Море металось и вздыхало, с шумом выплескиваясь на отвесный берег, заливая холодной пеной острые камни. Тяжелые волны яростно бились об скалы, как бросается на такую близкую, но недосягаемую добычу недавно посаженный на крепкую цепь зверь. Всех минувших тысячелетий ему было мало для того, чтобы смириться с пленом. Ветер распарывал темное серебро воды о выступы камней, и прозрачные горько-соленые брызги искрились в воздухе.

      В деревне говорили, что кто-то обидел живущую в скалах Деву Моря, и до тех пор, пока не искупит вину обидчик, будет бушевать море, выбрасывая на берег странных и страшных созданий, разбивая в щепки утлые лодочки немногих смельчаков, отважившихся рискнуть жизнью ради улова. И верно – уже седьмую ночь тревожно, жалобно кричали чайки, с шумом разбивались о скалы высокие волны. И смолкло, как никогда не бывало, тихое пение на Струнных скалах, перестал встречать рассвет едва слышный напев флейты. Море не желало успокаиваться, и значило это, что и сегодня после рассвета никто не посмеет выйти за рыбой. Пока еще хватало запасов, сделанных на черный день, но и они таяли.

      Идти к морю было безумием. Острые камни были покрыты налипшими темно-зелеными водорослями, залиты скользкой холодной пеной, усеяны выброшенными на берег рыбами и костями, которыми время от времени лакомились чайки. Сынишка мельника уже поскользнулся на берегу, собирая принесенные морем красивые камешки, и рассек ногу. Вода в углублении окрасилась алым, а море разъярилось еще сильнее. Деревенские кумушки шептались, будто бы Морская Ведьма требовала положенную ей кровавую дань. Дескать, несколько веков назад и деревеньки-то не было, жили в окрестностях этих скал только несколько обнищавших изгнанников, которым приходилось промышлять рыбу. Тогда явилась им Дева Моря, что ужасна, как шторм, и пообещала щедро посылать им рыбу и хранить их лодки от течений и штормов, но взамен должны были они поить море свежей кровью, один раз в семь лет, в ночь первого полнолуния осени. Был скреплен этот договор, да спустя несколько веков позабыли жители деревушки о цене своей удачи. И вот теперь Морская Ведьма желает напомнить о клятве. Только шикали на сплетниц хмурые мужчины, приказывая не поминать имени морского чудовища почем зря, да следить получше за детьми, чтобы не ходили к морю.

      Только вот Искра все равно шла по мокрым камням, и ледяные волны стелились к босым ногам. Некому было удержать ее, некому было запретить девушке идти к морю. Деревенские побаивались девушку, сторонились – за нездешние глаза да напевные речи, странные песни да невиданные умения. А родителям не нужна была Искра – нескладная, робкая, хрупкая, не приспособленная к тяжелой работе. Дать ей в приданое было нечего, да и кто возьмет в свой дом этакую неженку, если каждые рабочие руки на счету? Оттого и гнали ее из дому, подальше с глаз – и без того пятеро ртов кормить. А так, может, в лесу звери порвут, или в море со скалы сорвется – все легче будет… Только вот, хоть и не цеплялась Искра за жизнь, другими тропами ходила гибель. Ластились к девушке дикие звери, садились на руки пугливые птицы. А родители только и знали, что попрекать да бояться. Сегодня снова бросила ей в лицо мать, что лучше бы ее, Искру, отдали морской ведьме, ежели и впрямь нужен той выкуп кровью. Выскочила Искра из дому, как была, в тонком залатанном платье, и, не разбирая дороги, побежала прочь. Не помня себя, долго бродила вокруг деревни. Только когда уж совсем стемнело, опомнилась, задрожала – и от холода, и от страха. И в этот миг померещилось ей тихое, едва слышное пение. Только вот некому было петь – с наступлением темноты накрепко запирались деревянные двери в кособоких домишках, спускались с крепких цепей злющие псы, и лишь слабые отблески огня в окошках давали понять, что жители деревни никуда не исчезли. А сами жители настороженно ждали рассвета, опасливо косясь в серую ночную мглу, да готовились ко сну, старательно оправляя обережные браслеты и резные костяные талисманы, стараясь лишний раз не нарушать тревожную тишину – чтобы, сохрани Боги, не привлечь к дому смутные серые тени, что, по слухам, изредка выходили из моря…

      Искра помнила эти байки, которыми в детстве пугала ее бабушка. Знала она и то, что теперь ее не пустят ни в один из домов – ведь с ней в дом могли прийти и те. Потому, не разбирая дороги, побежала она к домику у моря. Уже шесть весен минуло с лютой зимы, в которую умер владелец этого шалашика, а пощадили его и дикие ветры, и шальные приливные волны. Там можно было остаться до рассвета, скоротать стылую осеннюю ночь.

