета.
Александра ела мало, признавшись, что пока ждала меня, успела поужинать в маленьком ресторанчике через две улицы от дома. Зато хвалила так, что я почувствовала себя кулинарным гением. Хотя всего-то – мясо с черносливом, запечённое в духовке, рассыпчатый рис на гарнир, да салат с копчёной куриной грудкой и свежими овощами. И ещё десерт – шоколадный мусс – с ним я провозилась больше всего.
   - Правда? Ты его уже видела? – она глубоко и медленно вздохнула.
   - Да… Хирург из её больницы. Только познакомились они в той самой командировке… Александра – всё хорошо? – я перестала вытирать большое блюдо и внимательно на неё посмотрела.
   - И как он тебе? – спросила она вместо ответа, ополаскивая чашку от мыльной пены.
   - Ну… - я пожала плечами. – Вроде хороший. Приходил на днях с цветами и огромным тортом... Александра!
Чашка со звоном расколотилась о металлический край мойки, выскользнув из её пальцев, а сама она, согнувшись и прижав ладонь ко рту, бросилась в ванную.
Я точно так же бросилась следом, едва не отправив блюдо к погубленной чашке, но дверь захлопнулась буквально у меня перед носом. 
   - Александра?.. – я слышала шум воды из крана и то, как её выворачивает наизнанку.
   - … нормально… - донёсся через дверь её сдавленный голос. – Всё нормально…
 
   - Так и знала, что с тем салатом из ресторана что-то не так, - виновато оправдывалась Александра позже, когда вышла из ванной. А потом торжественно поклялась, что в следующий раз непременно съест всё, что я приготовлю, до последней крошки.
Но я больше не готовила. Как-то всё руки не доходили. К тому же, когда бы я к ней не приходила, в холодильнике меня всегда ждало что-нибудь вкусное. А Александра, наверное, выбрала для ужинов другой ресторан, где с салатами было всё в порядке. 
 
Она никогда не носила никаких украшений. Ни серёг, ни колец, ни даже часов. Поэтому я, воспользовавшись февральским поводом, приготовила для неё подарок. Серебряную цепочку с подвеской. Ничего особенного, просто выпуклое сердечко. Это казалось мне символичным к празднику. И к моим чувствам…
Я специально пришла днём, потому что точно знала, что Александра ещё спит. Мне хотелось, чтобы это выглядело маленьким сюрпризом.
На улице было ярко-солнечно, но в её спальне царил полумрак – плотные гардины на больших окнах почти не пропускали свет. 
Она лежала на спине посередине широкой кровати, подложив руку под подушку и чуть склонив голову набок.
Я любила смотреть на неё спящую. Нет, любила смотреть всегда, но когда Александра спала, я могла делать это, не испытывая странного ощущения неловкости, не краснеть удушливой волной, когда наши взгляды встречались.
Высокий лоб, укрытый тёмными завитками короткой чёлки, изгиб чёрных бровей, тень ресниц на бледной коже, линия губ с уголками чуть опущенными вниз. Говорят, такие губы редко улыбаются… Но я помню все её улыбки – ласковые, немного горькие, искренне-радостные, ироничные, краешком рта…
Я чуть вздохнула, разворачивая свой подарок. Серебро будет красиво смотреться на её бледной коже. Хотя, конечно, шея Александры была достойна более ценного металла, но, уж на что хватило моих скромных накоплений…
Аккуратно, чтобы не разбудить её раньше времени, я обернула цепочку вокруг шеи и застегнула замочек. Действительно, красиво… Я поправила сердечко так, чтобы оно оказалось как раз по центру.
Но внезапно лицо Александры напряглось, она резко втянула воздух сквозь сжатые зубы, а в следующую секунду её пальцы стиснули моё запястье с такой силой, что мне показалось, будто я услышала хруст. Другая рука метнулась к шеи и сорвав цепочку, швырнула куда-то в комнатный полумрак, я так и представила, как выпуклое сердечко сплющивается, словно монетка, встретившись со стеной.
Два чёрных омута на бледном лице, которые смотрели как будто сквозь меня, заставили почти испугаться. К тому же, пальцы Александры всё ещё сжимали моё запястье, так что я пискнула, как мышонок, зажатый в когтях у кошки.
   - Зоэ… - она заморгала, словно только что по-настоящему проснулась. Пальцы на запястье расслабились, и я тут же выдернула руку, направившись вон из комнаты, нарочито громко топая по паркетному полу.
   - Зоэ!.. Подожди! – за спиной я слышала, как Александра соскакивает с постели и идёт следом.
Фигушки, подумала я, одним рывком впихивая ноги в ботинки и сдёргивая куртку чуть ли не вместе с крючком, на котором она висела.
   - Я сказала, подожди, - её ладонь хлопнула по двери, которую я уже открывала.
   - Что? - я обернулась к ней, сложив руки на груди и сердито глядя снизу вверх.
   - Прости… Я же спала… - Александра убрала ладонь от двери и попыталась погладить меня по щеке.
   - Вот иди и спи дальше! – я отпихнула её руку. Запястье болело, и я серьёзно злилась. Я просто голову сломала, соображая, что бы такое подарить, особенное, чего у Александры не водилось. И вот теперь она стоит тут с виноватым видом, после того, как расплющила мой подарок об стену, словно я гадюку ядовитую повязала ей на шею. Фигушки! Не буду так легко мириться!
   - Зоэ, у меня аллергия на серебро, - тихо сказала она. - Это очень болезненно. Поэтому я не ношу никаких металлов. 
   - Да? А на осиновые колья у тебя, часом, аллергии нет? – я старалась, чтобы в голосе было побольше яду, но запнулась, когда вгляделась в её шею. На бледной коже, в том месте, где её коснулась цепочка, остался тёмный след.
   - Ой… - теперь мне самой захотелось просить прощения.
Александра усмехнулась:
   - Подойдёт и ножка от табурета, но этот эксперимент я вряд ли переживу. Так что не стоит пробовать, - она расстегнула молнию на моей куртке. 
   - А как же портсигар? Он ведь из металла. Я думала, это серебро… – я поочерёдно подёргала ногами, скидывая ботинки.
   - Это памятная вещь. Он из платины. Без примесей.
   - Цепочка тоже памятная… должна была бы стать… - я вздохнула.
   - Прости… И за это тоже… - бережно взяв мою руку в ладони, Александра коснулась губами запястья.
По спине побежали мурашки.
   - Зоэ, для меня всё, что ты – памятно. Дороже, чем какие-то вещи, потому что их я теряю. Но это буду помнить всегда.
В голосе Александры звучала грусть, и я подумала о том, что возможно, в жизни ей приходилось терять не только вещи.
***
Наступившее лето обозначилось двумя вещами. Во-первых – ударной жарой, от которой завяла вся зелень в городе, хотя её и так было не очень-то и много.
И во-вторых, у меня наступили летние каникулы. А значит, я могла больше времени проводить с Александрой.
Впрочем, днём она была не живее манекена.
Когда я приходила, она пластом лежала на полу в гостиной, наглухо занавесив окна и погрузив комнату в полумрак. Но от жары это ничуть не спасало.
Конечно, в квартире был кондиционер, но в то лето сеть была настолько перегружена, что пробки вылетали ежеминутно. И Александра, осознав безнадёжность попытки охладиться с помощью техники, терпеливо дожидалась вечера, когда спадёт жара и ворчала сквозь зубы, что нигде нет столько солнца, как в этом городе.
   - Давай сходим на пляж? На воде жара переносится легче. Да и тебе не мешает загореть хоть немного, а то бледная, как… Вот кончен день, мертвец встаёт из гроба… - я садилась на пол рядом и обмахивая её лицо импровизированным веером из тетрадки, уговаривала покинуть душную квартиру.
Александра приоткрывала синий глаз и сердито выговаривала хриплым голосом:
   - Жестокий ребёнок, ибо не ведаешь, о чём говоришь. И никто из гробов никогда не встаёт. Это фантастика. Хотя… Темно и прохладно… Пожалуй, я бы не отказалась…
   - Тебя даже в лифт-то не загонишь…
   - Вот видишь, никаких гробов… - она усмехалась уголками губ, а я со вздохом ложилась рядом, пристраивая голову у неё на плече в ожидании вечера, когда Александра окончательно проснётся, взбодрится, сходит в душ и мы, возможно, сходим куда-нибудь.
 
