Метро. Час пик. Вместе с людским потоком вхожу внутрь; прохожу турникет, как всегда, не с первого раза попав жетоном в щель. Медленно, чуть ли не приставными шагами, в гуще толпы, гудящей, словно дикий зверь, продвигаюсь к ползущей вниз веренице коричневых ступенек. Только поставив ногу на первую ступеньку, сразу же делаю шаг влево и начинаю бежать вниз: жизнь слишком коротка, чтобы ехать на эскалаторе стоя. Странно, сегодня я не услышала дежурный крик «Девушка, не бегите по эскалатору!» работницы метрополитена себе в спину.

Сойдя на неподвижные плиты холла станции метро, ускоряю шаг и машинально поворачиваю налево: тело само несет меня в нужном направлении. Все так же, на автомате, кидаю горсть мелочи, завалявшейся в кармане, пареньку лет двадцати, играющему на саксофоне. Не знаю, может, моему подсознанию понравилась его музыка? Или мне просто стало жалко смотреть на его раскрасневшееся от натуги лицо?

В любом случае, молодой саксофонист свое получил, а мне надо бежать. Подхожу к платформе: состав еще не подъехал, только легкий, приятный ветерок играет моими волосами. Некоторые люди вокруг притоптывают и нервно поглядывают на часы. Понимаю, что свои, как всегда, забыла на раковине в ванной и тяжко вздыхаю, в очередной раз коря себя за отсутствие памяти. Перетягиваю рюкзак со спины на живот, открываю, достаю книгу. Стаскиваю с головы наушники. Ничего себе, как громко орут патлатые дядьки из моего плеера: а потом я еще удивляюсь, что плохо слышу.

Я тут же отбрасываю эту мысль, потому что в глубине тоннеля показываются два ярко-желтых пятна и отдаленный грохот колес по рельсам с каждым мгновением усиливается. Нервно поглядывавшие и притоптывавшие теперь с надеждой смотрят прямо в эти два желтых глаза, словно пытаясь притянуть к себе вагон или заставить машиниста прибавить скорость.

И вот состав стремительно врывается в холл, к платформе, обдавая близко стоящих к ее краю людей мощным порывом сухого ветра, который он принес с собой из глубин Петербургского лабиринта станций и линий метро. Все вагоны, как один (собственно, их можно назвать единым организмом, ибо все они сцеплены друг с другом и подчиняются только уверенной руке машиниста) начинают останавливаться. Когда состав замирает на месте, а двери вагонов еще заперты, на платформе воцаряется мертвая тишина, и внутри вагона слышен голос машиниста, объявляющий данную станцию и ту, которая за ней последует. Два мира – тех, кто внутри вагона и снаружи – разделяют только две створки двери с надписью «Не прислоняться!». Но, вот эти створки наконец раздвинулись и из вагона поспешно выходят люди, смотря себе под ноги или вперед, но - ни на кого из входящих. Их можно понять. Как только я переехала сюда, я жадно всматривалась в каждую заинтересовавшую меня персону (а таковых было немало). Но потом, когда этот огромный город меня доконал, и усталость легла черным саваном на мое тело и душу, я практически перестала обращать внимание на каждый элемент толпы в отдельности: то, что было у меня в книге или наушниках, стало намного интереснее окружавших меня людей.

Ввалившись внутрь, встаю на свое излюбленное место: в конце вагона, где виден и тот, в котором находишься ты, и соседний. По привычке осматриваю сидящих и стоящих вокруг меня людей, но мельком, никем не интересуясь: скука, скука, скука…

Перевожу взгляд направо. Это уже традиция – окинуть взглядом своих попутчиков. Десяти секунд хватает, чтобы осмотреть соседний вагон, и я уже собираюсь открывать книгу, как вдруг мой взгляд цепляется за рюкзак. Цепляется, словно утопающий за последний шанс спастись, потому что эта вещь мне до боли знакома – или мне кажется, что знакома? Может, это просто мазохистское желание искать в толпе тебя, а потом мучиться от того, что былое ушло? Сердце екнуло. Но не более. Нет, это не можешь быть ты.

На рюкзак падает длинный рыжий локон. Сердце стучит сильнее.

Знакомое движение рукой. Кажется, его стук слышит весь вагон.

Голова поворачивается в профиль, видна серьга в носу. Теперь стук моего красного мотора слышит весь состав.

Это ты. Бесспорно.

Наклоняешься к стоящей рядом с тобой девушке и говоришь ей что-то на ухо: она тепло тебе улыбается.

Сердце падает в груди. Смотрю под ноги: боюсь найти там этот бьющийся в истерике самый важный орган человеческого организма.

Я гипнотизирую тебя взглядом. И эту девушку. Да, красивая. Плавные изгибы тела, длинные, шелковистые волосы. Прямая спина. Женственная жестикуляция. Красива, красива. Твой выбор объясним. Ты же художница, эстет. Кто это: твоя подруга, натурщица? Девушка? Все сразу?