      Остатки жалкой рухляди жадно поедал беспокойный огонь, у которого Искра безуспешно пыталась отогреть озябшие руки. До рассвета девушка не сомкнула глаз – лежанку давно съела сырость, да и неотвязный шум прибоя не давал уснуть. В судорожных бликах пламени мерещились Искре неясные тени, которые тянули к ней жадные когти. Перед самым рассветом ненадолго забылась Искра тяжелым коротким сном – и чудилось ей пение…

      Проснувшись, Искра побрела домой. Солнце уже оторвалось от края светлых небес, начиная свой неторопливый оборот. Медленно брела девушка – болели застуженные ноги, после ночи без сна горели ясные глаза, растрепались от ветра золотисто-медовые косы, залегли под глазами скорбные темные тени.

      На площади возле мельницы толпился встревоженный люд. У самой мельницы, опущенного до земли крыла, стояла, обхватив себя руками за плечи, дочь мельника, синеглазая Сияна. Только сейчас синие глаза покраснели от слез, розовые губки подрагивали, а по нежной коже текли крупные капли слез. Прислушавшись, поняла Искра, что решили деревенские Сияну сбросить со скалы в море, в дар Морской Ведьме. Посмотрела девушка на заплаканную Сияну, на разом постаревших родителей ее, на озлобленного и сжимающего кулаки Ратмира – брата Сияны, на как в воду опущенного Зорислава – жениха ее… Шагнула вперед и срывающимся голосом сказала, что сама пойдет к Морской Ведьме. Прокатился по толпе испуганный вздох – как не вернулась Искра домой к закату, мнили ее умершей – и отворачивались люди, скрывая облегченные улыбки. Тут же, быстро, набежали женщины, суетливо повели Искру в жарко натопленную баню, вымыли ее, помогли одеться в расшитое алыми маками льняное платье, в шесть рук расчесали и заплели длинные медовые косы. На прощание нехотя обняла Искру мать, сделала непроизвольно обережный жест – и подтолкнула к морю. От обиды на глазах навернулись слезы, неохотно Искра сделала шаг – но в ушах снова зазвучал напев. Девушка вслушивалась в негромкие звуки – и непроизвольно делала шаг за шагом, пытаясь приблизиться к творящему этот напев, и не замечала, что давно уж идет по самой кромке воды, поминутно скользя на мокрых камнях и оступаясь под натиском высоких волн. А мелодия в ушах все длилась, звала, манила и обещала что-то – неясное, опасное, запретное – но тайно желанное.

      Лишь на самой вершине скалы очнулась от наваждения Искра, глянула вниз – и отшатнулась в страхе, обхватила себя руками за плечи в попытке согреться. Платье промокло до нитки от высоких волн да ледяных брызг, стылый ветер пробирал до костей. Внизу же пенилось, бушевало море, и мелькали на темной воде клочья пены, словно скалилась огромная жадная пасть. А напев продолжал звать, рассыпаясь созвучьями – то багровыми, солеными, словно капли стынущей крови, то прозрачно-золочеными, как разнотравный мед, то зеленоватыми, как сок примятых трав.

      К самому краю утеса подошла Искра, взглянула, не видя, на огромные валы и острые, как клыки зверя, камни. Ударил в лицо безумный ветер, ожег холодом. Отступила было Искра от обрыва, да шагнула неосторожно – поскользнулась на сточенном дождями и ветрами камне, рассекла тонкую кожу, вздрогнула – и соскользнула вниз.

      Падала недолго, но больно – билась о камни, изодрала платье, исцарапала острыми зазубринами лицо и руки. Потом падение закончилось – и поняла Искра, что упала она в море совсем недалеко от берега, но так, что и об воду не расшиблась, и об дно не ударилась. Подхватили Искру сильные волны, понесли, как щепку, на острые камни, сомкнули тяжелый прозрачный покров над лицом девушки – и вынесли на берег осторожно, ласково, как мать кладет в колыбельку уснувшего ребенка.

      Отдышавшись, Искра поняла, что вынесли ее волны к Струнным скалам – куда никто еще не мог добраться, ни посуху во время отлива – слишком далеко были они от берега, ни на лодке – опасное течение поджидало незадачливого рыбака почти у самых скал. А ей – снова улыбнулись боги. Только чем заслужила она эту милость?.. И чем придется расплачиваться за столь щедрые дары?..

      Думать о расплате за такую удачливость ей помешало тихое пение. То самое, что неотступно манило Искру. Едва слышное, но невероятно красивое. Смертные не могли петь так – негромко, но так, что пение это казалось вездесущим, проникало в самую душу, заставляя забыть обо всем.

      Искра поднялась, провела пальцами по лицу – горькая соль морской воды жгла губы – и потихоньку побрела к тому, кто пел. Легенды о Струнных скалах никогда не говорили, чье пение иногда доносит ветер, и оттого любопытство было сильнее опасений.