Но однажды мне удалось вытащить её из квартиры в разгар дня. Пекло немилосердно, но я решила, что не отстану, пока она не согласится.
Причина была веская – в нашем городе, усердием и усилием неизвестного благодетеля, открылся маленький парк аттракционов. Не Диснейленд, понятное дело, но всё же…
   - Отстань, сходим вечером, когда эта адская жара спадёт, - Александра отмахивалась, ворочаясь от меня с боку на бок.
   - Не сходим. Его рано закрывают. Берегут, должно быть… 
   - Дались тебе эти карусели? Не маленькая ведь уже… 
   - Как это? Ты сама говоришь – ребёнок, да ребёнок. Вот и своди! - я попыталась состроить умильную рожицу.
   - Ох… И правда, ребёнок… Вредный и надоедливый. И куда только твоя прежняя скромность делась? – она рывком поднялась с пола и направилась в ванную. – Будут тебе твои карусели… И мне солнечный удар… Тоже будет…
   - Я одолжу тебе свою панаму! – крикнула я вслед.
 
   - Вот скажи, почему у тебя нет машины? Ты ведь можешь позволить себе машину!
   - Абсолютно не могу.
   - Это ещё почему?
Я всегда считала, что битком набитые автобусы – это явление, порождённое суровыми трудовыми буднями. 
Но в тот день был выходной, и я решительно не могла понять, куда едут все эти люди?
Александра возвышалась, словно мачта, держа одной рукой поручень, а другой – меня, потому что наш водитель, очевидно, пересел на автобус только сегодня. А до этого, верно, гонял по скоростным трассам, перевозя лесозаготовки.
Он резко тормозил на светофорах и так же рывком трогался с места. И нас, сардинок, порядочно колыхало и штормило внутри этой консервной банки на колёсах. 
   - Потому что мне лень, - просто ответила Александра, сдувая тёмные завитки чёлки со лба. Духота была как в парилке. – С ней много возни. Заправлять, ремонтировать… Не говоря уже о том, что придётся научиться её водить.
   - А ты не умеешь?! – я в изумлении уставилась на неё снизу вверх. В моём понимании, Александра была тем человеком, который умеет если не всё, то почти всё. И вождение значилось по умолчанию.
   - Нет, - она пожала плечами. 
Автобус встал колом, не успев проскочить на светофор, и я врезалась лицом в её грудь, царапнув щёку деревянной пуговицей на льняной рубашке. Вздохнула.
Александра - это Александра. При любой погоде. Сама я была в маленьких спортивных шортах и майке на тоненьких бретельках. Всё белое, чтобы максимально не притягивать солнечные лучи.
Но она осталась верна самой себе и вырядилась в брюки, глянцевые ботинки и рубашку с длинными рукавами. Хорошо хоть, тоже всё белое, иначе я бы ей не позавидовала.
Я попыталась представить Александру в чём-то вроде купальника и хихикнула. В воображении она с обескураженным видом разглядывала себя в зеркале. 
Хотя, можно было бы изменить своим привычкам при такой жаре…
   - Что? – она наклонила голову.
   - Да ничего. Ты бы ещё куртку сверху накинула и шарф на шею повязала.
   - Но мне же как-то нужно пережить этот день, - хмуро бросила она.
   - Ох, всё же, жаль, что у тебя нет машины… - я вздохнула.
 