Твоя спутница отвлекается на мобильный телефон, что-то говорит тебе и утыкается в него чуть ли не носом, полностью погрузившись в социальную сеть, предлагаемую гаджетом. Ха. Я себе такого не позволяла в твоем присутствии.

Поджав губы, ты смотришь по сторонам: тебе не нравится ее поведение.

Немного поворачиваешься кругом. Ты тоже любишь смотреть на своих временных попутчиков.

Нет, не смотри в мою сторону.

Смотришь на стекло, разделяющее наши вагоны.

Нет, нет, прошу тебя, отвернись.

Не дай снова окунуться в бездну.

Наши взгляды сталкиваются.

Гром. В ушах стучит. Состав остановился, или мне кажется?

Смотришь на меня. Долгим, выразительным взглядом бледно-серых глаз. Как я любила эти глаза.

Любила? Или…

Я знаю это выражение лица. И тебе память наносит удар. В солнечное сплетение, под ребра или сжимает сердце? Горько, досадно? Или просто неприятная встреча и я слишком высокого мнения о нашей общей памяти?

Замечаю, что твоя прекрасная спутница тоже смотрит на меня. Сначала на тебя, а потом на меня. Сначала с недоумением, потом с подозрением и легкой ноткой ревности. Дергает тебя за рукав и разворачивает к себе. Читаю по губам заданный тебе вопрос:

«Кто это?»

« - Привет! Я думала, ты выше.

Бежим по книжному магазину к выходу под истошный вопль охранника: я уронила стеллаж с книгами. На улице нас разбирает смех.

Я слушаю твои рассказы о семье. О тебе. Ты не любишь кофе, живешь абстракциями, не логична. Любишь читать иностранную литературу в оригинале.

Думаю, как сказать тебе о том, что я курю.

Обрабатываю очередной твой прокол: ткани опухли, тебе больно. Я – будущий врач, ты разрешаешь посмотреть. Хоть и терпеть не можешь врачей. Но, тем не менее, я с тобой.

Опять ругаешь меня за пропущенные пары. Я смеюсь и целую тебя в шею. Твои руки у меня в волосах, ты замолкаешь и делаешь глубокий вдох.

Вечером я потащила тебя за город, пообещав твоей маме, что буду за тобой следить. Пять часов утра, мы стоим у какого-то водоема. На его берегу – старая лодка, покрытая уже потрескавшейся зеленой краской. Воровато оглядываюсь по сторонам, хватаю тебя за руку и тащу к лодке. Ты звонко смеешься. Я – на веслах, ты же смотришь сквозь толщу воды, пытаясь что-то там высмотреть в слабом свете полной луны. Проводишь тонкими пальцами по черной водяной глади.

Такая же лунная ночь. Твои родители уехали. Целую твои веснушки на носу, потом спускаюсь к груди. Прикасаюсь губами к проколотому соску и с удовлетворенной усмешкой слушаю твой судорожный вздох, который в скором времени превратится в стон. Мы создаем интересный контраст: я, покрытая шрамами, загорелая, высокая, с черными волосами и светло-карими глазами. Моя кожа отливает бронзой. А ты в свете луны кажешься фарфоровой куклой. Сверхъестественна. Изящна. Кожа бархатная на ощупь, без царапин и отметин. Тонкие, слабые руки. Длинные рыжие волосы. Напоминаешь мне розу из «Маленького принца» Экзюпери. Беззащитна. Оранжерейный цветок.

Тихое журчание воды. Вплетаешь цветы в мои волосы. Бурчу что-то в ответ на твой «произвол». Дергаешь меня за ухо. Громко возмущаюсь и валю тебя на траву.

Врала. Все мне нравилось».

Я вижу твое лицо. Вагон начинает замедлять свой ход. Сейчас мне нужно выходить. Что ты ей ответишь?

Ты поворачиваешься к девушке и что-то коротко отвечаешь. Она недоверчиво на меня смотрит, но в долю секунды меняется в лице и снова что-то начинает тебе рассказывать.

Что ты ей сказала? «Никто»? Похоже на это.

Интересно, тебе легко было это сказать?

Состав замирает.

Твоя спутница снова отвлеклась на телефон. Улучив момент, ты смотришь на меня. Я горько ухмыляюсь на одну сторону лица.

Ты робко улыбаешься. Виновато.

Шевелю губами «Привет».

Двери открываются. Я разворачиваюсь и ухожу.

Наигранно спокойно отхожу от платформы, огромным усилием воли заставив себя не обернуться. Выйдя из твоего поля зрения (я знаю, что ты смотрела мне вслед) я останавливаюсь, прислоняюсь спиной к холодной стене холла метро и что есть силы зажмуриваю глаза. Словно мне дали пощечину. Со всего размаху. Пощечину по сердцу.

В кармане вибрирует телефон. Пару секунд, оповещая меня о пришедшем сообщении. Нехотя достаю его.

Провожу пальцем по сенсорному экрану.

Открываю сообщения.

 «Привет».

Конец