      На большом валуне, плоском и похожем на удобную лавку, сидела, заплетая длинные, цвета осеннего золота, волосы, прекраснейшая из девушек, которых довелось видеть Искре. В серой молочной мгле белая кожа незнакомки едва заметно светилась, поблескивая легким радужным переливом. Совсем как странный, завораживающе-красивый камень, который Искра однажды видела на шее дочери одного торговца.

      Тело незнакомки было совершенно. Искра, смущаясь и краснея, любовалась узкими ладонями с длинными тонкими пальцами, перебирающими пряди тяжелых волос, изящно очерченными руками, плавной линией плеч, хрупкими даже на вид ключицами, высокой грудью, точеной талией, длинными стройными ножками… Лицо девушки было скрыто от Искры, но та отчего-то не сомневалась в том, насколько прекрасны его черты. А незнакомка продолжала тихо сплетать узоры волшебного напева, чуть запрокинув голову и выгнув спинку. Непонятные слова песни рождали неведомое доселе Искре чувство, ощутимо скользили по израненной коже то капельками прохладной утренней росы, то теплыми солнечными лучами, то невероятно нежной гладкой тканью, сотканной из беззвездной ночи...

      Отчего-то дыхание стало слабым и частым, как после быстрого бега, и теплыми волнами нахлынула сладкая истома. Искре вдруг показалось, что она подошла слишком близко к огромному костру, который зажигали на площади в дни солнцеворота - стало очень горячо, кожу начало легонько покалывать, а в запекшихся губах сильно отдавалось бешеное биение крови.

      Руки сами потянулись к красавице в невероятном желании прикоснуться к белой коже и проверить, настолько ли она нежна, как кажется на вид. Искра словно во сне ступала по мягкому песку, простирая руки к незнакомке. Казалось, еще немного – и можно окунуть жадные пальцы в длинные рыжие волосы, как в расплавленный металл – или убедиться в том, что это лишь сладкая греза. И если в первый миг Искра еще помнила обрывки девичьих перешептываний о чем-то непонятном и запретном, то после эти мысли исчезли, оставив лишь страшную неведомую жажду. Жажду прикасаться, гладить и целовать, покрывать невесомыми узорами прикосновений, пробовать на вкус, заворачивать в невесомые и требовательные ласки.

      Жадный вдох почти не принес облегчения, а вот резкий выдох привлек внимание поющей. Плавным, текучим движением она обернулась. Пение замерло едва слышным перезвоном, словно осыпались на песок осколки разбитого стекла. Серебристо-зеленые глаза внимательно и слегка насмешливо изучали Искру, которая, как внезапно разбуженный ребенок, с непониманием оглядела протянутые к незнакомке руки, и смущенно отступила на несколько шагов, не в силах вымолвить ни слова.

      Та только рассмеялась негромким теплым смехом, отчего по телу Искры пробежала дрожь.

– Пришла? Вот и хорошо… Я долго звала тебя. И, можешь не убирать руки – не смущайся…

      Искра опустилась на колени рядом с незнакомкой, внимательно посмотрела в загадочные глаза и, желая убедиться, что она не шутит, коснулась ее. Робкие пальчики осторожно коснулись ступней красавицы и медленно погладили нежную прохладную кожу. Настороженными чуткими движениями девушка начала массировать изящные ножки, разминая каждый пальчик. Потом, осмелев, Искра прижалась губами к хрупкой кисти певуньи, которая тихо заурчала от удовольствия, вплетая это урчание в тихую мелодию.

      Дальнейшее показалось Искре прекрасным сном, как те, что дарил ей запретный эликсир, украденный по случаю у проезжего лекаря. Незнакомка текуче и плавно поднялась с камня и мягко потянула Искру, заставив ее сначала подняться на ноги, а после опуститься на камень и прилечь, ощутив спиной прохладу не согретого валуна. Тайные и незнакомые мысли прорастали ядовитыми травами, голова сладко кружилась, а порывы ветра пробегали по коже легкой дрожью. Снова в ушах зазвучала пленительная мелодия, размывая реальность. Искра с удивлением почувствовала, как незнакомка осторожно и ласково поглаживает ее плечи, бережно расплетает длинные косы, неторопливо стягивает плотное платье, гладит и целует открывающуюся кожу, чуть прикусывает ее и чуть проводит языком. Тело непроизвольно выгибалось в непонятном томлении, а перед глазами плыла серебристая дымка. Последнее, что промелькнуло перед затуманенным взглядом девушки – острые, чуть загнутые когти на тонких девичьих пальчиках да странные алые брызги, которых стало почему-то много…

      Сирена недобро улыбнулась, глядя на истекающее кровью тело. Кровь красивым изломанным ручейком стекала с камня в прозрачно-ледяную воду, окрашивая ее в темно-пурпурный.

      На другой день море успокоится, преданно, как большой добродушный зверь, вылизывая холодными мокрыми языками гладкие камни. На другой день сети рыбаков вновь наполнятся свежей рыбой. На другой день луна начнет медленно таять и бледнеть. Но то будет завтра. А сегодня Дева Моря пирует. Впервые за долгие годы.

Конец