   - Как ты умудрилась так сгореть?!
Я ещё могла понять наличие красноватых воспаленных клякс на её лбу и щеках, но остальное-то было под одеждой! 
За те пару часов, которые мы провели в парке, Александра не расстегнула ни одной пуговицы на своей рубашке, даже рукавов не закатала, а теперь стояла в майке и пижамных штанах, разглядывая себя в большом зеркале в спальне.
Бледные плечи и руки были покрыты шелушащимися красными пятнами. Наверняка и всё тело выглядело так же. Как будто она пролежала голышом под солнцем несколько часов. Да, на пляж ей точно нельзя. Наверное поэтому Александра никогда не загорала. С такой восприимчивой кожей…
   - Надеюсь, ты чувствуешь себя виноватой, - сердито буркнула она, бросая на меня укоряющий взгляд.
Я, конечно, чувствовала, но уже была во всеоружии, держа наготове тюбик с мазью от солнечных ожогов. Гиппоаллергенной. Мало ли, вдруг у неё аллергия ещё на что-то, кроме серебра. Лучше перестраховаться…
   - Это ещё что? – Александра с подозрением посмотрела на мазь.
   - Мама сказала, что очень хорошее средство. И заживёт и чесаться не будет… Правда, я не знала, что у тебя не только лицо сгорело. Если на всё не хватит – я ещё из дома принесу…
Нахмурившись и поджав губы, она протянула руку:
   - Ладно, давай сюда. Хуже уже точно не станет.
Села на кровать и выдавив прозрачную жидкую мазь на ладонь, принялась намазывать руки и плечи.
   - Давай помогу… - я робко встала рядом.
   - Что ты поможешь? 
   - Спину намажу… Не сердись… Я ведь не знала…
   - Блаженны неведующие, ибо не ведают, что творят, да? – Александра усмехнулась, задрала штанину и провела ладонью с мазью от щиколотки до колена.
   - Александра… - я присела на краешек кровати и обняла её за талию, положив голову на плечо. – Я же не специально… Если я ничего не сделаю, то буду чувствовать себя виноватой всю жизнь.
   - Ладно. Мажь, - она со вздохом растянулась на кровати.
Я забралась следом, для удобства сев верхом на её поясницу и осторожно закатала майку.
И тихонько ахнула.
Спину Александры покрывали не только солнечные ожоги. Несколько давно зарубцевавшихся шрамов лиловыми рваными полосами выделялись на бледной коже.
Я замерла и почувствовала, как она дёрнулась подо мной, сделав попытку встать.
   - Александра… - я обняла её, прижавшись лицом к мягким волнистым прядям на затылке. – Александра…
   - Зоэ… Это, конечно, ничего, что ты лежишь на мне, мне вовсе не тяжело. Но… Бусинки на твоей футболке царапают мою сгоревшую спину. Или мажь, или слезай.
   - Эти шрамы…
   - Это было так давно, что я о них уже позабыла. Так ты будешь что-то делать? – повернув голову, Александра посмотрела на меня, чуть нахмурившись. 
Я осторожно намазывала её спину и когда мои пальцы касались старых шрамов, я буквально каждым своим нервом чувствовала, как больно ей было когда-то, и всей душой ненавидела руки, которые эту боль причинили.
 
Больше я не пыталась вытащить Александру на солнцепёк. Вопреки заверениям на упаковке с мазью, те ожоги заживали медленно.
Зато когда солнце садилось, и на землю опускались мягкие тёплые сумерки, мы много гуляли. 
До встречи с Александрой мне тоже случалось бродить по улице дотемна. Особенно летом, но я никогда не обращала на это внимание. На синеву. Город окрашивался синим всех тонов. Он никогда не блистал красотой. И задумывался и строился не для того, чтобы радовать глаз. Просто… маленький рабочий город. Неказистый, серый, грязный… Но сумеречная синева придавала ему почти сказочное, почти мистическое очарование. И было тихо, потому что город засыпал.
Мы бродили по парковым дорожкам, облитые лунным светом, и слушали мягкий шелест листвы на деревьях, а может, это был шёпот самих звёзд…
***
 
В середине августа в квартире Александры появилась гостья.
Почти весь день мы пробегали с матерью по магазинам, выбирая ей новое платье. Этим вечером мама знакомилась с семьёй Леонида, того самого хирурга из её больницы. Я подумала, что, либо он очень старомоден, либо всё очень серьёзно.
Маму, кажется, устраивали обе версии. Она была счастлива.
 
Первое, что мне бросилось в глаза, когда я пришла к Александре – это туфли. Кожаные, леопардовой раскраски и на очень высоком каблуке. Наверное, если бы на пороге меня встретил зелёный человечек, или Никита со спецзаданием, я бы и то меньше удивилась. Но эти вульгарные туфли просто выходили за границы реальности. Были предметом, которому здесь, в квартире Александры, не место. Тем более, рядом с её обувью.
Неизвестная гостья и Александра были в гостиной. Через плотно закрытую дверь слышались приглушённые голоса, и я как-то сразу поняла, что их разговор - не мирная беседа.
Конечно, я знала, что подслушивать не хорошо, но тем не менее, не ушла, а чутко прислушалась, стараясь разобрать слова.
Свою совесть я успокоила тем, что у меня для этого были вполне веские причины.
Во-первых – в квартире Александры был кто-то, кого она наверняка знала, иначе не впустила бы.
Во-вторых – очень интересненько – кто эта дамочка, потому как за всё то время, что я знала Александру, я ни разу не услышала от неё ни слова о каких-то людях из её жизни. А тут – гляди-ка, нарисовалась.
И в-третьих, кем бы ни была обладательница леопардовых туфлей, мне эта тётка уже заочно и безоговорочно не понравилась. И мне очень хотелось узнать – что такого она говорит Александре спокойным ровным голосом, на что та отвечает отрывисто, напряжённо и зло.
В общем, я стояла под дверью и грела уши изо всех сил.
   - Перестань лезть в мою жизнь!
Ого… Я даже отпрянула. Никогда не слышала, чтобы Александра так повышала голос. Да что там повышала, это был почти что рык… 
Женщина снова заговорила, но теперь в её тоне звучало раздражение.
   - Не твоё дело! 
   - Ты забываешься! – очевидно, терпение гостьи подошло к концу.
Напряжение, царившее в гостиной, я ощущала почти физически, чутко вслушиваясь в обрывки фраз.
   - Сколько ещё времени, ну, сколько? Просто подумай о том, что… - а я стояла и думала – кто эта женщина, что смеет так разговаривать с Александрой?..
   - Да мне плевать!
   - … а в один прекрасный момент… И что тогда?
   - Это мне решать!
   - Хорошо. Расклад такой… Ты к этому готова? Ты этого хочешь?
Александра что-то тихо сказала, на что женщина рассмеялась неприятным ядовитым смехом.
   - Сколько тебе угодно, но не забывай… И виновата в этом будешь только ты.
На несколько секунд наступила тишина. 
   - Убирайся! – глухим голосом произнесла Александра, и я поспешила сделать это первая, потому что меньше всего хотелось, чтобы кто-то из них застал меня подслушивающей под дверью.
 
Я хотела увидеть эту женщину. И пока сидела на ступеньках лестницы, прокручивала в голове всё, что мне удалось подслушать. В принципе, понятного было мало, кроме того, что подсказывала мне интуиция – обладательница леопардовых туфлей была частью той жизни Александры, о которой я ничего не знала. Причём, судя по уверенному тону гостьи, частью весьма значительной.
Железная дверь открылась и захлопнулась, выпуская дамочку из квартиры, и пока она шла к лифту, цокая каблуками и скользнув по мне равнодушным взглядом, я успела её разглядеть при свете закатывающегося летнего солнца.
Волосы, выкрашенные в белый до глянцевого блеска, разделённые на прямой пробор и уложенные затейливым узлом на затылке. Наверняка эту причёску ей делали в салоне. В ухоженном лице было что-то неприятное. Высокомерный изгиб бровей, или колкий взгляд светлых, подведённых глаз – серых, то ли голубых. Полные губы, накрашенные яркой помадой, слишком выделялись на фоне светлой кожи.
В ушах, на шее и пальцах сверкнули драгоценности. 
И короткое платье леопардовой расцветки, в тон туфлям, надо полагать. 
В общем, когда я увидела эту женщину, то она не понравилась мне ещё больше.
Я подождала, пока двери лифта за ней закроются, и шмыгнула в квартиру.
 
Было очень тихо, и как будто всё по-прежнему, но визит таинственной дамочки оставил после себя что-то гнетущее. Наверное, мне казалось так потому, что в воздухе витал запах её парфюма - тяжёлый мускусный аромат. Абсолютно чужой в этой квартире.
Дверь в гостиную была открыта. Я тихонько остановилась на пороге. 
Александра сидела на полу у дивана, согнув ноги в коленях и повернув голову к окну. В пальцах тлела тонкая сигарета, о которой она, похоже, забыла. 
В свете догорающего дня в её фигуре было что-то неуловимо-хрупкое, от чего мне сразу же захотелось подойти к ней и крепко обнять.
   - Зоэ, я хочу побыть одна, - сказала Александра не оборачиваясь.
   - Александра…
   - Ты меня слышала, - её голос был тихим и хриплым.
Я молча развернулась и вышла.
Разумеется, я ушла не дальше кухни. И намеревалась просидеть на высоком табурете за столом хоть до Страшного Суда, пока она меня не позовёт.
Не знаю, сколько времени прошло, когда из гостиной послышалось негромкое, - Зоэ…
Я, которая уже успела немножко задремать, вскинула голову, заморгав, и торопливо покинула свой выжидательный пост.
Александра всё так же сидела на полу, теперь сложив ноги по-турецки, а в пальцах струилась тонким дымом только что начатая сигарета.
   - Зоэ, а ты ведь заходила в квартиру, пока мы разговаривали… Верно?
Она посмотрела на меня долгим взглядом. В сумерках, укрывших комнату, её глаза казались совсем чёрными.
Я почему-то поёжилась и потянулась к выключателю на стене.
   - Не нужно. Не хочу… Так заходила? 
   - Да… - честно призналась я.
Она усмехнулась, чуть прищурившись и затягиваясь сигаретой:
   - Подслушивать – не очень хорошо, верно? Сядь рядом.
Мне было и стыдно и немного тревожно. В конце концов, Александра имела все основания сердиться на меня. И мне бы не понравилось, если бы кто-то совал нос, куда не просят.
Я послушно подошла и тоже села на пол, надеясь, что она заметит моё раскаяние.
   - Ну? 
   - Что?
   - Что было самым интересным из того, что ты услышала? – Александра сделала ещё одну затяжку, резко выпустив струю голубоватого пряного дыма.
   - Ты злишься? – я осторожно накрыла ладонью ею руку.
   - Только на себя… - она рассеянно смотрела на тлеющий кончик сигареты.
   - А можно спросить?
   - А нужно? – Александра перевела взгляд на меня. В чёрной глубине плеснулась синева.
   - Кто эта противная крашеная тётка?
Она усмехнулась:
   - Крашеная противная тётка? Пожалуй, этот цвет ей действительно не слишком идёт… Ливия – моя давняя знакомая.
   - Ливия? И имя у неё противное, - я порадовалась, что Александра больше не сердится. – Не очень-то похоже, чтобы вы были хорошими подругами…
   - А мы и не подруги, - она поднесла сигарету к губам.
 
И тут я призадумалась, стоит ли спрашивать то, что вертелось у меня на языке.
   - То есть она… она твоя… ну… - я опустила глаза в пол, почувствовав, как полыхнули щёки.
Александра никогда не рассказывала о своей личной жизни. Но сегодня, и я в этом была уверена, личная жизнь сама заявилась к ней в гости. 
   - Ты это о чём? – она чуть нахмурилась.
Я придвинулась к ней ближе, внезапно почувствовав себя очень взрослой, достаточно взрослой, чтобы разбираться в таких вещах.
   - Александра, - сказала я серьёзно, - я услышала немного, но всё поняла.
   - Вот как… - она с любопытством на меня посмотрела. – Ну, рассказывай, что ты поняла.
   - Когда-то у вас был роман. Но ты её бросила. И приехала в наш город, чтобы забыть ваши неудавшиеся отношения. Но эта противная Ливия сумела как-то тебя отыскать. Заявилась сюда и устроила тебе сцену, требуя твоего возвращения. Вот! 
Александра моргнула, а потом рассмеялась. Пепел с сигареты серым снегом приземлился на ковёр.
   - Что? Что смешного? – я почти обиделась. – Нечего считать меня ребёнком! Я знаю, что есть женщины, которые любят других женщин! И ты – такая!
   - Да неужели? – синие искорки смеха танцевали в её глазах.
   - Ты носишь мужскую одежду, - почему-то это казалось мне очень весомым аргументом.
   - Гм, не вижу связи, и потом – моя одежда не мужская, а моя. Что ещё? – Александра затушила остаток сигареты в пепельнице и снова повернулась ко мне с весёлым ожиданием на лице.
Мне было радостно, что от её мрачности не осталось и следа. Мне хотелось, чтобы визит этой Ливии стёрся из её памяти. Чтобы вообще всё плохое, о чём она молчала – исчезло навсегда. И чтобы её синие глаза никогда больше не заволакивало тёмной пеленой…
   - Ещё… ты… ты очень сильная, добрая, смелая, заботливая, нежная, ласковая… Ты как принц из сказки, только ещё лучше, потому что ты – женщина. Помнишь, тот вечер? Вокруг была холодная темнота, я не видела твоего лица, я не знала, кто ты. Но как только ты обняла меня, я сразу поняла, что касаться так бережно могут только женские руки!
   - Моя милая Зоэ… - Александра притянула меня к себе, спрятав лицо в волосах на макушке.
   - Александра?.. 
   - Ничего… Идём на кухню, у меня есть для тебя кое-что вкусное, - когда Александра отстранилась, она улыбалась, но синие глаза были печальными.
 
   - Скажи, а ты вообще любила её? Ливию?
Несмотря на то, что Александра сегодня так и не подтвердила мои слова относительно того, что действительно была ТАКОЙ, она и не утверждала обратное, так что я считала вопрос решённым.
Мы лежали на диване в гостиной, только что досмотрев «Графа Монте-Кристо» в исполнении Жана Маре. Я всё ещё думала об этой неприятной женщине, и о том, что она значила для Александры.
   - Зачем ты спрашиваешь? 
   - Хочу узнать тебя больше.
   - А разве сейчас ты знаешь меня недостаточно?
   - Не хочешь отвечать?
   - Нет, если хочешь, я отвечу…
Мы тихо разговаривали, иногда переходя на шёпот. Почему-то в темноте иначе и не получается, словно ты боишься нарушить чей-то сон.
   - Ливия и я – это не совсем то, что ты думаешь, - Александра помолчала, словно подбирала нужные слова. – Любви с самого начала просто не на чем было укрепиться. И не было ничего, что могло бы её питать.
   - Но вы были вместе? – я лежала на её плече и чувствовала, как пальцы Александры перебирают пряди моих волос.
   - Да, в каком-то смысле.
   - А долго?
   - Количество времени – количество относительное, - она тихо усмехнулась.
   - Но если между вами не было любви, зачем вы были вместе? 
   - Потому что любовь здесь ни при чём…
   - А что тогда?
   - Гм… Ливия помогла мне однажды. А может и нет… Иногда мне кажется, что совсем наоборот. Но тогда выбор казался правильным…
   - А что было потом?
   - Потом?
   - Почему вы расстались?
   - Там, где нет близости, нет и расставания.
   - Не понимаю…
   - И не нужно.
   - А кроме Ливии у тебя был кто-то, кого ты любила? По-настоящему?
Александра замолчала, и я почувствовала, как её пальцы замерли в моих волосах.
   - Да… Два человека, которые были мне очень дороги, - тихо сказала она.
   - Расскажи мне о них, - попросила я.
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что я потеряла их обеих.
   - Всё же, это были женщины…
   - Да…
   - И с тех пор ты одна?
   - Я привыкла…
   - Поэтому ты была так добра ко мне с самого начала? А ты смогла бы полюбить… ещё раз? По-настоящему?.. – наверное, не стоило спрашивать об этом, но мне нужно было узнать ответ.
Александра помолчала:
   - Я старше, чем выгляжу, Зоэ. Время… растворяет эмоции и чувства. Как узнать, сколько осталось в них от настоящего?
   - Моя мама полюбила по-настоящему только сейчас. А ведь она старше, чем ты.
Она усмехнулась:
   - Да… мне её никогда не догнать…
   - И всё же… смогла бы?.. – я смотрела на Александру, а она – в потолок, на трепещущие лунные тени.
- Мне хорошо с тобой, Зоэ… Когда ты рядом, я забываю то, что хочу забыть. И как будто возвращается что-то утраченное. Но… я знаю, что, несмотря на то, что я хочу верить, некоторые вещи для меня уже не изменятся никогда. 
   - Значит – нет?..
   - Я ведь рядом…
   - И будешь рядом всегда?
   - Всегда – страшное слово. Без прошлого и без будущего. Я с тобой здесь и сейчас. Разве этого недостаточно?..
   - И всё же…
   - Самое ценное это то, что не вечно. Потому что это и есть настоящее.
***
В конце августа дни ещё стояли тёплые. В качестве премии мама получила от своей больницы путёвку на двоих в загородный санаторий на три дня. Мы как раз должны были вернуться непосредственно перед началом нового, и последнего для меня учебного года.
Но при мысли о том, что целых три дня я не увижу Александру, мне категорически не хотелось никуда ехать.
   - Почему нет? Разве плохо побыть вдвоём с матерью? Когда это удастся в следующий раз? 
Мы медленно шли по парковой дорожке. Недавно прошёл дождь. В вечернем воздухе уже чувствовалась осенняя прохлада, а листва на деревьях кое-где начала золотиться.
В парке было люднее, чем обычно, словно уходящее лето специально выманивало людей на свежий воздух. Я замечала заинтересованные взгляды, которыми девушки одаривали Александру, даже те, которые шли под ручку со своими парнями. И прекрасно их понимала.
Я тоже любовалась ей. Как всегда безукоризненно элегантная, начиная от глянцевых ботинок, на которых блестели капельки дождевой воды и заканчивая пиджаком из замши тёмно-кофейного цвета. Бледное лицо в прозрачном вечернем воздухе казалось особенно красивым.
И я знала, в отличие от этих девушек, которые смотрели на неё, как на привлекательного мужчину, что Александра – красивая женщина. Женщина, которая была рядом со мной здесь и сейчас. 
Я молчала. Дело было не в этой трёхдневной поездке, как таковой. А в том, что после визита Ливии, в сердце надёжно поселились непонятная сосущая тоска и тревога.
Понятно, первые дни я боялась возвращения этой дамочки. Что приду, и снова увижу эти её дурацкие туфли.
   - Нет, Ливия сказала всё, что посчитала нужным, ей нет смысла приходить ещё раз, - Александра пожала плечами в ответ на мои опасения.
Но всё же…
Александра остановилась под клёном и взяв мои руки в ладони, поднесла к губам, подула на пальцы:
   - Не замёрзла? Может, пора домой? Зайдём по пути в кондитерскую, возьмём тебе пирожных, и остаток вечера будем смотреть что-нибудь хорошее. Как тебе мой план?
   - Хороший план… Александра, ты считаешь, стоит поехать? – я всё думала, как дипломатичнее изложить матери свой отказ. И что она в любом случае всё равно обидится.
   - Думаю, да. Это всего три дня, даже не неделя.
   - Но это целых три дня без тебя… 
   - Я за это время никуда не денусь, - Александра улыбнулась мне одними глазами, и я подумала, что, возможно, действительно, стоит…
   - Когда вы должны ехать?
   - Завтра. Утром.
   - Тогда останься сегодня у меня, - она снова поднесла мои руки к губам и я ощутила на пальцах её горячее дыхание.
Над нашими головами, кружась в воздухе, спускался золотисто-багряный кленовый лист.
Следующим утром мы с мамой уехали.
 
Я знала, что три дня – это действительно немного. И пролетели они быстро, но накануне нашего возвращения мне приснился сон… или то, что можно было бы считать сном.
К вечеру небо набухло тучами. Окно было закрыто, потому что с улицы тянуло прохладной сыростью. 
Я долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок, но постепенно мной овладела тяжёлая вязкая дремота. Такое состояние, как будто ты находишься на границе между сном и явью, когда тело словно наливается свинцовой тяжестью и засыпает отдельно от тебя, пока ты слышишь и воспринимаешь всё, что происходит вокруг с поразительной отчётливостью.
И в какой-то момент я почувствовала, что в комнате кто-то есть. Я слышала ровное дыхание матери на соседней кровати, и своё собственное, но этот кто-то просто был, не выдавая себя ни единым звуком. Я только ощущала на себе его взгляд. Не могу сказать, что это чужое присутствие меня испугало. И не только потому, что всё воспринималось сквозь полусон, как зыбкое сновидение. 
А потому, что в комнате повеяло знакомым, горько-пряным ароматом. Я знала, кто это был.
Ладонь, едва касаясь, погладила меня по волосам. 
Я почувствовала лёгкое дыхание на щеке, и едва слышный шёпот, - Прощай…
Я пыталась открыть глаза, пыталась пошевелиться, стряхнуть вязкое оцепенение, когда вдруг поняла, что в комнате, кроме меня и матери, больше никого нет.
А с небес за окном, словно повинуясь беззвучному сигналу, обрушился долгий осенний ливень.
 
Первым моим желанием, когда я проснулась на следующее утро, было тут же, немедленно, прямо сейчас ехать обратно в город. Как угодно, хоть пешком. 
Я нарезала круги по комнате, отказавшись от завтрака и гипнотизировала настенные часы, стрелки которых ползли медленно, точно мне назло.
И всё же, когда мы вернулись, когда я, забросив сумку в квартиру и бросив матери, - Сейчас приду! - опрометью кинулась наверх, перепрыгивая через ступеньки, перед массивной дверью я замерла, пытаясь перевести дыхание и унять сердце, которое колотилось у самого горла.
У меня был ключ от её квартиры, и я могла бы просто позвонить, но… я стояла, застыв перед железной дверью, потому что… Потому что я знала, что меня там ждёт. С самого утра, как только проснулась, я уже знала, что спешить больше некуда.
Потому что квартира была пуста.
Нет, пуста не потому, что когда я вошла, то увидела голые стены. Наоборот, вся мебель, всё было на месте. Так же, как и раньше.
Кроме того, что все цветы – погибли, съёжившись в своих горшках. Из спальни исчезла фотография в стеклянной рамке. А в центре гостиной, прямо на полу в пятне яркого солнечного света стояла сандаловая шкатулка с амулетами. 
И я поняла, что Александры здесь больше нет. Она оставила всё то, что её окружало, и что ей нравилось – легко и без сожалений. А теперь, без неё, квартира казалась холодной, мёртвой и пустой. 
Упав на пол рядом со шкатулкой, я ревела в три ручья. Я чувствовала себя обманутой, преданной, брошенной. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось умереть, и чтобы Александра обязательно об этом узнала и поняла, что она со мной сделала. Бросила, как все эти вещи и цветы, потому что они ничего для неё не значили, потому что где-то, в другом месте, она легко обзаведётся новыми.
Я была эгоистичной. Я привыкла, что она всегда здесь, всегда рядом, и не задумывалась о том, что кроме той её жизни, в которой была я, у Александры было и что-то другое. Вообще что-то другое, чего я не знала, и где мне не было места.
Звонок встревоженной матери вывел меня из обессиленного забытья.
Я пробыла в квартире до позднего вечера, свернувшись клубком на полу, прижав к груди шкатулку и чувствуя, как солнце садится, и паркет подо мной из тёплого постепенно становится холодным. Чужим. Как и сама эта квартира. 
 
На следующее утро в нашем доме стояла суета. У подъезда рабочие выгружали мебель из грузовика, а управляющая по дому как обычно суетилась без всякой надобности.
Я сидела на подоконнике верхнего этажа, не курила, потому что давно бросила, и не пряталась, потому что теперь прятаться было не от кого, и слышала, как эта энергичная сверх всякой меры женщина бодро топает по лестнице, подгоняя Михайлыча, которого ей посчастливилось сегодня словить.
   - Вот, то всю жисть стояло, а теперь вдруг загорелось, - ворчал он, - есть у меня время, чтобы им лампочки менять? 
   - А то, как же! Не могут же они по темени… Лифт как не работает – тут и шею свернуть можно… Зимой так и вообще уже в полдень равно, что в погребе…
   - А внизу…
   - А внизу не надо. Всё равно побьют… Вот увижу, вот поймаю… руки-то пообрываю… Хоть стой и следи…
Они поднялись на площадку, и Михайлыч загрохотал стремянкой. Меня никто не заметил.
   - Извините… - я спрыгнула с подоконника и подошла поближе. Мне нужно было кое-что уточнить для себя. - Извините, а девушка, которая жила здесь – вы не знаете, когда она съехала?
Монтёр возился с проводами под потолком, а управляющая внимательно следила за процессом, пытаясь отдышаться после трудного подъёма.
   - Какая ещё девушка? – она бросила на меня подозрительный взгляд. – Тут много лет никто не жил. Вот только сегодня семья въедет. А ты что тут делаешь? 
   - Спасибо…
Я медленно поплелась вниз. Что ж… Я почему-то не удивилась тому, что услышала. Надеюсь, семья, которая поселится здесь, будет счастлива. 
   - Ой, а с лифтом-то что делать? Как же они мебеля сюда будут заволакивать? Надо за ремонтниками бежать, их пока взашей не пригонишь…
Услышав, как управляющая стала спускаться, я почти бегом скатилась по лестнице и скрылась в своей квартире.
 
Это был последний раз, когда я поднималась на верхнюю площадку.
 
***
С тех пор, как Александра исчезла из моей жизни, прошло много лет. Я не искала её, и не потому, что не пыталась, а потому что ещё в самом начале поняла, что мне просто не с чего начинать мои поиски. Я ничего о ней не знала. Ничего, что могло бы мне дать хоть какую-то зацепку. У меня было лишь имя – Александра. Но даже если бы я настолько сошла с ума, что решилась потратить всю жизнь, чтобы обойти лично всех Александр в целом мире, это было бы бесполезным. Потому что я точно знала – её среди них не будет…
У меня хорошая работа, я взрослый и уверенный в себе человек. 
И я одна… Не в том смысле, что вокруг меня нет других людей, или я намеренно стараюсь держаться от них в стороне. Вовсе нет. Я стараюсь делать то, что Александра когда-то сделала для меня. У меня две работы. На одной хорошо платят мне, а на другой плачу я. 
Я работаю с детьми, у которых испуганный затравленный взгляд, которые сбегают от домашнего неблагополучия на улицы, где их могут поджидать монстры под масками дружелюбных незнакомцев. Я стараюсь дать таким детям шанс. Показать им другой мир – не изнанку его, а то, каким он должен быть. 
Я берегу их от слишком раннего взросления. От тупого равнодушия взрослых. От опыта, который им совсем не нужен. От местечковой извращённой философии и от них же самих, потому что отчаявшись, они нередко переступают черту, за которой – ничто.
Я хочу быть для этих детей тем, кем была для меня Александра – их другом, их старшей сестрой, человеком, которому они могли бы доверить себя, свои страхи, надежды и мечты.
Я хочу, чтобы вступая во взрослую жизнь, они умели чувствовать, сострадать и поступать правильно. В той мере, в какой это вообще возможно.
И любить. Всем сердцем. Как я любила Александру. Как я люблю её сейчас.
Я одна, потому что в моём сердце кроме неё никого нет. И не было никогда. Потому что я чувствую, что если подпущу к себе кого-то слишком близко, за определённую черту – я забуду Александру. Другое присутствие, другое лицо, другое прикосновение – сотрёт мои воспоминания, которые я бережно храню о её улыбке, о её глазах о её прикосновениях…
 
Я поздно возвращаюсь домой, ставлю чайник – на плиту и готовую еду из магазина – в микроволновку.
А потом устраиваюсь на диване в гостиной, и неспеша ужинаю под невнятное бормотание телевизора. На экране нестареющие Малдер и Скалли гоняются за Снежным Человеком, или Никита изящными взмахами рук и ног расправляется с толпой нехороших людей. 
Малдер и Скалли ищут истину и хотят верить, что она где-то рядом. Никита старается вернуть свою потерянную нормальную жизнь. А юмор чёрно-белых комедий – это не совсем юмор. Это уверенность, что всё будет хорошо. 
Александра… ты поэтому так любила всё это?..
 
Я тоже хочу верить. Каждый такой вечер я жду, что в дверь моей квартиры на самом верхнем этаже многоэтажки позвонят. И ещё до того, как я открою, я буду точно знать, кого увижу на пороге.
 
Высокую худощавую девушку в возрасте между 20-ти и 25-ти годами. С бледной кожей и тёмными синими глазами, цвета беззвёздного ночного неба.
   - Привет, - губы Александры тронет лёгкая улыбка, - у меня бессрочный отпуск, давай проведём его вместе?
И я без слов обниму её, прижавшись лицом к её плечу и почувствую знакомый запах - резковатый аромат туалетной воды и горько-пряных сигарет. 
Я ни о чём не стану спрашивать, потому что став взрослой, я поняла многие вещи, те, которым не придавала значения, когда была ребёнком. Если она захочет, то расскажет всё сама, когда мы сядем в гостиной – прямо на полу, на мягкий ковёр. А может и вовсе ничего не говорить, потому что мне всё это не важно. Я буду думать лишь о том, что она – вернулась ко мне, и что больше я никогда её не отпущу.
И сколько бы времени не прошло – я буду верить, что она придёт. Потому что… ничего другого мне просто не остаётся. 
Просто верить. Просто ждать.
 
 
Конец 
Прочитано 1508 раз Последнее изменение Четверг, 30 Январь 2014 22:00
Другие материалы в этой категории: « Весь спектр радуги Бар на границе Нигде »

Комментарии  

 
0 #1 YumenoYuri 21.11.2013 20:54
amesond5 (09.01.2013 18:33)

Господь милосердный, настолько шикарный рассказ, что я аж решила написать об этом в комментариях. Все три части мне безумно понравились. Жалко, что маловато. Я была бы дико рада, если бы автор дотянул хотя бы до книжечки. С хэппиэндом. Ну или без. Все равно. Автору большое спасибо. Хороший рассказ делает мой день капельку лучше.
Цитировать
 
 
0 #2 YumenoYuri 21.11.2013 20:55
Yonakano (09.01.2013 19:08)

amesond5
Спасибо большое за прочтение, мне очень приятно)
Цитировать
 

Добавить комментарий